Шаги Командора или 141-й Дон Жуан

В дворцовом комплексе уцелела лишь мечеть Сахибуль-Эмира. Он и почиет здесь. Во время раскопок обнаружили много захоронений, позднее они бесследно исчезли. Между тем, надгробия – точные вехи исторической хронологии.

Шах Исмаил Второй много здесь порубил голов. Перихан-ханум, возжаждавшая шахской власти, сперва возвела на трон своего брата, двадцать лет томившегося в крепости «Гэхгэхэ», а затем, полтора года спустя отравила его, чтобы завладеть короной. Но пути Господни неисповедимы. Хейранниса-бейим, шахиня, оказалась хитрее и ловчее Перихан-ханум и сумела запудрить мозги своего венценосного слабовольного мужа Худабенда, с тем, чтобы он двинулся из Хорасана на Казвин и завладел шахской короной. Мохаммед Худабенда велел обезглавить родную сестру, да еще водрузить голову казненной на прутья казвинских городских врат…

Мы искали какие-то признаки башни, которую называли «Хешт-бехишт», откуда османцы подвергали Тебриз обстрелу из пушек, – увы, следов ее не нашли. Крепость Эрк, которой гордятся тебризцы, и Геймесджид («Голубая мечеть») в плачевном состоянии. В мечети, возведенной женой [12] Джахан-шаха Гара-гоюнлу – шахиней Гефхар, теперь установлены статуи персидских и греческих вельмож.

По мере хождения по городу оживала история. Гарем властителей из династии Каджар, тебризский базар «Гейсариййа» [13] .

12

В некоторых источниках дочерью Джахан – шаха

13

Гейсар – кесарь, т. е. правитель; вероятно, название базара связано с историческими торговыми сношениями с Византией.

Тесные, ветхие кварталы сообщали о древности. Здесь витал беспокойный и тревожный дух тебризских шехидов.

* * *

Мы возвращались, когда уже смеркалось. Мерцали дождевые лужи. На улицах – ни души. Лишь у некоторых открытых дюканов сидели на стульях, позевывая, их владельцы, и, наверное, преодолевая дрему, прикидывали сегодняшнюю выручку. Не слышно было и птиц. Цикады прощались с уходящим днем. Ощущение такое, как в затишье перед бурей.

Ворота, ведущие во двор профессорского особняка, были приоткрыты. Еще до того, как вошли, мы почувствовали благоухание цветов. Двор и жилище профессора оказались опрятнее и просторнее, чем мы ожидали.

Посредине двора – небольшой бассейн. Из крана текла вода. На стенке бассейна – серебристая кружка. Подставил руку под струйку – ледяная. Налил себе кружку и выпил, – зубы заломило, но почувствовал удивительный прилив бодрости и свежести. Будто эта вода была подведена от родника в мавзолее шейха Сафи.

На ступеньках крыльца двухэтажного дома – пара обуви, похожая на чарыки [14] . Знакомый хриплый голос хозяина:

– Поднимайтесь наверх.

Мы разулись и аккуратно поставили обувь рядышком с чарыками.

14

Обувь из сыромятной кожи.

Взошли по скрипучим дощатым ступенькам. Полутемная прихожая, пропахшая медикаментами. Сюда из-за приоткрытой двери слева падал свет лампы.

Профессор восседал в углу, облокотившись на подушки-мутакки, с феской на голове. На лице – следы страдальческой гримасы, как от обуви, которая жмет.

Мы поздоровались.

– Кто из вас? – спросил он, прежде чем пригласить сесть.

Мы с Захра-ханум смешались и переглянулись.

– Кто из вас увидел его?

– Я, – сказал я.

– Ты садись, – молвил профессор. – А ты пока сходи, прогуляйся во дворе.

Захра-ханум, удрученная, нехотя покинула нас.

Когда закрылась дверь, он произнес:

– Слушаю.

Я сидел неудобно, не привык сидеть на полу и потому не знал, куда девать ноги. Хозяин подкинул мне мутакку-подушку и велел облокотиться на нее.

– Забудь о своих ногах и руках. Голова на плечах – и ладно.

Я пристроился, согласно инструкции, и подпер голову рукой. Все же дискомфорт. Поведал о цели своего визита. Сказал, мол, иду по следам Оруджа Баята, и мне кажется, в судьбе моего героя есть темные моменты, вернее, его душа все еще за семью печатями, в неведомом глубоком колодце.

Пока я говорил, лицо его ничуть не поменяло своего выражения. Он вроде и не слышал меня.

– Говоришь складно да было бы с Кораном ладно, – отозвался он поговоркой, похоже, не веря мне до конца. – А ты уверен, что последуешь по истинным следам человека, о котором говоришь?

– Уверен.

– Я тоже так думал. Но это не так-то легко. – Я кивнул в подтверждение. – В нынешнем времени, когда христиане сами принимают ислам, какой смысл копаться в жизни персоны, человека, четыреста лет тому назад отвратившегося от ислама? Муллы не допустят этого.

– Понимаю.

– Нас окружают такие сети, которые мы не можем разглядеть.

– Может, и не обязательно видеть. Если их видеть, то и не сможешь сдвинуться с места.

– Так-то оно так. Но не грех учесть некоторые обстоятельства.

– Я подготовился…

– Старый суфий сказал тебе не все до конца.

– Например?

– Он тоже был одним из них, и потому не может простить Оруджа до конца.

– Почему же тогда интересуется им?

– Потому, что и он, как и ты, чувствует, что в этой истории существуют какие-то темные пятна. Потому он и доверился тебе и предстал перед тобой. Может, он и нашел ответ на занимающий его вопрос, но умалчивает, испытывая интересующихся судьбой Орудж-бея. Я не смог выдержать испытания. Мне преградили путь.

– Если вы посвятите меня в свои знания, я доведу это дело до конца.

– То, чего я не знаю, больше того, что знаю. Уверен лишь в одном – все возвращается на круги своя, круг замыкается…

С этими словами он поднялся, прошел в смежную комнату и вернулся с небольшим узелком в руке.

Пока он отлучался, у меня мелькнула мысль, что сей ученый муж тронулся умом.

Профессор сказал:

– Здесь – все, что я узнал. То, чего не знаю, – найди ты сам. Все равно я должен был это передать кому-нибудь.

И протянул мне узелок.

Я раскрыл узелок. Поблекшие, пожелтевшие страницы, исписанные на арабо-фарсидском алфавите. Хотя я изучал этот алфавит в университете, но многие буквы запамятовал. Потому попросил хозяина не отказать в любезности зачитать мне написанное.

Я удивился, услышав, что мать у Орудж-бея была католичкой, причем из Валенсии.

– Этого не может быть! – воскликнул я, невольно повысив тон.

Он красноречиво поднес палец к губам и велел впредь не перебивать его.

Я прикусил язык и, не задавая никаких вопросов, дослушал историю матери Орудж-бея.

Вот что поведал мне старый профессор:

Ill Химена, валенсианка

Звали ее Зейнаб. Чисто восточное имя. Валенсия долгое время пребывала под владычеством халифата, и, наконец, в 11 столетии испанцы вырвали эту землю из рук кровожадного Бен Юсифа. Но и после этого схватки за Валенсию не прекращались, и во время одного из таких набегов Зейнаб попала в плен. В те времена Средиземное море контролировалось с одной стороны арабами и турками, с другой – Священной Лигой, созданной испанским королевством с союзниками. На море часто происходили столкновения. Время от времени христианские девушки волею обстоятельств становились женами турецких и сефевидских правителей. Прежде чем получить статус «ханум», августейших жен, христианки начинали с участи рабыни.