Северный ветер

Одержимая. Задумалась. Как странно. Надо спросить самое важное, пока Фиона не ушла.

– А у меня забрали ловушку для архонта, – сказал Хан, боясь услышать правду.

– Бесполезная, глупая штука. Она у мэтра.

– Аммонит сломался.

– Ничего подобного.

– Но свет погас!

– И что? Ракушка работает! Это твой архонт умер потому, что рядом не было того, кто бы о ней позаботился! А у тебя есть я!

Хан не обратил внимания на слезы, опять оставившие на щеках девушки мокрые полоски.

– Из Железной башни нет выхода, Фиона. Твой мэтр и Коган изуродуют меня еще сильнее, и тогда я тебе разонравлюсь. Сломаюсь, как ловушка для архонта, стану некрасивым. И ты перестанешь ко мне приходить.

Она ударила по лицу больно и хлестко. Хан отшатнулся и от пощечины, и от пугающе-выразительного взгляда одержимой. Голос Фионы, обычно тусклый, изменился до неузнаваемости, столько веры и внутренней силы в нем появилось:

– Ты хотел жить. Всегда, пока я тебя знаю. Когда сидел в подземелье Эвенберга, а я наблюдала за тобой из-за угла в зеркало – ты хотел. Когда тебя допрашивали эльфы – хотел, и когда тебя вели на казнь – тоже! А сейчас тебя убил погасший свет архонта?

– Значит, так.

– Но почему?

– Потому, что я ее любил.

– Ты не один это умеешь – любить!

Маленькими, поразительно изящными руками Фиона обхватила Хана за плечи и прижалась губами к его губам. Потрясенный ее поступком, Ханлейт смотрел в пол, на стены, куда угодно, только не на рыжую девушку. Поцелуй Фионы был неприятен и неуместен, но вряд ли она это понимала.

– Твой архонт умерла не за тебя, она просто умерла, – настойчиво прошептала одержимая, в тщетной попытке донести свою мысль до Хана, не желающего ничего слушать.

– Это не важно.

– А я готова ради тебя на что угодно!

– Тогда прекрати пытки Когана.

– Как?!

– Ты знаешь.

– Ты мне нужен живой, ты мне нужен любой. Думаешь, если перестанешь быть красивым, это изменит хоть что-нибудь?

Но Ханлейт не замечал ни искренности ее слов, ни живого блеска в карих глазах с обычными, не расширенными зрачками. «Так вот какая участь меня ждет! Во власти Фионы прекратить мои страдания, но она не пойдет на это из эгоизма! Одержимая будет играть в „интересного эльфа“ до последней минуты, пока он дышит!» – горько подумал Хан и оттолкнул девушку.

Фиона вскочила.

– Ты… Ты жестокий, а не мэтр! Ты не заслуживаешь всего, что я сказала! Люби своего мертвого архонта и дальше! А я… Ничего не скажу мэтру про Когана! Я не буду тебя лечить и кормить. И вообще больше не приду! Я же выкрала ключи, чтобы навестить тебя! Я караулила Когана по всей башне, я не спала, я представляла себе как ты тут, один, и мне было больно, как будто это меня мучили!

– Как же много ты для меня сделала! – зло ответил Хан, желая, чтобы Фиона оставила его наедине с горем поскорее.

– Мало?! Я делаю мало?! Я никогда, ни для кого, целую вечность…

Она ушла было, но вернулась и приковала Ханлейта к решетке пола за ноги и за руки. Хан поймал на себе неподвижно-темный взгляд Фионы, и ему стало жутко, как если бы он совершил убийство. Пусть и случайное, но разве это оправдание?

Лесная цитадель

В сердце древнего леса вела калитка в обычной изгороди из веток. Где высокие стены, стража? Замшелый вековой камень с выбитыми предостережениями о неминуемой гибели, что ждет путника за порогом привычного мира? Ничего. Но Амаранта, не ведая верной дороги, пришла именно сюда, к приветственно открытой дверце. Сирион приглашал войти.

Прошло два дня. Эльфы Галадэна ее не искали – не осмелились переступить запретную черту. Но почему? Лес, как лес. Днем светит солнце, ночью деревья шумят и покачиваются над головой. Путь свободен во все стороны и пуст. Здесь покойно. Можно брести наугад, поглаживая шершавые стволы или лежать на земле, глядя в бездонное весеннее небо. Все тюрьмы остались в прошлом: долг королевы, предназначение архонта, казематы Готы и замкнутый уют эльфийского поселка.

Солнце поднялось к зениту, но шатер Сириона хранил свежесть и в самый жаркий день. Под деревьями прорастали клейкие, свернутые в трубочки листья галадэнов. Сухие и сморщенные чашечки их цветов осыпались при каждом шаге с чуть слышным шелестом, словно дыхание лесных духов.

Моран присела на толстый корень кедра и открыла сумку Киндара. Какая она маленькая, его торба из мягкой замши! Сколько вещей нужно живому существу, чтобы взять с собой в долгий путь? Самое дорогое? Или то, что станет утешением? Киндар выбрал трубку и эльфийское зелье, чтобы иметь возможность забыться, пусть и на один вечер. А что бы взяла настоящая Амаранта, та, что носила корону?

«Она и есть я. А мне не нужно ничего, кроме памяти: о друзьях и о Хранителях. Об обоих. Ханлейт оставил мне любовь и боль утраты, а Галар – печаль и чувство вины. А вот это лежит здесь напрасно». Моран достала маленький сосуд из зеленого стекла с загадочным зельем. «Мы решили, что это – яд. Наверное, так и есть, но Златовласка предпочел смерть от меча, а не от отравы».

Амаранта прислонила бутылочку к дереву напротив. Солнечный луч, пробившись сквозь ажурную ткань кедровых игл, заиграл на ее граненом боку, как на драгоценном камне. Некоторое время Моран любовалась на изумрудный цвет, опираясь спиной о ствол и отдыхая.

Некуда спешить, она уже пришла. Не пройти Сирион насквозь без оружия, припасов и надежных спутников – слишком он велик, а если верить эльфийским легендам, древний лес не покоряется никому из смертных. «Я пришла по приглашению или вторглась в Сирион как незваный гость? В тот день, когда Мастер предложил мне побег, я слышала чей-то голос, тихий, как обещание шепотом. Но сейчас я думаю, что мне это почудилось. Чаща леса населена лишь преданиями, что живут в сердцах эльфов».

– Мой последний приют на земле – здесь, – сказала Моран вслух, – не мятежная Проклятая дорога, не солнечная Аквилея, не изысканный дом Галара. Я была бы счастлива с Ханлейтом в любой части света, но моего Хранителя больше нет. Ты зачем позвал меня, Сирион? Чтобы я осознала свое ничтожество, сравнив с твоей мудростью?

Лес остался равнодушен.

– Ладно. Я пойду вперед, пока хватит сил. Мои предки когда-то приплыли с далеких земель, что лежат за холодным северным морем. Их корабли были крепки, как сталь, и легки, как полет чайки, а волосы людей – угольно-черны. Предводителю Агнару полюбились неприступные скалы побережья, но за ними жили и другие народы: алчные, высокомерные и глупые. Они заслуживали самой великой войны, какую помнили наши боги, и получили ее. Мечом и кровью первый король создал страну, названную Эймаром. Эту историю мне рассказывала в детстве мать, а я таила на нее обиду за то, что сказок было мало. Я не могла простить своего отца за неродного брата, влезшего на трон вперед меня. Я любила Северона и была ему верна, но его чужая кровь портила мою собственную, как медленный яд. Я по-прежнему глуха к заповедям Создателя, считая, что истинные боги не требуют поклонения. К тебе проник чужак, древний лес! А когда я здесь погибну, то на месте, где белеют мои кости, даже трава расти не будет!

Словно в ответ на ее слова, скрылось солнце. Сирион показал свой сумрачный лик: колоннаду серых стволов и пыльно-коричневое покрывало опавших игл, прошитых ростками галадэнов. Они торчали из земли серо-зелеными лезвиями маленьких кинжалов. Внезапно между деревьев появилась узкая тропа, Моран могла поклясться, что минуту назад ее не было.

– Благодарю, Сирион, – Амаранта поднялась и невесело усмехнулась, – дорога – почти цель. Смертельное зелье Киндара оставь себе.

Идти вперед было легко, но свернуть в сторону – невозможно. Моран дважды сошла с тропы и пожалела об этом: деревья смыкались в узкие проходы, подставляли под ноги корни, хлестали по лицу ветками. Амаранта выбивалась из сил, но как только она останавливалась, отчаявшись преодолеть очередное препятствие, под ногами появлялась тонкая проплешина без травы, а серые стволы приветственно расступались, предлагая продолжить путешествие.