Шалости фортуны

Начальник погранотряда полковник Панин закончил совещание и отпустил офицеров. Лощинин заглянул к «почтарям», чтобы захватить на заставу свежую корреспонденцию. Он бегло просмотрел стопку писем. Одно из них было ему — от сестры. Писала она крайне редко, поэтому Сергей распечатал его тут же, в коридоре штаба.

После шутливого приветствия и немудреных семейных новостей Лощинин прочитал в письме следующее.

«Серик (так, на восточный манер, сестра звала Сергея с детства), со мной на днях произошел прелюбопытнейший случай. Одна знакомая попросила меня помочь своей подруге с переводами с фарси. Я была совсем не прочь подработать и согласилась. Так вот. Представь себе мое удивление, когда, явившись в дом к этой даме, я увидела у нее на стене твою физиономию! И хотя мне было крайне интересно узнать, откуда у нее портрет моего братца, я проявила благоразумие и от вопросов воздержалась.

Серик, дорогой, утоли же мое любопытство и раскрой тайну, я никому слова не скажу — ты же меня знаешь. Неужели этим летом в Москве ты успел разбить девичье сердце?

А если серьезно, то Татьяна мне очень понравилась. Милая, порядочная и неглупая девушка. Я, конечно, не знаю, что у вас с ней произошло, но она страдает — это очевидно. Подумай, Серик, может, тебе все же следует ей написать?

На всякий случай вот тебе ее адрес.

Шеховцова Татьяна, Москва, улица...»

Лощинин, не дочитав письма, резко развернулся и быстро зашагал по коридору.

Коротко постучав, он вошел в кабинет начальника отряда.

— Товарищ полковник, мне срочно надо в Москву, — сказал от порога Лощинин.

— А мне — в Сан-Франциско, — ответил полковник, не поднимая головы.

— Я серьезно. Вопрос жизни и смерти, — твердо, даже мрачно сказал Сергей.

Панин тяжело вздохнул и поднял на него усталые глаза.

— Ну что ж, рассказывай, — он показал Лощинину на стул.

— Не могу, Борис Петрович. — Сергей остался стоять. — Но мне действительно срочно надо в Москву, и это крайне важно. — Он не мигая смотрел на начальника отряда, стараясь всем своим видом показать исключительную серьезность своих слов.

Полковник Панин вздохнул еще раз. Любого другого офицера с такой просьбой он давно бы уже выставил за дверь, но Сережка Лощинин... Начальник лучшей заставы, вся грудь в орденах, два ранения — такому отказать непросто.

— Сколько тебе нужно? — хмуро спросил полковник.

— В Москве? День хотя бы...

— Значит, так... — Панин заглянул в какие-то бумаги. — В среду Сметанюк отправляется в Тверь за пополнением. Я постараюсь тебя к нему «пристегнуть». Останешься в Москве — в Твери тебе делать нечего. У тебя будет двое суток. Обратно вернешься с командой. Все. Иди.

— Спасибо, Борис Петрович! — Сергей повернулся к двери и услышал за спиной вопрос начальника:

— На свадьбу-то пригласишь, герой?

Лощинин оглянулся и растерянно пожал плечами:

— А будет ли она, свадьба?

— А то? Обязательно будет! — Полковник подмигнул Сергею и постучал по крышке стола. — Можешь мне поверить — у меня на это дело нюх!

Лощинин выскочил из метро и остановил какую-то женщину, чтобы узнать, как попасть на нужную улицу. Та охотно стала объяснять симпатичному офицеру дорогу, показывая направление. Сергей взглянул вслед за ее рукой на другую сторону улицы и... увидел Татьяну!

— Таня! — громко и радостно позвал он.

Она услышала окрик и стала растерянно озираться по сторонам.

— Таня!!! — еще громче крикнул Сергей и, сорвав фуражку, отчаянно замахал ею над головой.

Тут она наконец заметила его, охнула изумленно и, счастливая, замахала в ответ.

Сердце Сергея бешено рвалось из груди, дыхание перехватило, но он все-таки прокричал то главное, ради чего летел к ней за тысячи километров.

— Я люблю тебя, Таня!

Но шум широкой и оживленной московской магистрали заглушил его сдавленный крик. Таня, смеясь и качая головой, показала, что не расслышала его, не поняла.

И тогда он крикнул что было сил, перекрывая рев десятков моторов, шелест сотен шин, людской гомон и шорох осеннего дождя:

— Ман ту ро эшк миконам!!![3]

И Таня, счастливо улыбаясь, тихо прошептала в ответ:

— Я тебя тоже...

И он ее услышал.

ЕСЛИ РАЗОБРАТЬСЯ

В пятницу после обеда в кабинет Реваза зашел Манохин.

— Резо, у тебя какие планы на завтра?

— Никаких, а что?

— У нас с Машей годовщина свадьбы, и это трогательное событие мы решили отметить на природе. Так что приезжай, Резо, завтра к нам на дачу, будем шашлык жарить, вино пить, песни петь...

— Игорь, дорогой, поздравляю! Обязательно приеду! У меня дома такое «Кинзмараули» есть — с ума сойти! А какой я вам шашлык приготовлю... М-м-м... Языки проглотите, честное слово!..

— Вот и отлично. Только знаешь... — Манохин замялся. — Ларису мы тоже пригласили. Понимаешь, мы столько лет знакомы, она лучшая Машина подруга... Тебе это будет неприятно, но...

— Ну что ты, Игорь! — прервал его Реваз. — Правильно сделали, что пригласили. А мне... — Он пожал плечами. — Поверь, мне совершенно все равно!

Он лгал. Ему было далеко не все равно. Реваз страшно, мучительно переживал свой разрыв с женой, и каждое упоминание о ней ржавым гвоздем царапало его душу.

Ах, какой красивой парой были они с Ларисой! Оба высокие, стройные, подтянутые, всегда открытые для общения, веселые и жизнерадостные. А главное — трогательно любящие друг друга.

Когда Реваз смотрел на жену, его карие глаза загорались обожанием, стоило Ларисе взглянуть на мужа — ее голубые глаза теплели от нежности. Он был ласковым, заботливым и внимательным, она — чуткой, мягкой и приветливой. Без всякого сомнения, их брак был осенен настоящей любовью, сильной и чистой.

Казалось, нет на свете беды, способной разорвать этот в высшей степени гармоничный и прочный союз.

Но такая беда нашлась. Беда страшная и непоправимая — измена.

...Это случилось две недели назад. Руководство частной клиники, где Реваз работал ведущим кардиологом, договорилось с известной немецкой фирмой о поставке уникального оборудования на чрезвычайно выгодных условиях. Это оборудование было крайне необходимо клинике, с ним она переходила в разряд ведущих в своей области, что давало новые возможности и, конечно, сулило порядочные барыши. Немцев всячески обхаживали, а накануне подписания контракта решили устроить в их честь прием на вилле директора клиники профессора Льва Семеновича Арцишевского. Застолье удалось на славу, немцы уехали поздно вечером, пьяненькие и довольные. Разъехались и другие гости. В доме, кроме хозяев и охраны, остались ночевать только самые близкие друзья и коллеги — семьи Манохиных и Сванадзе.

Вот этой ночью и случилось то необъяснимое и ужасное, что вдребезги разбило казавшуюся идеальной семью.

Без всякого повода, не сказав мужу ни слова, Лариса посреди ночи уехала с охранником Арцишевского Славой. Реваз хватился жены, обзвонил всех ее подруг и беспрерывно звонил домой. Ларисы не было нигде, и дома она не появилась. На следующий день Реваз разыскал ее на работе. Он ждал объяснений случившегося, может быть — оправданий, но только не такого...

Его милая, кроткая Лариса с холодной яростью заявила, что с таким, как он, негодяем и мерзавцем она не останется и часа и не желает больше ни видеть его, ни слышать!