Шапка Мономаха
Шрифт:
Срубная городня по обе стороны каменных Лядских ворот утопала в дыму, кашле и отборной брани. Снизу через воротные башни передавали наверх воду. В передышках между наскоками степняков и огненными хлывнями обливали наружные стены и бойницы, сбивали пламя. Рук не хватало.
Отрок из градских, прибежав от бочки, не глядя протянул полные ведра и вдруг обомлел. Перед ним стояла девка, а на голове у нее был шлем. От того, что девка, да несказанной красоты, да с ярым блеском в очах, отрок потерял дар речи и только мычал. Уронив ведра, он попытался преградить ей путь к башне. Она
– Не мычи, телок, а дай пройти дочери воеводы!
– Да нельзя! – прорвало его. – Куда?.. – растерянно проблеял он вслед ей.
Забава Путятишна, отодвинув оробевшего отрока ладошкой, вошла в башенный ход. Всем, кто пытался ее развернуть, сопроводив необиходными словами, она отвечала одинаково:
– Дорогу дочери воеводы!
Кмети на лестнице, забыв про воду, изумленно пялились, когда девица проходила в вершке от них, бормотали:
– Не ходи туда, боярышня… Опасно там… Одежку замараешь …
Поднявшись на широкий боевой ход, укутанный дымом, Забава прикрыла лицо рукой. Занятые поливом стены ратники не обратили на нее внимания. Прошествовав далее, она увидела у ног горящую стрелу. Девица оглянулась, но никто не спешил ей на помощь. Тогда, подняв подолы, не жалея камчатой рубахи и сафьянных сапожек, она храбро бросилась на огонь. Затоптав пламя, Забава отдышалась. От дыма слезились глаза и першило в горле. Но дочь воеводы не могла позволить себе глупо раскашляться посреди лютого сражения, когда вся воля должна быть в кулаке, а кулак должен бить врага в зубы.
Ратники, зашумев, побросали ведра, схватились за луки и выстроились у бойничных проемов.
– И чего им надо, собакам? – зло спросил кто-то из отроков.
– А весело им Киев жечь, – ответил кметь постарше.
Забава Путятишна, заробев, встала на цыпочки, желая увидеть волчье веселье куманов. И ощутив скорее, чем узрев, приближение врага, она вдруг побежала в страхе вдоль хода. Споткнулась о мягкое, упала на карачки. Слезы выскочили из очей уже не от дыма, а от обиды на беспомощность. Но вмиг высохли, когда она увидела ноги разлегшегося посреди хода дружинника. Дочь воеводы хотела выбранить его и внезапно онемела. Из глаза ратника торчала стрела. Вошла так глубоко, что наконечник, верно, торчал с обратной стороны головы.
Забава зажала обеими руками рот и спешно отвернулась. Взгляд упал на лук, выроненный убитым кметем. Осторожно взяв его, девица поднялась. Медленно, как во сне, подошла к бойнице и встала между отроками. Те, быстро натягивая тетивы и почти не целясь, пускали стрелы одну за другой в гикающую конницу куманов. Забава, перебарывая кашель, вытащила стрелу из большой тулы на полу. Лук был тяжелый и такой тугой, что оттянуть тетиву она смогла едва-едва. Стрела вырвалась из пальцев и бесславно упала за стеной.
Один из отроков, безбородый юнец, недоуменно повернул голову. При виде Забавы недоумение перешло в оторопь.
– Ну чего глядишь? – с досадой молвила она. – Я дочь воеводы, и из лука стрелять умею!
Тут и второй отвлекся от боя, в изумлении открыл рот.
– Пасть закрой, Ольма, стрела влетит, – посоветовал ему первый отрок.
– Тебя-то как
зовут? – спросила Забава.– Даньслав. А ты как здесь…
– Стреляй-ка лучше, Даньслав, – напустила на себя строгий вид воеводская дочка. – Не то девушки любить не станут.
Даньслав хотел было последовать ее словам, но голову снова повело в сторону девицы.
– А воевода зна…
Забава шикнула на него. Отрок стал смотреть, как она кладет на лук вторую стрелу. Дочь воеводы сказала полуправду. Из лука она и в самом деле пробовала стрелять – из того, на котором учились младшие братья. Настоящий боевой ей никто в руки, конечно, не давал.
Поглядев на ее бесплодные старанья, Даньслав тихо завел правую руку, зажал двумя пальцами стрелу возле щеки Забавы, левой, одетой в рукавицу, взялся за чело лука, накрыв ее пальцы. Девица смолчала. Ольма косо посматривал на них и ухмылялся.
Половцы, послав на город огонь и принеся в жертву своим богам еще несколько десятков соплеменников, оставшихся лежать за рвом, поворачивали обратно.
– Целься, – сказал Даньслав, оттягивая тетиву.
Забава, прищурясь одним глазом, повела луком туда-сюда. Отрок спустил стрелу. Тетива, дзинькнув и сильно хлестнув его по рукавице, заставила девицу вздрогнуть. Обмякнув, она привалилась спиной к ратнику.
– Попа-али, – удивленно протянул Ольма.
Дочь воеводы, забыв о чести и приличии, взвизгнула от радости. Даньслав спешно убрал руки. На ликующую девицу смотрели теперь со всех сторон.
– Гасите огонь! – опомнившись, крикнула она и наконец закашлялась.
– Даньша, какого ляда ты притащил сюда девку? – накинулся на отрока седоусый десятник.
– Какая я тебе девка, облезлый мерин! – ответно пошла на него Забава Путятишна, не выпуская лука из рук. – Повежливей с дочерью воеводы! Никто меня не тащил, я сама пришла.
– Зачем? – опешил десятник, заскорузлой ладонью утер с лица пот.
– Затем!.. – Девица закусила губу, осознав, что не сумеет ничего объяснить.
Ну как ей было признаться, что, узнав о нападении половцев, она напугалась так, как не боялась даже в детстве страшных мачехиных окриков, как не трепетала прежде от мыслей о замужестве против воли. И как, проводив со двора отца, убежала в свою светелку, упала на ложе и стала со слезами колотить кулаками по подушке от отчаянной мысли, что степняки сожгут Киев. А потом громче страха заговорила гордость и, устыдясь себя, Забава Путятишна села думать. И в конце концов надумала, что если самой пойти воевать с погаными, то будет не так страшно. Да и вышивать крестиком во время войны дочери воеводы не годится.
– А чтоб вам веселее сражалось! – возгласила она, торжествующим взором окинув стрелков. – Эй, храбры, насыпьте перцу под хвост поганым! Не бывало еще такого, чтоб степные хорьки прогрызли дыру в киевских стенах!
Кмети сгрудились вокруг, усмехались несообразному виду девицы в шлеме, с воинственным кличем на медовых устах.
– А храбрая…
– С такой подмогой нам и половец не страшен.
– Лук-то ровно коромысло держит.
– Осторожней, Григша. Она и дерется им, верно, как коромыслом!