Шалтай–Болтай в Окленде. Пять романов

— А что случилось с твоей квартирой?

— Тебя это не касается. Давай ближе к делу — у меня времени в обрез. Я не могу целый день ходить и присматривать себе жилье.

Итон задумался.

— Без кухни. И ты знаешь, как тут с цветными. Хотя да, ты же любишь с ними якшаться. Только зачем? Какой тебе в этом кайф, а?

Мэри Энн вздохнула:

— Может, эту часть пропустим?

— У Карлтона Туини проблемы с законом, и все из–за тебя.

— Я в этом не виновата.

— Ты его девушка. Ну, или была ею. Теперь эта пухлая блондинка. Что у него — аппетит разыгрался?

Мэри Энн терпеливо ждала.

Итон взял швабру и принялся отщипывать от нее свалявшиеся комки пыли.

— Меблированных комнат здесь хватает. Есть одно место — не фонтан, конечно. Там живет один из наших поваров.

— Отлично. Давай адрес.

— Поди, сама его спроси; он на кухне, — сказал Итон, но, когда Мэри Энн уже подошла к двери, передумал. — Нет уж, мне будет спокойней, если твоего носа тут не будет.

Он записал адрес в блокнот из кожзаменителя, вырвал листок и протянул ей.

— Это та еще дыра; ты там не останешься. Полно алкашей и помойных крыс из канализации. Ты когда–нибудь таких видела? Они приплывают из залива. Вот, — он показал руками, — здоровые, как собаки.

— Спасибо, — сказала Мэри Энн, засунув записку в карман.

— А в чем, собственно, дело? — бухтел Итон, когда она отходила. — За тебя что, и заплатить некому? У такой–то красотки?

Здание полностью соответствовало описанию Итона. Высокое и узкое, оно было втиснуто между магазином медицинских инструментов и телемастерской. Некрашеные ступеньки вели на крыльцо, где она обнаружила стул и опрокинутую винную бутылку. Она позвонила в звонок и стала ждать.

Крошечная, высохшая цветная старушка с острыми черными глазенками и длинным крючковатым носом открыла дверь и внимательно посмотрела на нее.

— Да? — визгливо спросила она. — Что вам нужно?

— Комнату, — ответила она. — Тафт Итон сказал, что у вас, может, есть свободная.

Женщине это имя ничего не говорило.

— Комнату? Нет тут никаких комнат.

— Здесь разве не меблированные комнаты?

— Да, — сказала старушка, перекрывая проход сухощавой рукой.

Одета она была в мешковатое серое платье и белые гольфы. За ней открывался тусклый интерьер парадной: сырое и мрачное углубление, где Мэри Энн разглядела стол и зеркало, цветок в горшке и начало лестницы.

— Но у нас все занято.

— Отлично, — сказала Мэри Энн, — а мне что прикажете делать?

Старушка уже закрывала дверь, но остановилась, подумала и сказала:

— А когда она вам понадобится?

— Прямо сейчас. Сегодня.

— Обычно мы сдаем только цветным.

— Мне это все равно.

— У вас кавалеров не слишком много? У нас тут спокойно. Я стараюсь, чтоб все было прилично.

— Никаких кавалеров.

— Спиртное употребляете?

— Нет.

— Точно?

— Абсолютно, — убедила ее Мэри Энн, постукивая по крыльцу каблучком и заглядывая через голову старушки, — и каждый вечер перед сном читаю Библию.

— А в какую церковь ходите?

— В первую пресвитерианскую, — сказала она наугад.

Старушка задумалась.

— Тут принято соблюдать тишину — я слежу, чтоб никто не шумел и не безобразничал. Здесь живут одиннадцать человек, и все они приличные, уважаемые люди. После десяти радио не включать. Ванны после девяти не принимать.

— Супер, — вздохнула Мэри Энн.

— У меня есть одна свободная комната. Не уверена, могу ли я вам ее сдать… но все же покажу. Не желаете зайти посмотреть?

— Конечно, — ответила Мэри Энн, протискиваясь мимо нее в парадную, — давайте посмотрим.

В девять тридцать она приехала в оплаченную Шиллингом квартиру с панелями красного дерева.

Она открыла дверь своим ключом, но внутрь не зашла. Здесь так и стоял запах свежей краски — сильный, тошнотворный запах. Из окон лился холодный утренний свет; бледные блики ложились на смятые, закапанные краской газеты, разбросанные на полу. В квартире было до жути пусто. Посреди каждой комнаты стояли нераспакованные картонные коробки с ее пожитками. Коробки, газеты, все еще сочащиеся краской кисти и валики…

Она спустилась вниз, к соседям, и резко постучала в дверь. Когда хозяин — лысеющий мужчина средних лет — открыл, она спросила:

— Можно от вас позвонить? Я ваша соседка сверху.

Она вызвала городское такси и пошла наверх — ждать.

Хозяйка объявилась, когда она руководила погрузкой вещей. Таксометр бодро тикал, а водитель носил коробки и складывал их в багажник; оба уже вспотели, тяжело дышали и были рады, что дело близится к концу.

— Святые небеса, — начала хозяйка, — что все это значит?

Мэри Энн притормозила:

— Я переезжаю.

— Да, я вижу. Ну, и в чем же дело? Кажется, я имею право знать.

— Я передумала; я не буду у вас снимать. — Ей казалось, что это очевидно.

— Полагаю, вы потребуете назад свой задаток.

— Нет, — ответила Мэри Энн, — я не так наивна.

— А что мне делать со всем этим мусором? С газетами и краской? Вы начали, но не докрасили. Я не смогу сдать квартиру в таком состоянии. Вы будете доделывать?

Она пошла за Мэри Энн, которая, взяв у таксиста кипу одежды, рассовывала ее между коробками.

— Мисс, в таких обстоятельствах вы не можете просто уехать; так не годится. Вы обязаны оставить квартиру в том же состоянии, что приняли.

— На что вы жалуетесь? — Женщина начинала ее раздражать. — Получили полсотни баксов за здорово живешь.

— Позвоню–ка я лучше вашему отцу, — заявила хозяйка.

— Моему кому?

Тут до нее дошло, и сперва это показалось ей смешным. Потом она решила, что смешного тут немного, но к этому времени уже начала смеяться.