Шалтай–Болтай в Окленде. Пять романов
Шрифт:
— Да, — ответил он.
— Он был очень скор. Кроме того, он по–прежнему силен; он работает на трубопрокатном заводе, с большими такими трубами. Особенно руки у него сильные. Я ничего не могла поделать. Он задрал мне платье на голову и держал руки. Хочешь, чтобы я продолжала?
— Если хочешь — продолжай.
— Собственно, и все. Он не успел… ну, по–настоящему сделать это. Мать, должно быть, что–то услышала. Она зашла и включила верхний свет. Ему не хватило времени. И тут он увидел, что это я. Он, наверное, не знал. Я все время, каждый раз об этом думаю. Но для него это все шутка.
— А мать не против?
— Против, но она никогда его не останавливает. Не может, наверное.
— Господи, — произнес Шиллинг; он был глубоко расстроен.
Мэри Энн подтащила маленькую стремянку и достала тарелки и чашки.
— И все они здесь, в этом городе: моя семья, мои друзья, Дейв Гор дон…
— Кто такой Дейв Гордон?
— Мой жених. Он работает за заправке «Ричфилд», водит грузовик. Ему даже в голову не приходит, что можно уехать куда–нибудь; для него это только и значит, что одолжить фургон на выходные.
— Да–да, — подтвердил Шиллинг, — ты о нем говорила.
Ему было не по себе.
— Иди, садись, — сказала Мэри Энн, взяла прихватку и наклонилась к духовке, — ужин готов.
Глава 18
После ужина, в восемь часов вечера, Шиллинг повез ее к закрытому магазину. Они погрузили краску в багажник «Доджа»; оба были взволнованы и даже немного напуганы.
— Ты так притихла, — заметил он.
— Я боюсь.
— А где теперь твой дружок, Пол Нитц? — Ему показалось, что это неплохая мысль. — Поехали, прихватим его.
Дружелюбный Нитц был рад оставить свои занятия и присоединиться к ним.
— Но не позже двенадцати мне нужно быть в «Корольке», — предупредил он. — Итон считает, что я должен показываться там хотя бы время от времени.
— Мы и сами дольше не задержимся, — сказал Шиллинг, — завтра же понедельник.
Уже втроем они перетащили наверх пожитки Мэри Энн, сложили их на кухне, обитой панелями красного дерева, и теперь трясли банки с краской и размягчали кисточки. Зажав во рту неприкуренную сигарету, Пол Нитц вылил в ведро каучуковую краску и стал размешивать ее сломанной вешалкой.
Прохладный ночной ветерок овевал их, пока они работали; чтобы не дышать краской, они открыли все окна и двери. Они стояли на стульях и красили потолок каждый в своей комнате, лишь изредка переговариваясь. Время от времени по улице, сверкнув фарами, проезжала машина. Соседей снизу дома не было; там не было ни света, ни звука.
— У меня кончилась краска, — сказал, останавливаясь, Шиллинг.
— Пойди возьми еще, — отвечала Мэри Энн из гостиной, — в ведре еще полно.
Обтерев руки тряпкой, Шиллинг сошел со стула и двинулся на звук ее голоса. Она стояла на цыпочках и обеими руками тянулась вверх. Короткие каштановые волосы повязаны банданой; на щеках, лбу и шее капельки желтой краски. Влажными следами от краски были покрыты и ее руки, и одежда, и голые ступни. Она была в закатанных джинсах и футболке; и все. Она казалась уставшей, но веселой.
— Ну, как идет? — спросил он.
— Здесь я уже почти закончила.
Посмотри, ничего не пропустила?Она, конечно же, покрасила все, что нужно; работала она тщательно и скрупулезно.
— Мне не терпится распаковать коробки, — говорила она, энергично размахивая кисточкой, — мы успеем до ночи? Не хочу там ночевать… в любом случае и постельное белье, и вся одежда, все вещи уже здесь.
— Распакуемся, — пообещал Шиллинг, вернулся в свою комнату и принялся красить.
Пол Нитц работал в спальне. Шиллинг решил прерваться и навестить его.
— Хорошо, блин, ложится, — сказал Нитц, спрыгнув со стула на пол.
Он вытащил из кармана помятую пачку сигарет, предложил ее Шиллингу и закурил сам. Когда Шиллинг доставал сигарету, его внезапно накрыло волной воспоминаний. Вот так же, только пять лет назад, он стоял в квартире Бет Кумбс и смотрел, как она красит кухонный стул. При жилете и галстуке, с портфелем под мышкой, он пришел к ней с официальным визитом; он представлял музыкальное издательство «Эллисон и Хирш», для которого она должна была написать несколько песен.
Он вспомнил, как она сидела на корточках посреди кухни — в шортах и майке на бретельках, с полосками краски на обнаженной коже. Он возжелал ее бешено — здоровую блондинку, которая поболтала с ним, налила выпить и весьма недвусмысленно прижималась к нему, пока они смотрели черновики песен. Настойчивое прикосновение пылкого женского тела; эти груди, которые хотелось схватить и помять…
— Работает она на износ, — сказал Нитц, указывая на девушку.
— Да, — вздрогнул Шиллинг, возвращаясь в настоящее.
Он был в смятении: образы из прошлого смешивались с новыми. Бет, Мэри Энн, девушка с длинными рыжими волосами, с которой он жил в Балтиморе. Он так и не смог припомнить, как ее звали. Барбара, а дальше… Она была похожа на поле пшеницы… вокруг него и под ним она танцевала, как самка орангутанга. Он вздохнул. Этого он не забыл.
— Что вы о ней думаете?
— Ну–у, — протянул Шиллинг. Несколько мгновений он не мог понять, кого Нитц имеет в виду. — Да, я много о ней думаю.
— Я тоже, — произнес Нитц с легким ударением, ускользнувшим от Шиллинга. — Она бешеная, но четкая.
— Что значит — бешеная? — спросил Шиллинг. Звучало это не слишком галантно, и он не был уверен, что готов согласиться.
— Мэри слишком серьезно ко всему относится. Вы хоть раз в жизни слышали, чтоб она смеялась?
Он попытался припомнить.
— Я видел, как она улыбается.
Он представил ее всю, теперь очень ясно. И был этому рад.
— Молодежь больше не смеется, — сказал Нитц, — должно быть, настали такие времена. Они только беспокоятся.
— Да, — согласился он, — она всегда о чем–то беспокоится.
— Это вы обо мне, что ли? — послышался голос Мэри Энн. — Потому что если да, то заканчивайте.
— Она укажет вам, что делать. У нее своя голова на плечах. Но… — он вернулся к покраске, — в некоторых вещах она просто двухлетний младенец. Об этом легко позабыть. А ведь это малыш, который бродит потерянный и ждет, что его кто–нибудь найдет. Что добрый дядя–полицейский с блестящими пуговицами и значком придет и отведет ее домой.