Сфинкс

В конце коридора находилась камера чуть больше остальных, с деревянной скамьей и отхожим местом в углу. На скамье лежал Гермес Хемидес. Он завернулся в серое одеяло, натянув его, словно от стыда, на самое лицо. Из-под одеяла высовывались стариковские ноги — бледные, с переплетенными венами на тонких лодыжках, ступни в шишках, с наростами у пальцев, в старых, не по размеру больших сандалиях.

— Тридцать минут, — предупредил меня надзиратель, отпирая большим железным ключом решетчатую дверь. — Обычно разрешается пятнадцать, но для вас, — он похлопал ладонью по спрятанным в заднем кармане деньгам, — тридцать.

Он ушел, закрыв за собой дверь.

— Оливер! — Гермес скинул с головы одеяло и сел. Я с облегчением заметил, что на его лице не было синяков. — Слава Богу, вы пришли. Я не могу здесь оставаться. Не выйду отсюда живым!

— Гермес, не паникуйте. Прежде всего скажите, какое вам предъявляют обвинение.

— Меня обвиняют в заговорщической деятельности, направленной на подрыв государства. Несусветная ложь! И на меня нападают.

— Кто? Надзиратели?

— Не смешите меня! Какие там надзиратели! Заключенные! Они подстерегают меня во дворе и… унижают.

— Правда? По вашему лицу не заметно.

— Вы не понимаете. Для человека вроде меня, который не как все…

— Вы говорите о своей сексуальной ориентации?

— Моей сексуальной ориентации? — Гермес горько рассмеялся. — Если бы все было так просто… — Заметив по моему лицу, что я его не понимаю, он задрал тюремную рубашку и обнажил обвисшие, сморщенные груди. Женские груди.

— Вы гермафродит? — Я старался скрыть изумление.

Все странности египтолога сразу получили объяснение: лишенная волос кожа, узкие плечи, широкие бедра и неустойчивый голос, напоминающий речь старухи. Гермес прикрылся.

— В этой жизни я предпочел оставаться мужчиной.

— Не понимаю…

— Я родился больше семидесяти лет назад в маленькой суданской деревушке. У нас не существовало медицинских технологий, позволяющих исправлять ошибки природы. Родители пришли в ужас. Меня отдали дервишу, который меня воспитал и сделал своим учеником. — Гермес внимательно на меня посмотрел. — Вы должны его знать — Ахмос Кафре. Тот самый мистик, к которому я много лет назад отправил Изабеллу.

Я испытал головокружение, впервые осознав, как нашими жизнями — моей и Изабеллы — управляли со стороны: будто дергали за ниточки марионеток. Египтолог, словно прочитав мои мысли, тихо произнес:

— Вот видите, Оливер, круг еще теснее, чем вы могли предполагать.

— Как же вы выжили? — спросил я вместо ответа.

— Стал изучать историю людей, подобных мне. Древние египтяне считали их святыми. Видя в нас совершенное смешение мужского и женского начал, делали верховными жрецами. Я участвую в самых священных церемониях.

Глаза Гермеса безумно сияли, голос стал выше, будто он наконец растворился в своей природной двойственности. Память броском вернула меня в катакомбы, и перед глазами встала неестественно раскрашенная деревянная маска богини, в ушах послышался доносившийся из-под нее голос. Теперь я понял, кто играл роль Исиды, и, испытав дурноту, прислонился к стене. Я все время шел по ложному следу: не Амелия Лингерст стояла во главе поклонников египетских богов. Я посмотрел на Гермеса. Но прежде чем успел что-либо сказать, он схватил меня за запястье.

— Оливер, мы нужны друг другу. Ни один человек в мире, кроме меня, не сумеет вас спасти. Никто, кроме меня, не знает, как остановить астрариум.

— Для чего он вам нужен? Уж явно не для того, чтобы сохранить мне жизнь.

Египтолог цинично улыбнулся, и я снова заметил в его настороженном взгляде безумие.

— Для того чтобы обрести бессмертие. Чего еще может желать человек?

Я в ужасе оттолкнул его руку.

— Вы мне лгали! Вырезали у Изабеллы сердце. Надругались над ее телом! — Я стал стучать по решетке, стараясь привлечь внимание надзирателя.

— Подождите, я все вам скажу! — Гермес потянул меня назад. Я перестал колотить по прутьям.

Египтолог опустился на лавку и, приглашая сесть, похлопал рядом с собой ладонью. Я предпочел остаться на ногах.

— У Джованни Брамбиллы был небольшой салон, куда приходили те, кто интересовался мистицизмом и оккультизмом. Я говорю о времени больше сорока лет назад — о тридцать шестом годе, когда начал рассыпаться мир, который мы знали. Никто из нас не хотел терять власть. Наша компания была разнородной: ученые, бизнесмены, археологи, — но все мы увлекались египтологией. А времена были отчаянные, и мы жили в отчаявшемся городе.

Значит, полицейские были правы, подумал я про себя. Все-таки существовала тайная секта во главе с Джованни. Нечего удивляться, что они заподозрили Изабеллу.

— Сначала воспроизведения древних обрядов были безобидными, наивными попытками добиться некоторой достоверности. Но со временем мне захотелось пойти дальше. Я был убежден: если правильно совершить обряд, можно добиться чего-то большего. Превратить представление в реальность. — Гермес помолчал, затем шепотом продолжил: — Овладеть магией. В один прекрасный день я во время ритуала взвешивания подменил баранье сердце на человеческое.

— Чье? — недоверчиво спросил я, хотя заранее знал ответ. Асхраф слышал крики.

— Преступника. Украл из морга. — Гермес холодно посмотрел на меня.

— И снова лжете! Вы убили человека. Молодую женщину-египтолога, — добавил я, внезапно вспомнив рассказ Деметрио о трупе, лишенном внутренних органов.

— Это были благородные жертвы. Но важно другое: как эта небольшая перемена все изменила. В ту ночь мы вызвали Сета. Поразительно — сразу обрели силу богов. — Голос Гермеса звучал на грани истерики, он напоминал человека, одержимого манией. Я отступил на шаг и прижался к решетке.

— Это невозможно.

— Неужели? Вы же сами видели.

Я поежился, вспомнив длинную тень на стене катакомб. Гермес с беспристрастным любопытством следил за выражением моего лица. Из-под его напускной маски подобострастия проступил совершенно иной человек.

— Потом в нашу компанию затесался несогласный. Но это не были споры в среде ученых археологов. Разногласия шли гораздо дальше.

— Джованни хотел воспользоваться обрядами, чтобы уничтожать своих политических врагов?