Шагай вперед, мой караван...

– Вы делаете успехи, молодая леди. Рад. Очень рад.

Дороти приняла листок с самодовольным видом, бросила взгляд на оценку, и лицо ее расплылось в улыбке. С трудом дождавшись перемены, Вика подошла к ней и небрежным тоном попросила:

– Покажи мне свое эссе.

– Это еще зачем?
– ощетинилась та.
– Какое тебе дело до моего эссе?

– Пожалуйста. На минуточку.

Дороти, не успевшая убрать свои вещи в сумку, накрыла растопыренной ладонью листок с домашним заданием, в верхнем правом углу которого стояло учительское “В -”, а между пальцами пестрели отмеченные красной ручкой орфографические ошибки. Эссе начиналось словами: When I was eight... (“Когда мне было восемь лет... ”), то есть именно так, как начала свое пропавшее эссе Вика.

– Что ж ты даже переписать без ошибок не можешь, - презрительно бросила Вика.

– Что ты имеешь ввиду!
– Полурастерянно, полуагрессивно пробормотала Дороти, запихивая листок в сумку.
– Что тебе вообще от меня надо?

– Только посмей еще раз это сделать.

– Что “это”? Чего она ко мне привязалась?

Почувствовав, что Дороти работает на публику, Вика обернулась - весь класс с любопытством наблюдал за их перепалкой. Не сказав больше ни слова, она вышла в коридор. На душе было муторно. Не от того, что у нее крали домашнюю работу, а от того, что ни на одном лице, обращенном к ней, она не заметила ни сочувствия, ни доброжелательности. Проблему с Дороти она решит довольно просто - будет сдавать свои эссе не первой, как раньше, а последней, следя за тем, чтобы они попадали в учительский портфель. А вот с классом ситуация была посложнее.

Вика задумчиво шла вдоль коридора, глядя себе под ноги. В поле ее зрения появились чьи-то большие, растоптанные ботасы, равномерно ступавшие на одном с ней уровне. Она подняла голову. Рядом шел Ник, кося на нее лукавый глаз.

– А ты агрессивная, - заметил он, одобрительно.
– Мне это нравится.

– Что еще тебе нравится?
– буркнула Вика.

Его явно задел ее недружелюбный тон. Он привык чувствовать себя лидером в классе. Дойдя с ней до конца коридора, Ник остановился у лестничного пролета.

– Сказать?
– В его зеленых, колючих глазах запрыгали ехидные чертики.
– Твои ляжки.
– Он поднес к губам три пальца, собранные щепоткой, и смачно чмокнул их.

– Пошел вон!
– гневно прошептала Вика, заливаясь краской.

– А вот этого, бэйбе, тебе говорить не следовало. Со мной лучше дружить, чем враждовать. Но, поскольку ты новенькая и могла еще этого не знать, на первый раз я тебя может и прощу. За умеренную плату в один поцелуй.

Что произошло в следующий момент, Вика и сама не поняла. Она успела лишь почувствовать, как вся сконцентрировалась изнутри в область солнечного сплетения и выстрелила спрессованным энергетическим клубком в здоровенную лапищу Ника, пытавшегося привлечь ее к себе. Парень охнул, отпрянул и оболдело уставился на Вику. Его рука плетью повисла вдоль туловища.

– Это чем ты меня шарахнула? Носишь с собой электроразрядник, да? А ну покажь!
– потребовал он, тщетно пытаясь с помощью другой руки согнуть в локте вышедшую из строя руку.

Вика сама была настолько обескуражена случившимся, что забыла о нанесенном ей оскорблении. Обиду сменило чувство вины за содеянное.

– Нет у меня никакого разрядника, - пробормотала она.

– Покажи руки, - потребовал Ник.

Вика покорно выставила вперед пустые ладони.

– Может это сам Бог вступился за тебя? А? Так ведь я ж поцеловать тебя хотел, а не ударить. За что меня карать. Не-ет. Это не Бог. Это ты что-то со мной сделала. Witch!
– (Ведьма!)

Прозвенел звонок. Вика хотела обойти парня, чтобы вернуться в класс. Он преградил ей дорогу.

– Ку-да! Ты же не оставишь меня здесь в таком виде. И в класс я так идти не могу. На кого я похож. Не рука, а тряпка. А у нас сейчас тест.Чем я писать-то буду?

– Пропусти!
– приходя наконец в себя, потребовала Вика.- Я не хочу с тобой разговаривать. И не смей больше никогда меня трогать.

– Sting-ray!- окрысился Ник.
– Ты за это еще поплатишься.

Sting-ray. Он назвал ее Sting-ray. Это слово как раз вчера попалось ей в книжке. Дословно оно означало “жалящий луч”. Так американцы называют электрического ската. Значит, он считает, что она ударила его электрическим током...

Впервые Вика провалила тест. Она просидела весь урок, глядя в одну точку, и ни на чем не могла сосредоточиться. Сама по себе выходка дебильного одноклассника больше не занимала ее. Но она хотела знать, хотела понять, кто или что живет в ней, помимо нее самой. Кто ее голосом передает отцу месседжи от покойной бабушки, кто проучил наглеца, пристававшего к ней. И еще много чего, о чем она никому, даже матери, не рассказывала, но что постоянно будоражило ее с самого раннего детства.

Глава 10

Лана с мужем вплотную занялись поисками жилья. Объездив и осмотрев, вместе с агентом по недвижимости, несколько десятков квартир и домов, они наконец остановили свой выбор на очень милом, совсем небольшом домике на тихой улице, укрытой, как шатром, могучими лиственницами. Уже само название улицы было воспринято Ланой как знак свыше: Providence - провидение. Дом был одноэтажный, под двускатной черепичной крышей и стоял не на улице, а в глубине, за деревьями. Подъехать к нему можно было по асфальтированной, плавно вьющейся между газонами и цветущими кустами дорожке. От соседних домов его отделяла живая изгородь. Позади дома находился маленький дворик - backyard. Лана сразу влюбилась в этот дом и в его романтическое окружение.

На их счастье, цены на недвижимость в данный момент были самыми низкими в истории Америки. В стране, как утверждала пресса, злобствовала рецессия. Покупателей было на редкость мало, а желающих продать дом огромное количество. На каждом шагу красовались воткнутые в газоны таблички: “For sale”. Так Левон стал обладателем частной собственности на американской земле - не дворца, не виллы на берегу океана, а совсем скромного домика, но зато своего. Правда, понятие “свой” было весьма относительным, поскольку, как и советовал Давид, они лишь внесли down-payment, а остальное обязались выплачивать банку-гаранту на протяжении 30 лет. Ну да на это можно было закрыть глаза и наслаждаться теперь уже вполне приличными условиями жизни. Гостиная, по классическому американскому образцу, совмещенная с кухней и столовой, две маленькие спальни и третья попросторнее - master-bedroom, две ванные комнаты и очень уютное, утопавшее в зелени патио. После опостылевшей серой стены за балконом Давида, глаз отдыхал теперь на изумительном виде из всех окон. Тишина, покой и живописные лиственницы, грациозно раскинувшие длинные ветви. Чем не Загорянка! И этот, почти деревенский рай в одном из самых больших городов мира, во втором, по величине, городе США, в столице мирового кино!

Приближался любимый день всех американцев Halloween. Как всегда, первыми на праздники реагировали магазины. Витрины, стенды, прилавки украсились низкопробной чертовщиной. С потолков, с полок, дверей и окон свешивалась искусственная паутина. Летучие мыши, пауки, черные коты, всклоко- ченные ведьмы - это бы еще полбеды. Но на посетителей и прохожих отовсюду глядели дебильного вида покойники с топорами, торчащими из рассеченных черепов, с глазными яблоками, выкатившимися из полуразложившейся плоти, с кровавыми ранами, из которых виднелись оголенные кости, и прочей мерзостью. Из-под пенопластовых надгробий зловеще тянулись скрюченные костлявые руки. Повсюду скалились или улыбались полуистлевшие черепа.

Телевидение и кинотеатры с удовольствием пускали в прокат бесчисленное множество фильмов-страшилок, в которых вой и злобный скрежет зубов выползших из могил трупов, монстров и зомби переплетался с истошными воплями их жертв. На экранах кровь лилась рекой. Актеров, на глазах у балдевшей публики, резали на куски, обезглавливали, выпускали им кишки, сажали на кол или подвешивали на крюк, топили, давили, топтали... Перечислять киношные зверства можно до бесконечности, поскольку безудержная фантазия сценаристов и режиссеров не знала предела, а практически безграничные возможности американского кино позволяли фабриковать полную иллюзию достоверности.