Сейф

Старик все еще жался у дверей и смотрел испуганно, теребя концы пояса от халата.

— Вы кто? — спросил его Мохнюк.

— Георг Хальцхауэр, с вашего разрешения камердинер и смотритель этого дома.

— Кроме вас, кто-либо есть здесь?

— Нет, — энергично покачал головой камердинер. — Да и кто может быть?

— А граф фон Шенк?

— Давно не видели...

— Должны осмотреть дом.

Камердинер, оставив в покое пояс, развел дрожащими руками:

— Но ведь я говорю: никого нет.

Мохнюк направился к деревянной лестнице, ведущей на второй этаж.

— Показывайте! — сказал он твердо.

Старик, подобрав полы халата, суетливо двинулся по лестнице, оглядываясь, словно ему что-то угрожало.

Бобренок толкнул дверь, ведущую из холла в середину дома. Большая комната с белым роялем и мягкими креслами, за раздвижной стеклянной стеной длинный стол и буфеты под стенами, значит, столовая. Никого. Майор почему-то осторожно прикрыл дверь, будто боясь нарушить тишину, прошел холлом к еще одной двери. За ней короткий коридор, справа открыта дверь, и в комнате горит свет. Видно, тут живет камердинер, постель смята, одеяло отброшено, а на столике стакан с еще горячим чаем. За дверью напротив — кухня, дальше — туалет и ванная, в самом деле, никого, и, может, старик не лжет?

Все же чувство тревоги не оставляло Бобренка. Услышал какой-то шорох в конце коридора, поднял автомат и направил туда луч фонарика, но, увидев лишь волчью морду с оскаленными зубами и поблескивающими стеклянными глазами, тихонько выругался. Недаром же говорят — у страха глаза велики...

Бобренок возвратился в холл, но, услышав шум на втором этаже, метнулся к лестнице. Он прыгал через две ступеньки, боясь опоздать. Заметив просвет в дверях, бросился туда, на мгновение прижался к косяку, готовый выпустить автоматную очередь. Однако увидел лишь на фоне заполненных книгами массивных шкафов угодливо согнутую фигуру в халате.

«Библиотека», — сообразил и, не опуская автомата, вошел в комнату.

Мохнюк стоял боком к распахнутому окну и настороженно осматривался, будто в книжных шкафах кто-то мог спрятаться. Потом зачем-то выглянул в окно и спросил:

— Ночью на дворе еще холодно, почему открыто? Камердинер согнулся еще угодливее и ответил шепотом, словно доверял важную тайну:

— Книжный дух... От книг — нехороший запах, и я не терплю его.

Мохнюк хмыкнул в ответ, но спорить не стал.

— Подождите тут, — приказал он камердинеру, а сам, подмигнув Бобренку, выскользнул из библиотеки. В коридоре сказал приглушенно: — Вы ничего не заметили в библиотеке?

Бобренок отрицательно покачал головой.

— А что?

— Запах... Пахнет табаком, будто совсем недавно курили. И окно открыто...

— У меня насморк, — сказал Бобренок. — А вы точно уловили?

— Несомненно.

— Может, старик курит?

— Может, и курит...

Бобренок поднял указательный палец.

— Вот-вот, старлей, мы его пощупаем. Кстати, в библиотеке нет пепельницы?

— Нет, я уже смотрел.

— Теперь осторожно. Скажите камердинеру: пусть остается там, остальные комнаты осмотрим сами.

На втором этаже было еще три спальни с ванными, в каждой аккуратно застеленные кровати, будто демонстрирующие свою нетронутость. В двух спальнях шкафы совсем пустые, в третьей, большей и лучше обставленной (видно, тут останавливался сам фон Шенк), висело несколько костюмов, лежали рубашки и свитеры. Все в идеальном порядке, выглаженное, без единой складочки, тут явно царил нежилой дух.

В ванной Бобренок открутил краны, теплой воды не было, но холодная потекла тонкой струйкой. Мохнюк осмотрел полотенца и убедился, что ими никто не пользовался. На полочках под зеркалами во всех трех ванных стояли флаконы с одеколоном, лежало нетронутое туалетное мыло.

Бобренок вздохнул разочарованно.

— Нет, старлей, — сказал он, — если бы тут кто-нибудь был, обязательно оставил бы след, а так, видите, все в неприкосновенности.

Мохнюк пожал плечами.

— Я же ничего не утверждаю...

Они возвратились в библиотеку. Георг так и стоял посредине комнаты, угодливо согнув спину и перебирая концы пояса. Не выказывал ни волнения, ни возмущения, лишь смотрел укоризненно.

— Я же говорил: никого нет, — пробурчал он, и впервые нотки неудовольствия прозвучали в его голосе.

Мохнюк задумчиво прошелся вдоль книжных шкафов, остановился возле бара, открыл его. Хрустальные рюмки и бокалы. Полные и начатые бутылки. Старший лейтенант взял бокал, посмотрел сквозь него на свет, даже понюхал.

— Может, господа хотят выпить? — заискивающе спросил камердинер. — Есть настоящий французский коньяк, или предпочитаете шнапс?

Мохнюк подошел к Георгу, спросил, пристально глядя на него:

— Кто пил из этого бокала? Видите, — поднес старику чуть ли не под самый нос, — еще даже не высох...

Камердинер потупил глаза.

— Извините, господа, — произнес он виновато, — конечно, этот коньяк не для меня, но такие времена и неизвестно, когда граф возвратится... Я и решил, что не помешает пропустить глоточек... Вы не осуждаете меня?

— Нет, — ответил Мохнюк и поставил бокал назад в бар. — Нисколечко.

— Заночуете тут?

Бобренок понял, о чем спрашивает камердинер, и энергично замотал головой.

— Должны ехать, — ответил он, — так и переведи ему: у нас еще много дел и вынуждены ехать. Но, возможно, скоро вернемся.

Он спустился по лестнице, не обращая внимания на камердинера и будто совсем забыв о нем, но в холле вдруг остановился, взял Георга за локоть и попросил:

— Не найдется ли у вас сигареты, уважаемый?

Тот поднял на него удивленные глаза, и Бобренок нетерпеливо бросил Мохнюку:

— Спроси!

Старший лейтенант перевел, и Георг, прижав руку к сердцу, словно в чем-то провинился перед чужеземными офицерами, жалобно протянул:

— Не курю, вот и нет. Да и вообще с табаком сейчас трудно, и граф фон Шенк не оставляет сигарет...

Бобренок, не дослушав, направился к выходу. Сказал громко, даже чересчур громко:

— Поехали!