Шах и мат

Борется до последнего, использует каждую фигуру, каждую возможность, хватается за любую идею, высасывая из доски все до последней капли.

Он смертоносный и дотошный.

Играть с ним увлекательно, весело, и он непредсказуем.

Каждая партия с ним приключение.

И эта складка у него на лбу, когда он размышляет, как сделать следующий ход максимально хаотичным и опасным. В такие моменты мне хочется отнять его руки от лица, чтобы вновь видеть эти глаза. Хочется разгладить морщины. Хочется показать все, на что я способна, чтобы…

– Мэллори?

Я отрываюсь от бутылки «Фиджи», на которую пялюсь последнюю минуту. На меня уставились миллионы глаз. Я сглатываю.

– Да, точно. Я…

У меня нет слов. Я ошеломлена, в смятении, дезориентирована. И модератор добродушно кивает.

– Что ж, похоже, ее ответ – ничего.

Несколько журналистов натужно посмеиваются. Затем в воздух взмывают руки в надежде на еще один, последний вопрос, которому уже не дано случиться.

– Всем спасибо, что пришли. Конечно, после каждой партии нас ждут более долгие пресс-конференции, поэтому я рад…

Одна из представительниц ФИДЕ просит меня остаться. Она берет меня за локоть и помогает спуститься с подиума. Я следую за ней мимо стула Нолана. Когда моя рука задевает его плечо, я не уверена, случайность это или жест отчаяния.

Я выхожу из зала, зная, что он так ни разу на меня и не взглянул.

На церемонии открытия я провожу меньше десяти минут. Когда жую пятую брускетту и вытягиваю шею, пытаясь разглядеть кое-кого с широкими плечами и подстриженными темными кудрями, Дефне хватает меня за запястье и тащит прочь.

– Ты посветила лицом, а теперь пора валить.

Ее ярко-красные губы растягиваются в вежливой улыбке перед каждым, кого мы встречаем на пути к выходу.

– Но я только пришла! И брускетты здесь просто потрясающие.

– В девять тебе надо ложиться спать, потому что завтра самая важная партия за всю твою карьеру.

– Да ну? Насколько я знаю, их двенадцать.

– Первая задает тон соревнований, Мэл.

– Я… Невежливо уходить так рано.

– Может быть. – Дефне тянет меня по лестнице. – Но твой оппонент даже не почесался показаться. Пока он ведет себя хуже, чем ты, мы в шоколаде.

Вот так в 20:53 я оказываюсь в пижаме, под одеялом, со взбитой перед сном подушкой. Истон ложится на свою половину кровати, Дарси протискивается между нами, а Сабрина нашла себе место где-то в ногах.

Настоящая пижамная вечеринка.

– Мой тренер сказала, что через пять минут я уже должна заснуть, – замечаю я.

– О, точно. – Сабрина не отрывается от телефона. – Дефне, случайно, не придет помочь тебе срыгнуть?

– Эх, Сабрина, – журит ее Истон, – ты же знаешь, что сначала нужно поменять подгузник.

Мы еще долго спорим, что смотреть на здоровенной плазме. Потом сдаемся, потому что не можем найти фильм, который не забраковал хотя бы один человек, и решаем включить рандомное видео с «Ютьюба». После длиннющего ролика про неожиданно жестокое роллер-дерби, из-за чего я стала переживать за мозг Сабрины, Истон благословила нас прохождением «Дрэгон эйдж». На мгновение кажется, что все как раньше: мы вместе, Солас [56] по-прежнему засранец. Когда я поворачиваюсь к ней с улыбкой, то вижу, что она улыбается мне в ответ. Но в ту же секунду я кое-что вспоминаю – и мне становится грустно.

56

Маг-самоучка (эльф) из игры «Дрэгон эйдж».

– Что? – спрашивает Истон.

– Ничего. Просто… – пожимаю плечами. – Я однажды смотрела видео с Ноланом.

– Прохождение? Этот потрясающий парень еще и играет в «Дрэгон эйдж»?

– Не совсем.

– Оу. Кстати, я смотрела твою пресс-конференцию. Отличная работа, если ты хотела показать, как ненавидишь его даже после того, как он сказал про тебя столько милых вещей.

– Я не хотела ничего показывать.

– Но показала, – хором заявляют Дарси и Сабрина, не отрываясь от телевизора.

– Как хотите, – я закатываю глаза. Возможно, они правы. – Он не говорил ничего… Может, он и хорошо обо мне отозвался, но не обманывайтесь. Он делал вид, что меня в зале вообще не было.

– М-м-м, – Истон кивает. – А ты не думала первой его заметить? Может, что-то типа: «Эй, чувак, я на самом деле не хотела говорить тебе гадостей».

– Точно. – Я прочищаю горло. Отвожу взгляд. – Нет.

– Ты его тоже сукой называла? – спрашивает Дарси.

Я со стоном вздергиваю подбородок.

– Отказываюсь разговаривать на эту тему с несовершеннолетними и даже с совершеннолетней, которую нужно двадцать пять минут уговаривать поставить в конце сообщения эмоджи, – заявляю я.

Но спустя десять минут под звуки видео, где женщина из Техаса выхаживает раненую летучую мышь (выбор Дарси), я пытаюсь написать сообщение. Наша последняя переписка датируется девятым января, серединой ночи. На мое «Или Эмиль очень хорош в сексе, или он сейчас пытается убить Тану» пришел следующий ответ: «Ты хочешь сказать, меня не сирена разбудила?» Перечитав сообщение, я едва сдерживаю улыбку и начинаю набирать новое:

можем поговорить?

Затем удаляю набранный текст и пишу заново:

в чем-то ты прав. возможно, не во всем, но я слишком остро отреаги…

Стираю.

ты знал, что в 2011-м в игре против Лала пропустил возможность поставить шах и мат. но ты классно превратил ту пешку.

Удалить. Удалить. Удалить.

мне жаль, что

Удалить.

привет.

Я не нажимаю «отправить», но оставляю сообщение нетронутым. И когда прижимаю телефон к груди и переключаю внимание обратно на телевизор, маленький аппарат кажется на несколько фунтов тяжелее, чем раньше.

Глава 30

После окончания матча – обычно во время одной из пресс-конференций, которые, как мне кажется, должны набирать двенадцать просмотров, а их смотрят сотни тысяч таких же задротов, как и я, – люди спросят, как мне удалось принять правильное решение в конкретный момент игры. «Откуда вы знали, что нужно пожертвовать пешкой? Почему решились на этот размен? Ваш ход ладьей на е6 был идеальным. Как вы догадались?»

Люди спрашивают меня. И все, что я могу ответить: «Я просто знала, что нужно делать».