Северские земли

– Баба, ты задолбал уже. – усатый Як, в отличие от своего приятеля, явно не был отягощён воспитанием и вежливым обращением. – Всё бы тебе кровь кому пустить, ты маньяк какой-то. Длинный нормальный парень, я ж по глазам вижу.

Развод «на доброго и злого» и в родном селе, и в гродненском училище был чрезвычайно популярен, и на такую дешёвку Антипа не клевал давно. Поэтому он ни на миг не поверил словам толстого, хотя мысль его металась, как голубь в клетке, и паника подступала всё ближе. А толстяк меж тем продолжал изливаться:

– Поэтому никуда мы драться не пойдём. Мы сейчас посидим, выпьем, поговорим за жизнь, да, Длинный? Вот! Я же тебе говорю – он нормальный пацан. Мы, может, его вообще к себе в команду возьмём, вон он какой здоровый вырос. Длинный, у тебя какой рост?

– Почти одиннадцать вершков[2] – рассеяно ответил Антипа.

[2] В старину рост измеряли в аршинах и вершках. Рост в два аршина (142 см.) полагался минимальным для любого нормального взрослого человека, поэтому обычно говорили «рост столько-то вершков», подразумевая два аршина «по умолчанию». 2 аршина 11 вершков – это почти 190 см.

Як восхищённо присвистнул:

– Отличная палка - дерьмо мешать! – и толстяк заржал в голос, откинув голову и почти касаясь затылком стены.

Почему-то на этой идиотской шутке, которую Антипа не слышав в свой адрес со времён беспорточного детства, паника исчезла без следа, а голова стала холодной и ясной. И – главное - он понял, что делать.

В очередной раз опозоренный клиент «Луны и гроша» наклонился к столу, пряча лицо от стыда, но уже через мгновение диспозиция изменилась.

Несколько событий произошло практически одновременно:

Антипа распрямился стальной пружиной и в его руке блеснул металл.

Як поперхнулся смехом и замер, прижавшись головой к бревенчатой стенке и смешно скосив глаза – в ямочку чуть ниже его кадыка упиралось остриё ножа, выхваченного Антипой из сапога.

Баба кошкой вскочил из-за стола, но был остановлен выставленной вперёд ладонью Антипы.

От соседнего столика ртутью перетекли два мужика и замерли в шаге от Антипы. Один – круглоголовый крепыш с разбойничьей рожей, второй – совершенно неприметный, глазу зацепиться не за что.

– Ополоумел, что ли? – поинтересовался Баба. В его голосе не было ни страха, ни злости, он именно что был просто очень удивлён. – На ленты же нарежем.

Он не угрожал, он информировал, и оттого его слова прозвучали особенно жутко.

Антипа оскалился, как волк, загнанный в угол овчарни. Терять ему было нечего.

– Может, и нарежете, да только не он. – и Оксаков мотнул головой в сторону красной рожи толстяка, на которой обильно выступил пот. – С перерезанной глоткой нарезать как-то не очень удобно.

И чуть надавил на нож, отчего за ворот толстяку потекла красная капля.

– Достаточно. – тихий голос неприметного прозвучал так весомо, что сразу стало понятно, кто здесь главный коновод. – Убирай нож, поговорим серьёзно. Не тронем.

– Сперва объяснения. – не согласившись, мотнул головой Антипа.

– Твоё право. – согласился неприметный, но излагать ничего не стал.

Вместо этого он неторопливо вернулся к собственного столику, взял свою кружку, сел напротив Антипы и посмотрел ему прямо в глаза.

– Я коротко - Яку, по-моему, сейчас не очень удобно. В «Луне и гроше» не очень любят чужих. Точнее – совсем не любят чужих. Здесь бывают важные люди, обсуждаются немелочные сделки, ведутся серьёзные разговоры, в общем, чужие глаза и уши нам здесь без надобности.

Теперь следи за руками – в корчму вваливается никому не известный, прости уж, молокосос, одетый не по-воински – не то отчисленный школяр, не то забухавший стряпчий. Тут два варианта. Либо ты бродящий по городу с открытым ртом селянин, который сам не знает, куда припёрся. Либо наоборот – именно что знал, куда припёрся, то есть хочешь нанять людей. За другим в «Луну и грош» посторонние не ходят, выпить можно и в более приятных местах.

Первый вариант отпал после того, как ты не свалил после издевательств Герхарда (корчмарь, внимательно прислушивающийся к разговору, отсалютовал Антипе кружкой), а остался в корчме, да ещё и принялся шариться глазами по посетителям.

Неприметный сделал долгий глоток, опустошив кружку, и продолжил:

– Ну а дальше всё просто. Мы вчетвером сейчас на мели, заказов у нас нет, и нам нужна работа. Но есть тонкость – мы не работаем на абы кого. Я много раз убеждался – подряжаться к слизнякам и дуракам в конечном итоге выходит себе дороже, и вместо приварка получаешь убыток, а то и лишнюю дырку в шкуре. Поэтому мы и устроили эту небольшую проверку.

Антипа убрал нож от шеи Яка, и сел за стол, даже не повернув головы в сторону освобождённого заложника. Тот, впрочем, плюхнулся рядом как ни в чём не бывало. Оксаков меж тем взял свою пивную кружку, и, запрокинув голову, выцедил добрую половину.

– Ну и что показала проверка? – выдохнув, поинтересовался он у неприметного.

– Резкий ты. – неприметный тем временем извлёк откуда-то нож и теперь вертел его между пальцами с непостижимой быстротой. – В драке - телок неумелый, но резкий. И в кашу себе срать не даёшь. Это хорошо.

– Тогда что дальше? – спросил Антипа.

– Дальше? Дальше, если у тебя хорошо с деньгами, мы можем продолжить этот разговор. Извини, но никого лучше нас в Белёве нет, и берём мы дорого. Если у тебя с деньгами так себе, я могу свести тебя с кем-нибудь попроще. Причём за посредничество возьму недорого, половину обычного скину за проверку.

– А как я узнаю, что вы так хороши, как себя расписываете? – резонно поинтересовался Оксаков. Тут его взгляд зацепился за пивные кружки, которыми был уставлен стол. – Да вы пиво-то берите, что мы насухую болтаем?

– Это дело! – повеселел неприметный и цапнул кружку. Пить, однако не стал, а заорал в сторону стойки.

– Герхард! Герхард! Давай неси чего-нибудь пожрать, сколько можно над людьми измываться? Немчура ты дикая, сколько раз тебе говорить – русским невможно пить без закуски!

– В просвещённой Европе… - наставительно начал было корчмарь, но неприметный не дал ему договорить.

– Да пошёл ты в задницу со своей Европой. – предложил он. – Пусть там хоть через задний проход пьют, нам-то что? Здесь, слава Богу, пока ещё Россия.