Шалопаи
Шрифт:
– Видишь, пришли, – упрекнул Алька подругу. – Не густо, конечно. Но всё-таки.
– Вижу, – буркнула Наташка. В крепость подмоги она, похоже, не верила. Как и сам Алька.
Гутенко, бас-гитарист из их ансамбля, был, по убеждению Альки, враль и хвастун, каких мало. Можно ли опереться на него в серьёзной драке, Алька сильно сомневался.
Особенно удивительно было присутствие Першуткина. В классе Боря Першуткин был «вещью в себе». С длинными и холёными, по плечи, волосами, с тягучей, распевной речью.
Чуть ли не единственный в классе искренне любил поэзию. В магазинах, в разгорячённых очередях за мостолыжкой
А вот среди девчонок утончённость и деликатность Бориса ценились. Его охотно приглашали в девичьи компании. Как лучшей подружке поверяли секреты.
Но главная фишка, что снискала Першуткину расположение девочек, – репутация тонкого знатока моды.
Мир моды, к которому пристрастила сына мать – театральная портниха, стал его страстью.
После уроков Борис торопился домой пофантазировать над выкройками в свежем номере журнала «Колхозница». Если же матери удавалось достать «Бурду», зависал над нею сутками. Вникал в тонкости, другим недоступные. Легко, к примеру, разбирался в деталях диковинного пэчворка – мозаичной техники лоскутного шитья.
Но ждать от робкого книгочея серьёзной подмоги в драке точно не приходилось.
А вот Велькина, на которого очень рассчитывал, не было.
Правда, от беседки доносились гитарные переборы. Значит, был кто-то ещё.
Алька силился разглядеть гитариста. Безуспешно. К тому же мешал сгущающийся туман. Но тут Оська заметил силуэт в окне и с хитрой улыбкой шагнул в сторону.
Гитарист сидел на теннисном столе, забросив ногу на ногу и склонившись ухом к грифу. Недовольный сфальшивившим аккордом, он рассерженно пристукнул струны и очень знакомо прикусил нижнюю губу. И по этому движению Алька узнал его.
– Ё-жи-ик! – завопил он.
– Лоша-адка! – ответили из тумана – на два голоса.
В полном восторге схватил Алька саксофон. Вспомнив, что играть не может, отшвырнул его на софу. Вскинул к губам запылившийся горн, проиграл построение на линейку.
– Ты что вдруг?! – удивилась Наташка.
– Клыш! Это же Клыш! Понимаешь ты?!
Он коротко, победно чмокнул Наталью в носик и метнулся из квартиры.
– Клы-ыш! – еще от подъезда возопил Алька. В возгласе его слились удовольствие при виде дружка детства и радость от того, что встреча эта случилась в самую нужную минуту.
Клыш соскочил со стола. Данька не сильно вымахал за эти годы, – так и не дотянул до метр восемьдесят. Но по той ловкости, с какой спружинил он при прыжке, угадывалось, что к природной резкости прибавилась натренированная взрывная сила. Во взгляде его, всегда прямом, пытливом, с монголинкой, появилась незнакомая дерзкая насмешливость, с какой, похоже, он привык начинать знакомство. Этот новый для Альки человек словно говорил всякому, с кем сводила его судьба: «Ну-с, поглядим, стоишь ли ты моего внимания?»
На языке Альки вертелся вопрос, который чуткий Клыш угадал тотчас.
– Знаю, – упредил он.
И без предисловий добавил, как само собой разумеющееся:
– Будем драться.
У Альки отлегло. Он протянул для рукопожатия левую руку. Но Клыш
подхватил правую, в гипсе. Помял пальцы.Алька поморщился:
– А ничего. На крайняк, гипсом сверху наварю, мало не покажется.
– Если б по-честному, – осторожно вступил Гутенко. – А то Кальмар, он наверняка целую кодлу притащит. А наши, как назло, запропали, когда каждый штык на учёте.
Он искательно глянул на Альку:
– Сбегал бы позвонил Велькину. Такой лось в махаловке очень пригодился бы. Может, проспал слонопотам как обычно?
Алька неохотно кивнул. Душа не лежала выклянчивать помощь. Да и в успешность новой просьбы не слишком верилось. Решение не встревать в чужую драку уже явно было принято, и не самим Велькиным, а их одноклассницей Валентиной Пацаул.
Это был удивительный союз. Футбол с детства был главной радостью долговязого дылды. В учёбе же, как ни силился, едва переходил из класса в класс. И вовсе бы не переходил, если б не настырная соседка по коммуналке и отрядная звеньевая Валя Пацаул. Приземистая, сбитая Валентина бесстрашно прогоняла здоровяка с футбольной площадки и усаживала за ненавистные учебники. Так и дотянула его до десятого класса. И хоть к семнадцати годам Велькин был принят в дубль городской футбольной команды, строгую Валентину привычно побаивался. Была Пацаул из неказистых, но умеющих держать мужиков в цепких ручках девиц. Кажется, и в койку они угодили по инициативе бойкой звеньевой. Во всяком случае, решения за этих двоих принимались ею.
Всё это Алька понимал. Но и отказать не мог, – он в этой истории права голоса не имел. Люди всё-таки пришли на выручку. Рискуя собственными шкурами. Поплагуев неохотно потрусил назад, к телефону.
Данька задумчиво смотрел ему вслед, прикидывая, как не допустить дружка до драки. Даже если получится, чтоб дрались один на один, даже если одолеет раскормленного бугая, но поломанную руку искалечит в любом случае.
Перед этим прошёл сильный дождь. Двор опустел. От набухающих кустов акации тянуло свежестью и первым, слабым ещё ароматом. По канавам разбегались мутные ручейки. Возле них возилась малышня в калошах и резиновых сапожках. Готовились к своему потешному морскому бою. Из сосновой коры стругали суда. Из тряпиц и линованных школьных листов мастерили паруса. Прилаживали спички-пушчонки.
– Совсем как мы, – растроганный Оська подтолкнул Гутенко. Но тому было не до пацанья. Неотрывно глядел он на сараи, из-за которых в любую минуту могла показаться грозная кребзовская кодла. Он уже жалел, что поддался на Наташкины уговоры и дал слабину.
– А может, ну их в баню, – преодолев стеснение, протянул Вальдемар. – Что мы, пацаны? Школу закончили. О высшем образовании мысли. Через год-другой и вовсе, глядишь, всех разметает по жизни. Что нам тогда дебил-недоумок, которому путь на зону?..
Перехватил недоумённый взгляд Граневича, разозлился:
– Чего зыркаешь? Остальные-то, хитрованы, вовсе попрятались. Вон Велькин какой шкаф, а тоже Пацаулиха его не пустила. И правильно рассудила – ему ноги для футбола нужны. Я, между прочим, музшколу по классу баяна закончил. Может, в музучилище поступлю. А может, и нет, если пальцы переломают!
Валеринька вопрошающе оглядел остальных. И как-то сами собой взгляды сошлись на Клыше, который, вернувшись к гитаре, невозмутимо наигрывал «Прощание славянки».