Сферы влияния

Нельзя сказать, чтобы она действительно хотела принимать пищу в компании Майкрофта, но оставаться сейчас одной было попросту страшно.

Примечания: 1. На седьмом круге Данте Алигьери в своей «Божественной комедии» разместил самоубийц. В наказание за то, что они отказались от собственных жизней и тел, они до Страшного суда вынуждены жить в обличье деревьев, листья и ветви которых постоянно терзают ненасытные гарпии. 2. Социопаты без труда проходят тест на полиграфе. 3. Данте Алигьери, «Божественная комедия», «Ад», песнь 13. Собственно, именно так лес самоубийц и выглядит. 4. Персидский царь Ксеркс вёл войну против Эллады. Однажды он построил переправу через пролив Геллеспонт (совр. название — Дарданеллы), но поднялся шторм, и все постройки были уничтожены. В ярости Ксеркс велел наказать море — выпороть его плетьми и закидать цепями (якобы заковать в кандалы за непокорность). Нельзя точно сказать, что именно подумало море — но шторм скоро утих.

Глава семнадцатая

Почти полминуты Майкрофт молчал, глядя куда-то поверх левого плеча Гермионы, и она почти с облегчением решила, что сейчас прозвучит что-то вроде: «Да, я уже обедал» или «Я не обедаю». Однако он ответил совершенно иное: — Ещё нет. Буду рад… составить вам компанию.

Он поднялся со стула и, не выпуская из рук зонтик, жестом предложил покинуть кабинет и даже вежливо придержал дверь.

Идя сюда, Гермиона едва ли сознавала, что её окружает, но теперь смогла оценить обстановку: британское правительство располагало поистине роскошным зданием. Стены были отделаны светлым деревом и увешаны картинами — портретами государственных мужей разных эпох и изображениями батальных сцен. Гермиона узнала только часть сюжетов — например, смерть адмирала Нельсона, реставрацию монархии при Карле II и коронацию королевы Виктории.

Пол был застелен плотным ковром с тёмно-зелёным ворсом, основательно потёртым множеством ног. Людей почти не было видно — только дважды мимо прошмыгнули секретари с кипами бумаг и однажды прошёл важный седовласый мужчина в круглых очках почти на кончике носа. Они с Майкрофтом прохладно раскланялись, не произнося и слова.

Лифт — старый, но с парадной золотой отделкой, тоже был пуст. Майкрофт вошёл первым, рукоятью зонта ткнул в кнопку нулевого этажа (1).

Двери закрылись, и Гермиона вдруг пожалела о том, что вообще предложила пообедать вместе — лучше было бы в одиночку пережить последствия общения с Бруком, чем хотя бы минуту провести вот так, в тесном замкнутом пространстве наедине с Майкрофтом Холмсом. Когда между ними не осталось спасительных четырёх-пяти футов пространства, его давление стало ощущаться физически. Гермиона не позволила себе зажмуриться, но прикусила изнутри губу — Холмс подавлял её, буквально вжимал в стенку лифта этой невидимой, но ощутимой силой.

Нельзя было сказать, замечает он это или нет — он смотрел на потолок с крайне задумчивым выражением лица и, похоже, решал какие-то свои вопросы, во всяком случае, взгляд был расфокусированным.

Гермиона тяжело выдохнула, укрепила окклюментный щит и чуть отстранилась от стенки лифта, постаравшись сосредоточиться на деле. Она сегодня попробовала заглянуть в сознание Брука — и ей этот опыт не понравился. Однако выбор у неё не велик — код-ключ нужно было уничтожить, а значит, в безумном лесу самоубийц придётся искать дорожки.

Она не успела додумать эту мысль до конца — звякнув, лифт остановился. Двери медленно разъехались в стороны, и Гермиона, пожалуй, чуть поспешнее, чем следовало, вышла наружу, в светлый просторный холл.

Майкрофт последовал за ней, и они беспрепятственно вышли на улицу, на Уайт-холл, шумный и полный туристов, стремившихся либо от Трафальгарской площади к Парламенту, либо в обратном направлении. — Где вы предпочитаете… обедать? — спросил Майкрофт медленно.

В данный момент Гермиона предпочла бы голодовку. Но протянула ему руку, намекая, что хочет переместиться в более подходящее место.

Он, кажется, колебался, но потом едва ощутимо дотронулся до её пальцев своими, ледяными. Гермиона не сдержала дрожь, но заставила себя схватить его за руку крепче и аппарировала в самый конец Мерилебон-роуд, где, в одном из тупиков, располагался дорогой, но очень приятный ресторан — из тех, куда редко заглядывают зеваки.

У него было и ещё одно достоинство — здесь принимали галеоны, а на заднем дворе располагался удобный закуток для аппарации.

Майкрофт никак не прокомментировал её выбор, только наклонил голову чуть на сторону и с интересом взглянул на кончик зонта, будто проверяя, не испачкался ли он.

Внутри было тихо и практически пусто — только пожилая пара обедала за столиком возле окна. Гермиона и Майкрофт расположились на максимальном удалении от них, причём, кто бы сомневался, Майкрофт сел так, чтобы оказаться в тени, предоставив Гермионе, казалось бы, более удобное, но и значительно лучше освещаемое кресло. — Вы часто посещаете подобные… заведения? — проговорил он, когда официант принял заказ и удалился. — Время от времени, — ответила Гермиона. — А вы — редко? — Время от времени, — процитировал он её же слова. — У меня нечасто бывает желание… бывать в обществе.

Почему-то невольно Гермиона вспомнила фотографии Майкрофта из досье — того толстого и закомплексованного ребенка, каким он был, а ещё — те подсмотренные воспоминания, за которые ей до сих пор было стыдно.

Под влиянием этих мыслей она сказала: — Вы не любите людей.

Майкрофт приподнял одну бровь в недоумении. — Отчего же… достаточно любопытная форма организации жизни.

Гермиона хмыкнула. Пожалуй, он действительно должен был считать себя существенно отличающимся от остальных людей — так же, как и его брат. И как их дядя.

Сердце болезненно кольнуло, улыбаться расхотелось. Гермиона отвела взгляд и постаралась сосредоточиться на изучении потёртостей и царапин на добротном деревянном столе. — Что заставило вас… — проговорил Майкрофт задумчиво, — влезть в политические игры, Гермиона?

Она сглотнула.

Что заставило… Она влезла в них очень давно — ещё до того, как научилась понимать, что мир не делится на чёрное и белое, что он весь серого цвета и похож на трясину, затягивающую и не позволяющую выбраться. — У меня не было особого выбора, — сказала она наконец.

Майрофт скривил губы, став на короткое мгновение очень похожим на Шерлока. — Хотите сказать, что выбор есть всегда? — Гермиона попробовала улыбнуться. — Нет, — коротко ответил Майкрофт. — Что вас заставило влезть в политику?

Вопрос был глупым — Гермиона поняла это ещё до того, как последний слог сорвался с губ. Кем мог бы быть Майкрофт еще? Разве что учёным? — Очевидно, тот факт, — заметил он ровно, — что я недостаточно усидчив для науки.

«А ещё тот факт, что младший брат нуждается в постоянном присмотре», — подумалось Гермионе, и она, не до конца отдавая себе отчёт в том, что делает, произнесла это вслух. Только на миг закаменевшая челюсть выдала его напряжение. — Сантименты мне чужды, Гермиона, — сказал он очень холодно, — в том числе и по отношению к Шерлоку Холмсу. Не стоит приписывать мне эмоций, которые я не способен испытывать.

Яснее намекнуть на то, что это нежелательная тема, было нельзя — и Гермиона заговорила о погоде. Когда принесли обед — Майкрофт отдал предпочтение постному мясу с овощами, но Гермиона видела, что он долго разглядывал разворот с десертами, — беседа прервалась. Гермиона заказала рыбу и постаралась сосредоточить все внимание на ней, однако то и дело кидала короткие взгляды на своего собеседника. Разумеется, он ел с невероятной аккуратностью, очень изящно обращаясь с вилкой и ножом — так, словно находился на приёме в Букингемском дворце. Он не прикасался к телефону, ни разу не отвлёкся на разглядывание интерьера и, не считая пожелания приятного аппетита, не произнёс ни слова до тех пор, пока его тарелка не опустела. И только промокнув тканевой салфеткой губы и отложив приборы, он сказал: — В моей семье никогда не было принято потакать сантиментам и действовать под влиянием чувств. В отличие от вашей, я полагаю, — и тонко улыбнулся.