Шарль Перро

Николя Буало был в восторге от романа. Его особенно привлекло в нем то, что сюжет романа был заимствован из античной мифологии и древней истории. Он писал Броссету: «…эта книга в высшей степени прелестна. Это подражание „Одиссее“, которое я одобряю… Жадность, с которой читают роман, показывает, что если Гомера переводят хорошим слогом, то он производит тот эффект, который должен произвести и который всегда производил».

Перро также с интересом прочитал «Приключения Телемака». Между прочим, он заметил в нем то, на что Буало, очевидно, не обратил внимания: в споре между «древними» и «новыми» Фенелон старался сохранить нейтралитет. Перро подчеркнул некоторые фразы в книге и показал их Фонтенелю. Тот рассмеялся от души: «Надо же так уметь сидеть на двух стульях».

Весь Париж зачитывался «Приключениями Телемака», а двор был возмущен книгой. Еще бы! Людовик увидел в ней критику своей собственной политики. Скоро Шарль узнал, что Фенелон был выслан в свою епархию в Камбре.

…А весной умер Жан Расин.

Ничто не предвещало такого исхода. Расин был весел, бодр, много писал и постоянно общался с королем. Должность историографа короля, дружеские связи со знатью, огромные авторские успехи доставили ему большой вес при дворе.

Случалось иногда, что король, находясь у госпожи Ментенон без министра, в дурное время года, скучая от того, что нельзя было прогуляться, или оттого, что не было важных занятий, приглашал Расина побеседовать с ним и своею фавориткой в маленьком домашнем кругу. К несчастью, Расин был, как и все поэты, весьма рассеян.

Однажды, когда он сидел с королем и госпожой де Ментенон у камина, разговор зашел о парижских театрах, и после оперы перешли на комедию. Король, с давнего уже времени не посещавший спектаклей, расспрашивал о пьесах, которые тогда играли, об актерах, которые их представляли, и спросил у Расина, отчего комедия так упала с той степени совершенства, на которой она была прежде. Расин представлял многие весьма основательные тому причины и между прочими — недостаток авторов.

— По этой причине, — говорил он, — за недостатком хороших пьес, должны играть старинные, и в особенности пьесы Скаррона, которые никуда не годятся и только лишь удаляют публику от театра.

При этих словах госпожа де Ментенон покраснела. Но не оттого, что задели литературную славу ее бывшего мужа, а оттого, что в первый раз в течение пятнадцати лет это имя было произнесено перед вторым ее супругом. Выходка эта была так груба, что даже сам король смешался. Он ничего не отвечал, и так как госпожа де Ментенон со своей стороны тоже молчала, то за этим справедливым замечанием поэта последовало такое ледяное молчание, что несчастный Расин понял, в какую бездну он готов был низринуться. Поэтому он смешался более, чем они оба, не смел ни поднять глаз, ни открыть более рта. Это молчание продолжалось несколько минут — так велико было смущение. Наконец король первым прервал молчание, отпустив Расина под предлогом, что ему надобно заняться делами. Расин ушел совершенно потерянным, добрался кое-как до комнаты Кавоа, своего друга, и рассказал ему, какую он сделал глупость. Поправить уже ничего было нельзя. С этого времени ни король, ни госпожа де Ментенон не только не приглашали к себе Расина, но и не говорили с ним, и не смотрели на него более. Великий поэт впал в такую глубокую печаль, что пришел в совершенное изнеможение и с этого времени думал уже только о спасении своей души.

Он умер 22 апреля 1699 года, завещав, чтобы его похоронили в Порт-Ройяль де Шам, ибо желал и по смерти своей быть в сообществе со знаменитыми отшельниками, с которыми он до последней минуты, несмотря на мирскую жизнь свою, поддерживал отношения.

* * *

И в этом же году погиб Пьер Перро. Погиб в бою, проявив отчаянную храбрость. Как рассказали потом его товарищи, Пьер словно искал смерти. Он рвался в самую гущу боя…

В журнале «Галантный Меркурий» был помещен короткий некролог, в котором сообщалось, что автор книги «Сказки матушки Гусыни» умер.

До 1724 года книга сказок выходила под авторством Пьера де Арманкура. А затем это имя исчезло с обложки, и его заменило имя отца.

В чем же причина смены автора?

Очевидно, в авторитете старшего Перро, академика Франции. Сын ушел из жизни рано, и следов его почти не осталось. Отец же создал немало талантливых произведений, его имя было широко известно, а это было немаловажно для книгопродавцев.

Но пришла пора восстановить справедливость и поставить на титуле книги два имени — отца и сына.

…Гибель Пьера совсем подорвала здоровье отца. Если бы не друзья и старшие сыновья, он бы вскоре зачах. Аббат Данжо, Бернар Фонтенель, Мишель Бегон, друзья-академики старались хоть как-то отвлечь Перро, заставить его взяться за работу. И когда Шарлю удалось все-таки издать свою книгу переводов басен Фаэрна, аббат Данжо был рад не столько тому, что эта книга была посвящена ему лично, сколько тому, что его старый друг увидел напечатанным свой труд. И он вытащил Перро в свой детский дом, и автор прочитал новые басни детям.

Отвлекала дядю и «маленькая Лери» — Леритье де Виллодон. Она подарила Шарлю новый сборник своих сказок — «Смешанные произведения», где сказки были написаны и в стихах, и в прозе.

Лери заставила дядю с племянниками съездить в замок Розье. Это уже было теплой осенью. Шарль Перро бродил по знакомым местам. Бродил один там, где когда-то они гуляли с Пьером… И грусть снова захлестнула его…

1700 год

Огонь пылал в камине, озаряя переплеты двух больших окон, шкаф из черного дерева, стены, покрытые кордуанскими кожаными золототиснеными обоями, высокие кресла, квадратный стол у стены с темно-зеленой бархатной скатертью, с открытым романом Сервантеса «Дон Кихот» и граненым кувшином. На стене висел портрет Людовика XIV работы Ле Брена.

Над камином в мраморных изваяниях порхающие птицы клевали виноград и крылатые обнаженные младенцы — не то христианские ангелы, не то языческие амуры — плясали, играя орудиями Страстей Господних — гвоздями, копьем, тростью, губкой и терниями. Они казались живыми в розовом отблеске пламени.

Вьюга выла в трубе камина, но в комнате было тепло и уютно. Шарль сидел у камина в глубоком кресле и читал письмо Николя Буало. Оно его опечалило. Законодатель литературных традиций так и не понял, что его время ушло. Жизнь идет вперед, и античная культура устаревает с каждым новым оборотом Земли вокруг Солнца, а вместе с ней устаревают и те произведения, которые на нее опираются.

Впрочем, Шарль не был слишком огорчен. Раньше это письмо вызвало бы в его душе бурю эмоций, он схватил бы перо и стал взволнованно искать слова ответа; а сейчас душа и сердце его были пусты и он не собирался чинить перья. Он медленно сложил листки вместе и решил прочитать письмо сначала:

«Сударь!

Так как публика знает о наших былых ссорах, следует ее оповестить и о нашем примирении; пусть ей будет известно, что эта распря на Парнасе похожа на столь мудро запрещенные предусмотрительностью короля дуэли, когда противники ожесточенно дрались, иногда нанося друг другу тяжелые увечья, а потом обнимались и становились искренними друзьями. Наша грамматическая дуэль окончилась еще благороднее, и я могу сказать, — если мне будет разрешено процитировать Гомера, — что мы поступили подобно героям „Илиады“, Аяксу и Гектору, которые после жаркой схватки, в присутствии греков и троянцев, превозносили один другого и обменивались дарами. Действительно, сударь, наш спор еще не пришел к концу, когда вы оказали мне честь, прислав свои сочинения, а я позаботился поднести вам свои. Мы тем более напоминаем героев поэмы, столь мало для вас привлекательной, что, обменявшись любезностями, остаемся верными нашим убеждениям и вкусам, а именно: вы продолжаете не слишком высоко ставить Гомера и Вергилия, а я по-прежнему их страстный поклонник. Вот об этом и нужно поставить публику в известность; имея в виду эту цель, я вскоре после нашего примирения сочинил эпиграмму, которая быстро распространилась и, надо думать, дошла и до вас. Вот она:»

Тишиною непривычной Удивлен поэтов клир: Депрео архиантичный И Перро непиндаричный Заключили долгий мир. Пусть они в пылу сраженья Дали волю злым словам — На взаимном уваженье Кончить спор легко врагам. Лишь одно неясно нам: Как поладит бедный зритель И Прадон, его мучитель?

Перро дочитал до этого места и усмехнулся: Буало никак не может простить Прадону той роли, которую он сыграл в провале «Федры» Расина. И еще того, что Прадон тоже выступил против десятой сатиры Буало в 1694 году.