Сферы влияния

Кингсли категорически ответил: — Нет. Гермиона, я знаю тебя, и не подпущу к Холмсу. Твое гриффиндорство в этом случае недопустимо.

Гермиона позволила губам сжаться в тонкую линию и прошипела: — На кону благополучие моих друзей. Книга о Гарри. Первым пострадает он. За ним — Джинни, Луна, я знаю, что она давно у тебя в невыразимцах… Неужели ты думаешь, что я способна, — она сглотнула слёзы, которые безо всякого притворства встали в горле, — пожертвовать ими ради двух малознакомых мне людей? Мне жаль младшего Холмса, но… — слёзы уже душили, — но я давно научилась выбирать из двух зол. Что до старшего — то ему ничего не грозит. Только удаление лишних воспоминаний.

Кингсли покачал головой:

— Пойдёт Тони.

Гермиона встретилась с министром взглядом и зло спросила: — Что ваш Тони сделает? Выжжет ему мозги? Ваши недоучки из отдела обливиации только на это и способны. И это при работе с мозгами посредственными. В мозги старшего Холмса даже мне будет сложно влезть, а Тони…

Она видела краем глаза выражение его лица, видела обиженную гримасу, но сейчас ей не было до него никакого дела. — Хочешь — отправь со мной отряд авроров, пусть контролируют, — закончила она, — но дай сделать дело нормально, — а потом прибавила уже тише, спокойнее, мягче и почти жалобно: — Кингсли, всё-таки я работала с ним несколько лет. Качественный «Обливиэйт» — это то, чего он заслужил.

Кингсли задумался, лоб прорезала вертикальная морщина. Он колебался, очевидно, а Гермиона боялась выдохнуть, чтобы не сбить его с мысли.

Наконец, он проговорил: — Пожалуйста, не делай глупостей. С тобой пойдёт Тони. И… сделайте это сейчас.

Никаких глупостей — это она могла гарантировать. Только то, что нужно.

Вместе с молчаливым Тони они вышли из Министерства, и Гермиона протянула приятелю (наверное, уже бывшему) руку. Он колебался, прежде чем принять её.

«Прости, Тони», — подумала она, но ничего не сказала и аппарировала в кабинет Майкрофта в клубе. Разумеется, он был там — сидел у огня и ждал начала операции, от участия в которой его отстранили.

На звук аппарации он среагировал сразу, поднялся из кресла, обернулся — и его плечи напряглись, когда он увидел Тони. — Здравствуйте, мистер Холмс, — вежливо сказал он и встал за спиной у Майкрофта — чтобы не позволить ему сбежать. — Добрый вечер, Майкрофт, — произнесла Гермиона и поняла, что слёзы все-таки брызнули у неё из глаз. — Гермиона, — ответил он, уже поняв по её виду, по виду Тони и по ещё сотне мелких деталей, что именно произошло и что произойдёт вскоре, — рад визиту.

Немой вопрос: «Что касательно моего брата?».

«Мне очень жаль», — такой же немой ответ. — Я гарантирую, что не причиню вам вреда, — проговорила она глухо, — лишние воспоминания о мире магии будут заменены с большой точностью, ваш блестящий ум никоим образом не пострадает. — Рад это слышать, — с улыбкой ответил Майкрофт. Он улыбался не как василиск, а как осуждённый перед виселицей. Его голубые глаза потемнели, под глазами проступили тени, лицо как будто осунулось. Если можно стареть в один миг, то Майкрофт постарел. Но спину не согнул, голову держал так же высоко.

Очень медленно, как будто во сне она достала волшебную палочку и направила её в лицо Майкрофту. У него ещё сильнее расширились зрачки. Он всё-таки позволил себе слабость — облизнул губы.

Гермиона даже не пыталась унять слёзы, но они не мешали ей. Её рука не дрожала, а голос был очень спокойным и ровным, когда она произнесла:

— Обливийэт.

Глава двадцать пятая

Майкрофт пошатнулся и был вынужден вцепиться слабеющими пальцами в спинку кресла. Неловко выронил зонт, и тот громко стукнул деревянной ручкой по полу — ковёр не сумел поглотить звук, который эхом отразился от стен и только после этого стих. Гермиона не выдержала и зарыдала, глупо и жалко пряча лицо в ладонях и едва не потеряв палочку — она бы отлично смотрелась рядом с упавшим зонтом. — Мощная работа, — проговорил Тони, поднял собственную палочку и грубо вошёл в разум Майкрофта.

Гермиона почувствовала, что ей почему-то это неприятно. Даже так. Как будто у неё было исключительное право работать с его разумом. Она неприязненно, резко спросила: — Думаешь, я могла ошибиться? — но Тони, хоть и дёрнул плечами, не прекратил сканирования, и только убедившись, что в сознании Холмса не осталось ничего лишнего, сказал: — Министр снимет с меня голову, если что-то пойдёт не так, извини.

Гермиона поджала губы — неверно. Не после того, что она сказала ему несколько минут назад. После такого не извиняются, даже отходчивый Тони не смог бы этого сделать. — Министр снимет с меня голову, если что-то пойдет не так, — небольшая пауза на раздумья, на выбор слов, — Гермиона.

Лучше. Так звучало лучше, а в ее имя оказалось вложено достаточно раздражения. — Я — лучший менталист в Европе, едва ли что-то могло пойти не так, — она подняла голову и вытерла слёзы. — Не обращай внимания, эмоции никогда не мешали мне работать.

Едва эта фраза была произнесена, как Гермиона мотнула головой и сжала зубы — снова фальшь, снова не то. — Я — лучший менталист в Европе, — проговорила слабо, — и Кингсли это знает, — а слёзы все не высыхают, бегут по щекам, оставляя светлые блестящие дорожки. За её спиной — запертая деревянная дверь с металлической блестящей ручкой, нелепая напольная ваза с цветами и массивная вешалка для верхней одежды с единственным бежевым пальто.

Майкрофт не двигался — ментальный удар был для него слишком силён, его разуму требовалось время, чтобы адаптироваться к новым воспоминаниям. Но долго это продолжаться не могло — опять пошатнувшись, он слабо застонал, схватился рукой за виски и медленно опустился в кресло, не видя никого вокруг. — Сколько времени… — начал было Тони, и Гермиона ответила раньше, чем он договорил: — Около получаса. Ему будет казаться, что он слишком долго работал с бумагами и уснул. И он… — Тони недоумевающе наклоняет голову. — Скажи министру, что он будет знать о смерти брата. И что… — её голос задрожал, — он будет знать, что это вина магов. Никакой дальнейшей совместной работы, ни с ним, ни с кем-то из нас — передай.

Тони нахмурился, его ноздри широко раздулись — пусть он и признавал превосходство Гермионы, ему не нравилось быть у неё на побегушках. Неприятное такое свербящее чувство — как будто в душе завелась стая мелких насекомых. Но он прекрасно понимал, что выхода нет, поэтому ответил: — Я передам. А ты? — С меня довольно. Я возвращаюсь домой, заканчиваю дела в Британии и…

Она не договорила, но понадеялась, что министр, который наверняка захочет посмотреть на всё произошедшее в омуте памяти, поймёт её правильно и не попытается снова вовлечь в свои игры. Ему лучше уяснить, что она больше не готова платить слезами и болью за исполнение бредовых идей давно умершего мага.

Тони кивнул, и Гермиона первой направилась к камину, бросила горсть пороха и уже хотела шагнуть в пламя, как Тони её окликнул:

— Гермиона!

Она обернулась. — Я думал, мы хотя бы приятели.

Она ничего не ответила и переместилась домой. Тони задержался ненадолго, ещё раз посмотрел на приходящего в себя Майкрофта и тоже подошёл к камину. Достал летучий порох из кармана, кинул в огонь, взметнувшийся зеленым столбом, вошел в трубу и чётко произнёс:

— Атриум Министерства Магии!