Северный гамбит

— Мне, гросс-адмирал, такого не предложат. Расстреляют однозначно. Вы хотите сказать, что пропавшие без вести члены экипажа U-1506 действовали по принуждению? Но даже это не извиняет их! За такой поступок положен расстрел им, если попадут к нам обратно, и концлагерь всем членам семей.

— Странно, что никто у нас не задумался, кем конкретно были те русские, напавшие на нашу базу в Нарвике.

— Что вы хотите сказать?

— Сидя в камере в ожидании приговора, я имел достаточно времени для анализа. Чтобы не думать об ином. Помните, про русских «оборотней с волчьими глазами, которых нельзя увидеть и остаться в живых»? Считаю их без всякой мистики не более чем разведчиками-диверсантами с подготовкой, значительно превосходящей даже русский осназ. И еще. Отчего-то никто не обратил внимания на один факт. Там, где появлялись оборотни, всегда была вода. Больше того, в наиболее известных случаях они появлялись именно оттуда — Нева, Днепр, Висла, теперь и Нарвик. Зная, с каким ужасом рассказывают о них даже бывалые солдаты-фронтовики, как вы думаете, велики ли были шансы у экипажа U-1506 и персонала базы? Особенно при внезапном нападении. Легко ли отказать этим русским ночным дьяволам, когда они очень настойчиво просят?

— И кем же вы считаете этих…

— Я материалист, рейхсфюрер. Всего лишь людьми с той самой «большой русской подлодки». Аналогом нашего создающегося «подразделения К», только уже сработанным и гораздо более эффективным.

— А саму лодку?

— Они пришли издалека. Только это может объяснить, зачем русские, имея столь совершенное оружие, охотятся за нашими секретами. Сначала наши торпеды — кстати, интересно, русского шпиона в торпедном управлении так и не нашли? Теперь субмарина нового проекта.

— Откуда?

— Рейхсфюрер, у меня есть версия, но она абсолютно безумная. И у меня нет никаких доказательств. Наш общий знакомый Рудински, допрашивая меня, как-то произнес слова, натолкнувшие на мысль.

— Ну и?

— Обещаю, что расскажу вам всё, когда нас минует эта гроза.

— Гросс-адмирал, если фюрер потребует крови, я должен буду раскрыть заговор! И предъявить виновных.

— А отчего среди них обязательно должен быть я? Согласитесь, что к случившемуся в Нарвике я никак не могу иметь непосредственного отношения! Зато герр Кумметц имел несчастье не только быть ко всему причастным, но и сдаться русским, предательски приказав капитулировать гарнизону.

— А если я отдам вас костоломам?

— Тогда вам придется выслушать всего лишь еще один безумный бред. Тем более я сам не уверен в своей гипотезе. Она, хотя и объясняет многие факты, имеет один непонятный для меня аспект, это не считая своей основы. И я много бы отдал, чтобы быть уверенным в своей неправоте — потому что если это все-таки есть, то оно страшнее, чем «арийский бог». И главное, я пока совершенно не представляю, как мы можем это использовать. Вернее, исправить уже случившееся. Мне нужно еще подумать, возможно, вместе с Рудински, он всё же великолепный аналитик.

— Что ж, поверю вам, гросс-адмирал. И сделаю, что смогу — но вы ведь знаете, что фюрер иногда бывает непредсказуем…

Лазарев Михаил Петрович. Северодвинск. 14 ноября 1943 года

Атомарина возвращается домой из боевого похода.

Официально наш поход уже завершен, когда я на пирсе в Полярном рапортовал самому командующему СФ адмиралу Головко:

— Боевое задание выполнено, потоплены три немецких подлодки.

И всё. Рядом были и другие офицеры штаба, которым было не совсем обязательно знать про англичан. «Вас там нэ было, товарищ Лазарэв, вы поняли меня?» Две британские субмарины были потоплены у канадских берегов «немецкими» лодками, и попробуйте доказать обратное!

Зато результат второй нашей миссии был налицо. Командующий вместе со штабными и офицерами бригады подплава не удержался от того, чтобы осмотреть наш трофей, приняв рапорт от Видяева. Тем более из наших бесед он знал, что «тип XXI», принадлежит уже к следующему поколению и после этой войны станет основой для новых проектов подлодок и у нас, и у американцев с англичанами. Теперь мы имеем все шансы стать первыми.

А чтобы этот шанс стал реальностью, мы идем в Северодвинск. Где трофей с нетерпением ждут наши светила кораблестроительной науки. Новые эсминцы остались в Полярном, наверху старые знакомые: «Куйбышев», отремонтированный после сентябрьского боя, и «Урицкий». Могли бы справиться и без нас, но тут и Головко и Кириллов были категоричны — хотя немецкие лодки не появлялись в Баренцевом море с весны, но вдруг их взбешенный герр адмирал прикажет догнать и уничтожить любой ценой, и найдется фанатичный нацист, который не побоится Морского змея? Тем более что у немцев может быть весьма преувеличенное мнение о возможностях их новых субмарин. «Так что, для большей уверенности, сопроводите!»

А заодно встанем ненадолго в завод, поскольку диагностическая аппаратура, разработанная под нас уже в этом времени (рентгеновские аппараты), пока только там. И: «Ваш корабль очень нужен СССР, товарищ Лазарев». Глупо будет сгинуть в океане из-за треснувшего шва. А наш «жандарм», охранитель и «государево око» Кириллов, после сеанса связи с Москвой в Полярном, намекнул мне, что очень скоро нас ждет новое задание, и К-25 должна быть в идеальном порядке. Так что через десять дней нас ждут в Главной базе СФ.

Пятьсот с лишним миль. Двое суток пути, считая скорость всего конвоя. Вечером двенадцатого ноября подходим к дому. Еще засветло — думаю, немалых трудов стоило командованию Беломорской флотилии убрать с фарватера все иностранные суда, хотя, наверное, нас уже увековечили на фотопленку, но лучше бы этих кадров было поменьше. Мы входим в акваторию завода, слева от нас остров Ягры, где еще не построили судоремонтный завод «Звездочка», а справа и впереди то самое место, где мы отдали швартовы два месяца и одиннадцать дней назад. Когда были «проводы алых парусов» — наших жен и подруг здесь. Сколько раз после мы просматривали видео, которое успел снять Дима Мамаев! Тогда было самое начало осени, сейчас уже зима, но снега еще нет, лишь какая-то слякоть с серого низкого неба и мокрый ветер с моря — ну, это здесь всегда.

На берегу нас уже ждут. В военной форме и штатские — персонал «базы строящихся кораблей» и «арсенала два» — заводские и научники. Кажется, различаю фигуру Курчатова, нашего бессменного главпонауке здесь — академики больше решают глобальные вопросы, и чаще в Москве, чем у нас. И женщины. Стоят отдельной группой — и у каждой в одежде есть что-то алое — шарф или платок — а впереди две фигурки в развевающихся алых «парусах». Тоже привет из двадцать первого века — как-то Аня спросила, что носили женщины в вашем времени. Не рассказывать же про мини и стиль унисекс, вот и вспомнилась накидка «летучая мышь», в которой, в подражание Алле Пугачевой, весной бегала Ирочка, моя первая любовь там. Так ведь не начало сентября, как мы уходили — замерзнет же, простудится, ведь почти зима! Сейчас выскажу ей всё — дайте только на берег попасть!

Швартовка. Все необходимые мероприятия по приходу корабля в базу. И когда я наконец схожу на причал по трапу, Аня спешит мне навстречу — и все мои слова куда-то пропадают. Восторженный взгляд любимой женщины — это лучшая награда для любого нормального мужика, счастье и звездный час, то самое мгновение, которое хочется остановить. Словами передать нельзя, это даже великие поэты не могли, про авторов слезливых романов и таких же сериалов вообще молчу — если на вас никто никогда так не смотрел, вы этого не поймете! Да и нужны ли слова, если всё ясно и так? Ну, кому не ясно, те просто бедные люди, которым не повезло встретить единственную, свою. Сейчас будет мне «Анна на шее»… но рядом каким-то образом оказываются Кириллов и Курчатов, и другие, знакомые и ответственные лица, и все со срочными вопросами, которые надо решать. Ну а Ане надлежит доложить «жандарму», что произошло за его отсутствие. И мы разбираемся со всем этим, не отходя друг от друга дальше чем на шаг — а после Аня сказала мне тихо, как гриновская героиня: «Теперь хочу четыре стены, и чтобы никто нас не видел!»