Сезон охоты
Шрифт:
— Босс, а можно я на неё шляпу свою надену? — Карлсон, кажется, совсем не волновался, как и Плакса.
— Я люблю эксперименты, детишки! Мы обязательно всё попробуем. Итак, Живой, ты согласен?
— Я… я хочу в тебя войти!
— О как, ну раз добровольно, почему нет? Хочешь слиться со мной в момент оргазма?
— Ты не поняла. Я хочу войти в основу. Я сам хочу слиться с тобой!
Печаль рассмеялась, звонким, красивым, совершенным смехом, так могли бы смеяться ангелы, если б слушали тупые анекдоты.
Она подошла ко мне, близко. Очень близко. Её лицо оказалось рядом с моим. Я ощутил тонкий и абсолютно
Она поцеловала меня. Тёплые губы, пытливый язык. Так целовала меня Лизи. Так целуют те, кто любят.
А потом…
Я увидел, как расплелось её лицо, теряя сходство с человеческим, как сотни тысяч игл коснулись моей кожи в ожидании. И я не заставил себя ждать. Сотни синих игл вырвались из моей кожи, по лицу потекли капли крови из разорванных сосудов. И эти иглы, тонкие нити, сплелись с белыми в одно.
Спасибо, Лизи, я знал, чего ждать. Спасибо, крошка, ты в очередной раз спасла мою задницу!
Сознание Печали было больше моего, десятки тысяч разумов, воля, которая накатывала ошеломляющим, неудержимым потоком, и меня размыло как кусок твёрдой глюкозы в кипятке. Моё «Я» погасло, но мне было уже плевать, я скользил по той самой сети и видел десятками тысяч глаз, чувствовал сотнями тысяч органов чувств, растворялся, сливался. А потом… пять миллионов шестьсот тринадцать тысяч и сто двадцать четыре тонких волоска проросли из моей кожи и коснулись крохотных семян, невидимых никому кроме меня. Сознания, спящие, сознания, чуждые человеческим. И они ответили мне разом.
Я висел в пустоте, крохотный огонёк в объятиях огненного шторма. Печаль не торопилась, я чувствовал её голод. Страшный, нечеловеческий, в тонких оковах воли. Само «Я» Печали, вокруг которого как канаты вокруг шайбы обвились другие сознания, лишённые воли, но обретшие опору. Голод заменил ей одиночество, голод заменил ей страсть, голод, который обрёл собственное «Я». От первого семени, крохотного сознания альдариона, слабейшего помпейского механизма, она забилась в экстазе. Проглотила его не жуя.
Она уже завладела разумом, ей было плевать на тело. Она ничего не успела понять…
— Вкусно! Дай ещё, ещё! Принеси мне ещё, и я оставлю тебе кусочек себя!
Я едва шепчу в ответ:
— Откройся! Я накормлю тебя!
— Да, да! ДА!
Второе, третье, эйфория била извращённую тварь. Она текла как шлюха от «розовой чумы», я всё знаю о дерьме, которое убивает. Она сама открыла щиты, она сама решила стать мной.
Я ощутил, как рисунки на коже пришли в действие и спирали из семян устремились по нитям, соединившим наши тела.
Нельзя соприкоснуться с чужим сознанием и не раскрыть своё в ответ. Нельзя пырнуть человека ножом и не быть на расстоянии удара. Нельзя запихнуть жертву в рот и не подставить ей своё беззащитное нёбо и нежные кишки.
Она успела поглотить ровно пятьдесят тысяч семян, а потом сложности сингулярности просто не хватило, её стал слишком мало, внимание распалось на ошмётки, и по незримым нитям устремились самые мелкие, самые быстрые альдарионы. Память о помпейских механизмах вела
себя как стая. Десятки тысяч кусков сознания Печали, крохотные, но способные прорасти вновь. Фрактальный вирус искажённого разума. Каждый получил нечто большее, чем он сам. Получил и захлебнулся. Самым стойким потребовалось три семени.Она рвала нити, она пыталась вырваться, но мои руки обхватили голову твари, а наш поцелуй всё длился и длился. Стая жрала добычу.
Лужей мерзкой слизи растеклись ноги Печали.
— ПОЩАДИ!
Она рвала себя на части. Отрывала свой забитый желудок, рвала все нити, но по ним продолжали ползти семена.
— ПОЩАДИ! Я ВСЯ ТВОЯ! ИНКАПСУЛИРУЮСЬ!
Мерзкий вопль замер. Я оторвал от себя изуродованную голову.
Печаль
Мятежная сингулярность
Капсула
Съедобна
Время автономного существования: 71 час 59 минут 11 секунд.
— Я бы сблевал, но мне нечем, — Карлсон смотрел на меня широко открытыми глазами. — Интересно, а что бы было, если бы ты её трахнул?
— Знатно ты её засосал. То есть, погоди, это не прикол? Ты Лешего угрожал трахнуть, и он сдался, чтобы ты с ним не делал… такого? — Аркадия смотрела на меня с оторопью.
— Перепихнёмся? — я подмигнул Нэнси.
— После такого? Да иди ты в свой развороченный анус! Вон, жрицу свою трахай!
На этой лиричной ноте в небесах загудело. А поток ветра разорвал в клочья туман. Стало ясно, что туман скрывал не только визуальный спектр, но и звуковой.
— Обосраться! А с этими что?
Бывшие миньоны Печали валялись на земле и орали на одной ноте. Так не кричат живые люди, так кричат те, кто уже сдох. Они и умирали. Тела раздувались, рвались на части и схлопывались в один плотным ком, выплёскивали во все стороны кровь и кишечные соки. Полученная конструкция напоминала яйца. Или крохотные родильные коконы.
— Я бы сейчас стрелять начал, но только это союзники. Хендрикс, это что за срань? — Карлсон, кажется, решил блевануть.
— Несварение. Пережрали несовместимых эволюций.
— И где они столько набрали?
— Я накормил…
От хруста костей и чавкающих звуков меня тоже мутило. Я увидел, как раздутое тело здорового мужика треснуло по позвоночнику, а потом его голова провалилась внутрь, изогнутые руки и ноги вонзились в тело, и вся эта штука начала течь и меняться.
Камеры жадно впитывали чужие страдания. От системных сообщений заболели глаза, и вообще ощущения были так себе.
Я пошёл в сторону города и пять минут спустя вышел к амфитеатру. Там до сих пор стояли люди. Ждали. Судя по всему, это был ударный отряд. В толпе я заметил несколько коконов, вокруг которых куча свободного пространства. Видимо, эмиссары Печали много где тусовались.
Когда я подошёл к краю парапета — гомон стих. Я поднял то, что осталось от мятежной сингулярности над головой. Тишину разрывал только шелест камер в воздухе.
Ваша известность: 32 411 288.