Шампавер. Безнравственные рассказы

Большая анатомия Андреаса Везалия «De corporis humani fabrica» [159] вышла в свет в Базеле в 1562 году, украшенная рисунками, приписываемыми его другу Тициану. [160]

Three Fingered Jack, [161] оби Ямайка

… Изведав трепет,

Вам, смертным, всем, как псам, влачить придется цепи

И на дороге выть…

Иаков лишь обрел свободу вновь – в пустыне.

Александр Дюма [162]

159

«О строении человеческого тела» (лат.).

160

Первое издание книги «О строении человеческого тела», вышедшее в Базеле в 1543 году, было украшено рисунками не самого Тициана, а художников его школы.

161

Трехпалый Джек (англ.).

162

Александр Дюма-отец (1802–1870), «Карл VII среди своих вассалов», V, 5.

When fortune means to men most good,

She looks upon them with a threatening eye. [163]

Shakespeare

Честолюбца – ревнивице, корсара – еще более отчаянному корсару.

Андре Борель

I Next night, at the three palm-trees [164]

163

Чем к нам Фортуна благосклонней,Тем нам в глаза глядит она грознее. (англ.).Шекспир, «Король Иоанн», III, 4.

164

Завтра ночью у трех пальм (англ.).

– Авигея, Авигея, ну расскажи, расскажи нам, пожалуйста, сказку!.. – кричали ребятишки; кожа у одних была как черное дерево, у других как слоновая кость, а у иных – цвета меди или самшита; они посасывали длинные стебли сахарного тростника, резвясь на зернистом песке у ног молодой негритянки, простодушно прекрасной, одетой в грубую холстину. Авигея, – это имя дал ей господин ее, пуританин, – сидя на земле у дверей богатого дома, держала вцепившегося ей в пальчик белого ару и поглаживала его; то она напевала ему вот эту креольскую песенку Французских Антильских островов, смысла которой она, безусловно, не понимала:

Mounch'e B'equ'e li un boun blan,Quand li coque li pay'e comptant, R'esonnablement! [165] —

то, невозмутимая, грустно склонив голову на плечо, она, казалось, была погружена в рисовавшиеся ей картины будущего счастья, в мечты, которым любят предаваться все молодые женщины.

– Авигея, так расскажи нам сказку, – не отставала детвора, – мы будем умными, мы не станем больше обижать маленького Джона Блэкхита.

Девушка очнулась от сладостных мечтаний.

165

Месье Беке – французик славный,А уж когда прибьет исправно,Тогда подавно (испорч. франц.)

– Чего вы от меня хотите, детки?

– Сказку, Авигея!

– Сказку? Не знаю я никаких сказок, милые мои.

– Да, да, да, сказку про пикарунов, [166] что тебя увозили, помнишь?… И еще про оби…

Тогда Авигея, продолжая водить пальцами по перьям своего ары, заговорила нараспев, и вся детвора уставилась на нее черными глазищами, раскрыв свои большие рты с рядами ослепительно белых зубов.

– В те времена шла война, и пикаруны из Испанского Сан-Доминго часто ночами совершали набеги на остров; они похищали мирно спавших в своих хижинах негров, чтобы продавать их на рынках своей страны. На этот раз, как ни зорко следили все шестнадцать сторожевых судов, они проскользнули в бухту и отважились подойти к самым подступам Сент-Энн. Пробравшись сюда, все до единого вооруженные до зубов, крадучись, проникли эти злодеи на плантации; они уже перетащили добрую сотню негров к себе в шлюпки, и вот они добрались до хижины, где спала Авигея, ваша нянюшка, которая вас любит, когда вы паиньки; несколько страшных мужчин, похожих на чудовищ, ворвались ко мне в темноте, схватили меня прямо со сна, связали мне руки и поволокли к берегу.

166

Пикарун – разбойник, корсар.

Заметьте себе хорошенько, миленькие мои, что эти злые люди были белые, только хоть и белые, да говорили они совсем не так, как здешние белые, и слова-то у них все такие были, как вот собаки лают, на конце непременно либо «о», либо «а».

Уже шлюпки, нагруженные бедными неграми, которые плакали и кричали, хоть у них были кляпы во рту, уплывали в открытое море, а сама я была в лодке с последними пикарунами. Едва только лодка снялась с якоря и отошла немного от берега, как вдруг мы услышали шум падающего в воду тела и тут же увидели негра, он быстро плыл к нам.

– Que viva?… [167] – закричали пикаруны, что, конечно, на их тарабарском языке означает «берегись».

Негр стремительно проплыл под водой; когда он приблизился к лодке и ухватился рукой за борт, один из этих злодеев занес топор, чтобы ударить его, как вдруг, высунувшись из моря и всей своей тяжестью тряхнув лодку, он толкнул ее так, что она перевернулась и накрыла собою всех, кто в ней находился.

Я вскоре всплыла на поверхность и вдруг почувствовала, что меня хватают поперек туловища. Вынесенная на сушу тем высоким негром, который опрокинул лодку, я лежала там, простертая, едва дыша, а юный незнакомец в это время вытирал мне лицо и мокрые волосы.

167

Кто идет? (исп.).

– Вы спасли меня! Я вам обязана жизнью! – прошептала я.

– Мало кто мне ею обязан, – возразил он глухо.

– Позвольте же мне поцеловать ваши руки, скажите по крайней мере, как вас зовут, чтобы я благословила ваше имя.

– Мое имя… вы содрогнетесь!..

Вдруг он вскочил: послышалась пальба из мушкетов, приближавшиеся шаги и крики. То были соседние колонисты и местные жители, разбуженные шумом, поднятым пикарунами, и криками находившихся в лодках негров: они хоть и поздно, но прибежали на помощь.

– Прощай, прощай, – прошептал совсем тихо незнакомец, сдавив мне пальцы так, что они хрустнули в его грубой руке, – прощай!..

– Так как же ваше имя, как вас зовут, ради бога! Я – Авигея, дочь Джона Фокса!

– А я – для людей я хуже какого-нибудь сервала, за которым охотятся; я – Three fingered Jack [168] из Ливана.

– Three fingered Jack, обимен? [169]

– Да, обимен!

168

Трехпалый Джек (англ.).

169

Обимен – колдун.

У меня вырвался крик ужаса; спаситель мой исчез в темноте, а я осталась совсем растерянная, точно с солнца свалилась. Тотчас на берег подоспели все колонисты; на причале не оказалось ни единой лодки, чтобы преследовать разбойников в море. Разъяренные, они дали по ним несколько залпов, однако не настигли их. Пикаруны издали их дразнили и распевали свои дикие песни, которые заглушались стонами сбившихся в кучу несчастных негров.

Детвора глядела на рассказчицу своими черными глазищами, открыв рты с рядами ослепительно белых зубов; в это время из-за хижины вышел метис и, проходя мимо, шепнул:

– Авигея, сегодня ночью у источника, где три пальмы.

II Voices in the desert [170]

Была глубокая ночь, все погрузилось в дремотное забытье, воздух, небо и земля – все притихло, и только там и сям в горах слышно было звучное пение птиц, поющих лишь тогда, когда умолкает все земное и внемлет им только небо. Да еще у источника под тремя пальмами мужской голос шептал:

– Авигея, подожди минутку. Любовь! Любовь!.. Все это хорошо, но я честолюбив. Видишь ли, я позвал тебя сегодня ночью, чтобы на время проститься с тобой и рассказать тебе, что я задумал. Да, я честолюбив, и под моей легкомысленной наружностью прячется сердце, снедаемое жаждой славы. В жилах моих течет кровь, которая меня принижает, и мыслящее чело мое и мощные чресла склоняются под бичом глупых и жестокосердных существ с белой кожей, для которых наслаждение видеть, как я обливаюсь потом, и радость насмехаться над моими хриплыми стонами, исторгнутыми изнеможением. Довольно я страдал! Эта подлая жизнь убивает меня, мне нужна другая! Раб хочет подняться и разбить оковы. Видишь ли, я горд, я честолюбив, что-то толкает меня, простого раба, добиваться власти; ребенком еще я мечтал быть царем, мечтал о золотых одеждах, о длинной сабле, коне…

170

Голоса в пустыне (англ.).