Шахматы из слоновой кости

В этакую крепость не то что вору – деду-морозу на порог ноги не поставить. Да куда там ноги – волоса из бороды своей серебряной не просунуть!

Того купцам и надо было. И не ведал никто из них, какую шутку сыграет с ними за это дед-мороз.

Первыми почувствовали неладное домочадцы купца Савелия Митрохина, чей особняк построен был раньше других.

– Чтой-то в дому у нас потрескивает ночами, Савельюшка, – пожаловалась купцу жена. – Потрескивает и навроде бы скрыпит, будто нечистая сила по углам шарится.

– Сама ты нечистая сила, дура-баба, – посмеялся тот. – Ночь для какой надобности человеку дадена? Чтобы спать. А ты в ухи себе разное воображение напущаешь.

Однако очень скоро поскрипывание и потрескивание стали явственно слышны и в дневную пору, когда дом бывал полон всяческих иных звуков. А еще через какое-то время по одной из стен – от пола до самого потолка – проскользнула ужом жирная трещина.

Митрохин увидел ее, проснувшись, словно от толчка, на рассвете. Сначала ему подумалось, что это ребятишки, балуясь, исчертили стену углем, но, засветив ночник и подойдя к стене вплотную, он понял, что ребятишки ни при чем.

Постоял перед трещиной, потом примостил ночник между цветочными горшками на подоконник и сходил на кухню за ножом. Длинное лезвие зашло в трещину по рукоятку. Получалось, разорвало не известковый слой, не штукатурку – саму стену. Стена была капитальная.

Нож выпал из обессилевшей руки.

Такие трещины-ужи расползлись скоро по другим стенам, по потолку, а в кухне, кроме всего, стало выворачивать на ребро половицы. В довершение обнаружилось, что ближайший к воротам угол дома начал с наружной стороны крошиться.

Собрал Митрохин семейный совет: что делать, как дальше жить? Купчиха надоумила:

– Батюшку надоть бы, пущай молебен отслужит.

Взял Савелий отрез доброго сукна под мышку, пошел

к попу. Тот к подарку отнесся благожелательно – принял, но, едва Митрохин пустился про беду свою рассказывать, вскинул к небу руки:

– Знаю, сыне, все знаю, бо не ты один от лихоимства сего пострадавший есть. Молебен же в сем деле – не вспомога: злоумышленника искать надобно.

Оказалось, почти все якутские богатеи, понаставившие дома из камня, перебывали уже у попа, жалуясь на одну и ту же напасть.

Поп наставлял: ищите злоумышленника, всем миром ищите.

Всем миром… Молва, говорят, страшнее хулы: никто из пострадавших не решался доверить свою тайну другому, каждый делал вид, будто у него в доме как есть все в порядке. Ну, а попытки искать «злоумышленника» в одиночку ни к чему не привели.

Кончилось тем, что на втором году жизни в особняке Савелий Митрохин скомандовал домочадцам:

– Покуда потолок еще не обрушился нам на головы, кочуем-ка отседова в старую избу!

Примеру Митрохина последовали и остальные владельцы каменных хором. И вовремя: покинутые здания скоро превратились в груды развалин.

2

О таинственном недуге, что сразил каменные особняки якутских богатеев, я был наслышан и до своей поездки на Север. Но только, что называется, на месте происшествия мне открылось во всей полноте коварство тамошнего «злоумышленника».

Я прилетел в Якутию в феврале, в первой его половине, когда мороз там был еще в полной силе: даже в дневное время красная рапира в термометре замирала у пятидесятой черты. В тот день, о котором пойдет рассказ, мне нужно было зайти в местное отделение Союза писателей, а так как от гостиницы это недалеко, я отправился пешком.

Запала моего хватило метров на двести, не больше, после чего, поборов смущение, я стал спрашивать у сопровождавшего меня якутского писателя Ивана Кононовича Данилова, нет ли поблизости какого-нибудь магазина.

– Смотря что вы собираетесь покупать? Вот, например, «Детский мир», там вон, подальше, – канцелярские товары, за ними…

Не дослушав, я кинулся опрометью в «Детский мир» – нет, не за покупками, а чтобы… обогреться. Да, чтобы обогреться, хотя одет был в полном соответствии с суровыми требованиями сибирской зимы.

Так, от магазина к магазину, мы и двигались дальше. А в это время навстречу нам шли молодые люди в легких демисезонных пальто, в щегольских полуботинках, в шелковых носочках – шли спокойно, деловито, без суетливости, которую мог бы продиктовать мороз.

Мог бы, но почему-то не диктовал. Я не удержался, спросил одного из юношей, как он этак вот играючи переносит стужу?

– А вы откуда? – спросил он в свою очередь.

– Из Новосибирска…

– А-а, понятно: южанин!

Посрамленный, я больше не забегал в магазины.

Конечно, бравада молодых якутян не могла служить мерилом общепринятых взаимоотношений со здешним климатом, но вместе с тем мне было известно, что пятидесятиградусный мороз воспринимается тут как обыденность, ибо совсем не редкость дни, когда температура опускается ниже шестидесяти. И даже в такие дни жизнь не замирает, люди стойко переносят леденящее дыхание Севера.

Люди переносят, да, а вот машины частенько не выдерживают. Я разговорился с одним из местных шоферов – спрашиваю:

– Ну как, Федор Филиппович, не пугают вас морозы?

– Мне – что, – отвечает, – я тут родился, тут вырос, а вот машина у меня из теплых краев. Под шестьдесят как завернет, лучше не выезжай из гаража: через десять минут покрышки потрескаются, как стекло от брошенного камня,- потрескаются, и потом кусочки резины, будто угольки с головешки, отваливаются.

Хрупкими, как стекло, становятся при сильных морозах и некоторые металлы…

Металлы! А человеческому носу тогда каково? Прикрывая его варежкой, я сказал Данилову:

– По-видимому, я не сделаю открытия, если скажу, что мороз – главная помеха в освоении Севера?

– Конечно, мороз создает трудности,- согласился Иван Кононович, – но мы научились привлекать его на свою сторону. Особенно во всем, что касается пятого состояния вещества.

Нет, я не ослышался: он так и сказал – «пятого».

Но… Но спросите себя, сколько состояний вещества вам известно, и большинство из вас не пойдет дальше классических трех – твердого, жидкого, газообразного. Физики назовут еще четвертое – плазму, хаотическое скопище положительно и отрицательно заряженных частиц, образовавшееся в результате разрушения атомов электрическими разрядами или миллионноградусными температурами.