Шандор Петефи

Он опрокинул лодку, и все трое Мгновенно оказались под водою. И Пишта, девушку обняв, затих, Чтоб вместе улетели души их. Вдруг видит он, что уплывает барин. «Нет, не уйдешь живьем!» — подумал парень. Догнав его и за него схватясь, Он вместе с ним пошел на дно, борясь.

Все трое нашли себе последнее пристанище в водах Дуная.

Действие в поэме происходит на островке Дуная. Прелестные картины природы сменяют одна другую, и идилличность их только усугубляет тяжесть душевных переживаний героя поэмы, который не мог восстановить справедливость и не нашел для себя другого выхода, кроме смерти.

Времена мрачного средневековья раскрываются в суровых ямбах поэмы «Шалго». Замок Шалго — это рыцарский замок, обращенный в разбойничье гнездо,

Где пировали, как бы потешаясь Над стонами несчастных деревень, Испуганно ютившихся в долинах. …Замок Шалго высился зубцами И дерзкою рукой, как великан, Тянулся к небу, похищая звезды. Но, небо подпирая головой, Внутри таил он тартар — ад кромешный.

И обитатели этого кромешного ада, владельцы замка Петер Комполти с сыновьями, разбойничали, грабили, убивали мужей, похищали жен. Все это продолжалось до тех пор, пока любовь к похищенной красавице не заставила одного из братьев раскаяться в совершенных злодеяниях, и во имя этой любви он решился покарать злодеев — собственных отца и брата. И он покарал их, но сам лишился рассудка и бросился со стен замка вместе с любимой женщиной.

…Род их вымер. Дворовые при дележе богатств Друг друга изрубили гак, что мало Кто уцелел. Над трупами весь год Кружились вороны. И замок Шалго Ветшал, ветшал. И жители внизу Шарахались, когда дул ветер сверху.

Эти стихи и поэмы, как и все, что писал Петефи, сразу же нашли живой отклик в венгерских литературных кругах, но большая часть литераторов не поняла истинного смысла стихов, не расслышала их мятежного звучания, и отряд «рифмующей саранчи», «хитрых обезьян», бесчисленное множество бездарных подражателей бросились строчить пессимистические вирши.

В ответ на этот поток карикатурной мизантропии Петефи, будто увидевший себя в кривом зеркале, выбросил, как белый флаг примирения с жизнью, «которая все же хороша», программное стихотворение «Мироненавистничество»:

Господь небесный, дьяволы и ад! Что землю ждет? Ведь под любым кустом Гнездится злобный человекоед — Такая мизантропия кругом. О мироненавистники! Они Проклятий камни мечут круглый год. Как будто гниль сквозь гробовую щель, Их мироненавистничество прет. Случалось ли вам, судари, любить, Чтоб в ненависть такую нынче впасть? Молились вы за счастие людей, Чтоб вправе быть их всех теперь проклясть? Дарили человечеству сердца, А люди зверски растерзали их? Нет! Миру не дарили вы сердец, Поскольку не имели таковых! Их нет у вас! А вот карманы есть, Есть животы, охота их набить. Поэтому сердиты вы на мир И все кругом готовы истребить! Я тоже ненавидел. Повод был… Но, подлецы, когда я встретил вас, От ваших байронических гримас Вся ненависть моя оборвалась! И чем настойчивей хотите вы Жизнь охулить, на ней поставить крест, Тем более мне нравится она, Я вижу в ней все больше светлых мест. Ведь, в самом деле, этот мир красив: И каждый год весна красна для всех, И есть красавицы в любом селе, И рядом с горем вечно льется смех.

Петефи хотел уничтожить этих «обезьян», корчивших «байронические гримасы», не только потому, что ему была противна стая бездарных виршеплетов, подбиравшая крохи с его стола и с визгом и тявканьем мчавшаяся по его следам. Петефи написал это стихотворение тогда, когда он уже понял, что на мир надо не гневаться, а его следует преобразовать. И не случайно создал он после этого тоже программное, но уже прямо революционное стихотворение «Мои песни».

Название «Тучи», которым поэт озаглавил целый цикл своих стихов, глубоко верно и оправданно для всего этого периода его творчества. Это были, казалось, те тучи, что заволокли на время ясный, сияющий облик поэта. Как только Петефи нашел истинный путь, путь борьбы, как только он окончательно понял, с кем надо бороться, настроение, проявившееся в этих стихах, окончательно исчезло.

А так как Петефи был воплощением душевного здоровья и оптимизма, то эта мрачность, пессимизм ушли, не оставив даже малейшей трещины в его душе. Могучая река его творчества устремилась дальше, теперь уже сокрушая все, что преграждало ей путь. Петефи осознал, что бессильный гнев ни к чему доброму не приведет, понял, что поэзия его может пробить себе путь только в беспощадной борьбе.

* * *

Петефи наложил печать своей индивидуальности на всю венгерскую поэзию. Как поэту ему свойственны необычайная многосторонность в восприятии мира, горячая отзывчивость на каждое движение жизни, безудержный полет фантазии, стремление каждое значительное явление человеческой жизни или природы исчерпать до конца, раскрыть в массе поэтических определений, обрисовать всеми красками, имеющимися на палитре у художника.

Одной из отличительных черт поэзии Петефи является многообразие настроений и фантазии, богатство и полнота чувств. Поэт способен в одном лирическом стихотворении провести читателя через целую гамму ощущений и ассоциаций, подчас самых противоположных. Эти мгновенные перемены и переходы всего роднее ему и в природе, на них он откликается горячей всего.

Касаясь характера фантазии и поэтического воображения Петефи, нельзя не вспомнить великолепных слов Горького в статье «О том, как я учился писать». Горький писал о своем отношении к художественному раскрытию природы: «…познание… — есть мышление. Воображение тоже, в сущности своей, мышление о мире, но мышление по преимуществу образами, «художественное»; можно сказать, что воображение — это способность придавать стихийным явлениям природы и вещам человеческие качества, чувствования, даже намерения».

У других великих художников мы можем найти немало тонких суждений 0 том, что такое поэтическое воображение, но формула Горького нам особенно близка потому, что в ней выражено активное, творчески созидательное отношение художника к жизни, природе. Горький говорил: «Человек придает всему, что видит, свои человеческие качества, воображая, вносит их всюду, во все явления природы». Такое же очеловечивание природы (антропоморфизм) свойственно и художнику-демократу Петефи. Его поэзия проникнута стремлением активно вмешиваться во все происходящее вокруг и удивительной динамичностью в изображении жизни человека и природы.

Ах, был бы я птицей летучей, Я в тучах бы вечно летал, А был бы художником — тучи, Одни только тучи писал, —

так начинает он свое превосходное стихотворение «Тучи» и как зачарованный рассказывает о переменах в их облике:

Нередко я видел когда-то, Как плыли они на закат И спали в объятьях заката, Как дети невинные спят.

Затем поэт видел их в гневе, когда, могучие,

Нависнув стеной грозовой, Как дерзкие воины, тучи Ветра вызывали на бой.

И память призывает на помощь воображение поэта:

Я видел: забрызганный кровью, Всплыл месяц, как мальчик больной, И тучи сошлись к изголовью — Сестер перепуганных рой.