Шапка Мономаха. Часть II

Слуги поменяли блюда, обновили наши бокалы.

— Очнулся я в доме местного лютеранского священника. Меня одолевал жар, я бредил. Но благодаря молитве пастора и настойкам местной травницы болезнь оставила меня, и я стал выздоравливать. Тут-то и навалились мысли, как жить дальше. Можно было добраться до Кронштадта и обратиться к морякам. Была большая надежда, что они меня поддержат и удастся с помощью пушек флота захватить столицу. Или добраться до моих голштинских родственников и с их помощью убедить всю венценосную Европу, что я жив. Возможно даже, вернуться на трон. Но что потом? Трястись в страхе, что тебя опять при удобном случае свергнут или отравят?

Я тяжело вздохнул, примеряя на себя в очередной раз судьбу Петра III.

— Сомнений добавил и священник. Из моего болезненного бреда он понял, кто перед ним. Но не мог понять, что я тут делаю, поскольку новости на этого острова приходят с большой задержкой. А когда до пастора дошли слухи о дворцовом перевороте в России, то он послал рыбаков в Гельсингфорс за шведской прессой и в Ригу – за русской. Так мне в руки попал номер «Ведомостей» с текстом манифеста Екатерины о восшествии на престол. Из него я с удивлением узнал, что я покушался на православную церковь и упустил победу, заключив мир с врагом. Жене моей пели панегирики и слагали оды. Я был потрясен.

— И тогда пастор сказал мне: «Сын мой, ты совершенно не знаешь народа, которым взялся править. Господь даровал тебе шанс окунуться в мир простых людей. Не пренебрегай им». Я так и сделал. Но сначала я воплотил свою детскую мечту и вступил в армию короля Фридриха, где и прослужил пять лет. Потом год попутешествовал по Европе, общаясь с учеными и механиками. В шестьдесят восьмом вернулся в Россию. И контраст между Европой и Россией поразил меня. Каждый прожитый в России год переполнял меня болью, и в конце концов я решил, что нельзя больше это терпеть. Дальше вы знаете.

За столом повисла тишина. Собеседники переваривали сказанное, прикидывая, что в моей легенде правда, а что откровенная ложь. Я не мешал им, отдав должное еде.

— Именно так и будет написано в учебниках, ваше величество?

Первой прокрутила информацию ушлая Наталья-Августа. Я улыбнулся.

— И энциклопедиях, – кивнул я.

— И даже намека на правду о вашей истинной личности не сделаете? – с просительными интонациями произнесла принцесса. Волков аж отшатнулся, и его взгляд забегал от меня к принцессе.

— Наталья Алексеевна, не забывайтесь!

— Но тут же все ваши верные подданные! – продолжала она настаивать.

Я скептично посмотрел на Волкова, потом на Куракину. Августа вздохнула. Моя загадка ее явно мучила.

— Не советую проявлять свое любопытство в этом направлении, Августа. Вы сегодня наблюдали, как я за это наказываю.

— Вы слишком добрый, чтобы меня напугать, – заявила принцесса, кокетливо улыбнулась. Наклонилось вперед, давая разглядеть вырез в платье.

У Агаты и Волкова же глаза округлились от такого заявления. Да и я опешил.

— С чего вы решили?

— Ваша машина казнит мгновенно, не причиняя напрасных мучений, неизбежных при работе палачей, – начала она загибать пальчики. – Преднамеренно мучить приговоренных вы тоже не захотели. Ну, я говорю про колесование, четвертование и прочее. Вывешивать трупы в клетках вдоль дорог, как это делают, например, в Англии, вам даже в голову не пришло.

Меня даже передернуло от этих милых европейских обычаев. Августа меж тем продолжала:

— Кроме того, за сомнения насчет вашей личности арестовано было больше тысячи человек, а казнено только полторы сотни. Значит, вы не настолько жестоки, насколько хотите показаться. И меня не накажете.

Я нахмурился. Возьму и накажу этой ночью! Есть способы. Августа тут же что-то почувствовала, произнесла:

— Разумеется, я буду держать язык за зубами на людях. Обещаю, государь. Все будет строго между нами.

Вот ведь стервочка. Надо уйти от этой темы. Отвлечь ее чем-то.

— Августа, вас кажется обучали игре на клавесине, – я кивнул в сторону инструмента, который казачки затрофеили в какой-то из дворянских усадеб и преподнесли мне в дар.

— Да, ваше величество!

Что-то почуяла, улыбка померкла.

— А творчество вашего соотечественника Иоганна Себастьяна Баха вам знакомо?

— Разумеется. Это первое, что разучивается во время занятий с учителем.

— Сыграйте нам Токкату ре минор.

Это самая великая вещь гения. Ну может номер два, если на первом Месса си минор. Августа удивилась:

— Но Токкаты играются на органе! Впрочем… Я попробую.

Девушка пересела за клавесин, начала наигрывать. И у нее получилось. По залу потекла величественная музыка, взывающая к Богу и вечности.

Все, даже слуги, слушали с напряженным вниманием. Когда погасла одна из масляных ламп, никто даже не пошевелился. И это еще больше придало атмосфере загадочности и величия.

Наконец, прозвучали последние ноты, я захлопал первым, Агата и Волков следом за мной.

— Это было прекрасно! – княжна взяла принцессу за руки. – Почему вы не играли нам раньше?

Августа начала объяснять, что Павел не любил особо музыку, увлекался солдатиками и всем военным, а я потянул Волкова к окну.

— Про шведов слышали?

— Напали на пару крепостей в Суоми. Ничего серьезного.

— Надо подготовить манифест об объявлении войны.

Волков напрягся.

— А почему не через Перфильева и Радищева?

— Мне пока нужен проект манифеста. Я хочу немного нашего канцлера щелкнуть по носу. Это он с Радищевым должен был предложить и прийти ко мне. Но нет, тянут. Думают, что земли, которые еще под Катькой не наши. Большая ошибка. Нас касаются все европейские вопросы без изъятий!

— Хорошо, я все подготовлю!

— И вот еще что. В скором времени вы отправитесь ко двору короля Фридриха в качестве моего посла.

Бывший сенатор покачал головой.

— Вене это не понравится.

— Так в этом и цель, Дмитрий Васильевич, – усмехнулся я. – Пусть между Потсдамом и Веной возникнет напряжение. Это снизит с их стороны угрозу для России. Пообещайте Фридриху, что как только я займу трон, то вся Польша, слышите, вся, без исключений, будет передана Пруссии. Взамен я прошу десятилетний мирный договор. И никаких войск узурпаторше!