Шаг из тьмы 3
Шрифт:
Менеджер отрицательно покачал головой, жестом велев убрать тело и приготовиться, сам, выглянув из бойницы, показал стрелку на часового у костра. В этом походе он первый раз увидел луки подобной конструкции. Здоровенный, высотой примерно метр шестьдесят, склеенный из нескольких слоёв древесины разных пород и оклеенный сверху берестой, разительно отличался от небольших кавалерийских луков княжеских дружинников. Сейчас ему предстояло увидеть его в действии. При натяжении оружие тихо скрипнуло, сопротивляясь нагрузкам; отпущенная тетива глухо хлопнула по обмотанному тряпкой предплечью, отправляя в полёт метровую стрелу. С двадцати метров она пробила человека насквозь, войдя в грудь по оперение. Что ж, впечатлило, зачёт.
Олег расшнуровал текаги, мечи доставать не стал, предполагая, что для боя в тесном
Прыжок вниз, на всякий случай Олег зацепился за край люка, качнувшись вперёд, изменил траекторию и приземлился в двух шагах от сидящего за столом стражника. Тот на удивление быстро среагировал, вскочил с табуретки и потянулся к фальшиону на поясе. Но все равно медленно: левый хук на скачке прошёл точно в челюсть, отправляя противника в глубокий нокаут, даже не пришлось добивать. Его проснувшийся напарник отправился следом, получив табуреткой по голове. Третий любитель спать в карауле находился в другом конце караулки и уже вскочив с топчана тянулся за оружием. Олег прыгнул в сторону, оттолкнулся от стены, перелетел через стол и боковым ударом ноги в голову нокаутировал последнего.
Развернулся, контролируя обстановку, и встретился с удивлённым взглядом ушкуйника, который только успел спуститься до середины лестницы.
— Чего стоишь, вяжи этих, лишние трупы нам без надобности, — новгородец как-то неуверенно кивнул и кинулся связывать оглушённых. В процессе успел поведать о причинах своего удивления. Виной тому оказался их зимний бой с подполковником. Многие, в том числе и близнецы, сочли его договорным, разумно сомневаясь, что продемонстрированная Олегом техника найдёт своё применение в реальном бою. Однако, увиденное им сегодня, заставило ушкуйника пересмотреть свои выводы. Строитель только про себя усмехнулся, не иначе коллегу впечатлил его прыжок с ударом ноги. Правильно, в обычном состоянии, успешно выполнить такой трюк довольно сложно.
Закончив с упаковкой стражников, Олег приоткрыл затянутое пузырём окошко и осмотрел предвратную площадь. Тишина, костёр так и горит, рядом лежит застреленный часовой, ничего не изменилось. Выскочив вместе с ушкуйником из башни, перебежали к воротам, сбросили два массивных бруса, запирающих створки. В щель между створками протиснулся новгородец с головнёй, вытащенной из очага у казармы. Подавая сигнал, описал ей два круга в вертикальной плоскости. Подмоги ждать не пришлось, первому отряду удалось спрятаться в паре десятков метров от ворот. Лучники заняли обе башни, взяв под прицел подходы к воротам и вход в казарму, остальные, разбившись на пары, сосредоточились перед входом.
Странно, но дверь в казарму оказалась открытой. — Что, впрочем, неудивительно — отметил про себя Олег — никто в здравом уме не захочет тут находиться. В казарме стоял ядрёный духан прелых портянок, немытых мужиков, протухшей жратвы и наверное ещё много чего, такого же, не слишком приятного. Кстати, никого, напоминающего дневального, не обнаружил; зря скрывался, изображая из себя ниндзя.
Вообще, в отличие от известных ему по службе казарм, эта отличалась невероятным, просто феноменальным разгильдяйством. Создавалось впечатление, что здесь дислоцировано не воинское подразделение, а устроила притон банда разбойников. Луч фонаря не смог выхватить из тьмы ни единого квадратного метра, на котором поддерживался бы хоть минимальный порядок. Сваленное в углах барахло, на взлётке длинный стол с остатками ужина, а сверху развешено шмотьё.
Про выравнивание кроватей по нитке они тоже не слышали, просто расставили как попало. А в некоторых, уж совсем беспредел, он углядел лиц противоположного пола, спавших в обнимку с солдатами. Выключив фонарик, строитель только развёл руками, как с такой организацией службы они смогли выдавить со своих земель бодричей с лютичами? Видимо, у тех дела с дисциплиной обстояли ещё хуже. Всё что его интересовало он уже видел, поэтому по выходу из казармы просто кивнул
новгородскому десятнику, ответственному за зачистку казармы, показывая, что можно начинать. Махнул рукой своему напарнику, зовя за собой; их ждал следующий часовой, патрулирующий стену, обращённую к реке, дом местного бургомистра и купеческого старшины по совместительству. В общем, много дел.Всю ночь промучившись с животом, смиренный служитель Господа брат Людвиг стоял на коленях перед распятием, пытаясь очистить свой разум от суетных мыслей, но ничего не получалось. Только вчера, вернувшись из утомительного путешествия по землям язычников, которым он проповедовал слово Божье, он подхватил какую-то брюшную хворь. Не иначе наказание ему за малое усердие в деле обращения заблудших к свету истинной веры. Монах одёрнул себя и прошептал вслух: «Господи прости, какая дурь лезет в голову». Ибо сказано, что Господь посылает дождь свой на грешных и праведных. При чём тут провал его миссии, если половина городка, как и он, со вчерашнего утра не успевает выносить ночные горшки.
Внезапно дверь в часовню распахнулась от сильного удара, а ворвавшийся воздух потушил поставленную им свечу. Обернувшись, монах увидел в рассветных сумерках силуэт входящего в часовню воина в доспехе, но без шлема, с обнажённым мечом в руке.
«Монах, хорошо, пойдёшь со мной», — пророкотал он на скверной латыни.
Людвиг хотел указать ему на неуместность его нахождения в храме с оружием в руках, но потом нежданный гость подошёл чуть ближе, и он увидел, что это за гость. Длинные усы, бритая голова со свисающей с макушки прядью не оставляли сомнений в том, кто перед ним. Встретившись взглядом с воином, он почему-то подумал, что у него, наверное, как у большинства славян, голубые, цвета весеннего неба, глаза.
Снаружи гулко ударил маленький колокол часовни. И ему вдруг стало легко и спокойно, словно не было трудной дороги, бессонных ночей и его неудачного миссионерского труда. Утренние сумерки вдруг просветлели, а сквозь удары колокола к нему прорвалось пение какой-то пичужки из леса. Мир сделался бесконечно огромным и одновременно очень маленьким. Оказывается, умирать легко, ведь это всего лишь возвращение домой. Значительно труднее просто жить.
На маленькой площади стояло несколько славян в полном вооружении и ещё некто в странных одеждах, состоящих из множества небольших лоскутов ткани; судя по поведению, их командир. Торс его был перетянут широкими ремнями, а за плечами торчали рукояти мечей. Но не это привлекло внимание монаха. Было в этом человеке нечто особенное, Людвиг почему-то ощутил некое внутреннее сходство с ним. Странно, но предводитель славян похоже тоже что-то почувствовал, прервался на полуслове, развернулся к нему и пристально посмотрел в глаза. Коротко поклонился ему и жестом показал встать в стороне. Похоже сегодня убивать его не собирались.
Вскоре на площади начал собираться перепуганный народ. Мужчины под командой славян принесли несколько столов и лавок, за один из которых усадили и его, снабдив письменными принадлежностями. Перья с чернильницей были обычными, но вот вместо пергамента, никогда бы не поверил, ему выдали стопку листов бумаги. Да и про бумагу он догадался не сразу, вовремя своего паломничества в святую землю он познакомился с этим материалом для письма, но там она была серой и довольно рыхлой, а здесь плотная и белоснежная. Не успел он как следует рассмотреть необычную бумагу как у него появился сосед по столу, молодой парень с набитыми кулаками и с мозолями от меча на обеих ладонях. Он также разложил перед собой письменные принадлежности со стопкой белоснежной бумаги и принялся споро что-то писать кирилицей.
Пока Людвиг удовлетворял своё любопытство, площадь заполнилась немногочисленным населением городка, которое контролировали вооружённые до зубов славяне. Из толпы вывели почтенного купца Манфреда Шульца, который был купеческим главой поселения, заодно исполнявшего обязанности бургомистра, и усадили за центральный стол. А к их столу подошёл высокий варяг с тронутыми сединой длинными усами и уже на хорошей латыни поинтересовался, на языках каких народов он может говорить. Людвиг начал перечислять. Дослушав, варяг удовлетворённо кивнул, сказав, что сейчас будет суд, а ему предстоит вести протокол.