Шайтан-звезда

Но тем не менее, когда небольшой отряд, состоящий из Бакура, Вави, Чилайба, Джарайзи, Джейран, Хашима и Шакунты, пешком двинулся в горы по направлению к Пестрому замку, Барзах объявился два часа спустя. И спасло его лишь особое благоволение Аллаха – Чилайб, заметив, что за ними как будто кто-то крадется, без всякого предупреждения выстрелил на шорох из лука.

Если бы за отрядом действительно шел лазутчик из замка, то промах Чилайба лег бы пятном ржавчины на зеркало доблести айаров. Но Барзах сразу же завопил, признаваясь в своей глупости, и его подождали, и угомонили, и велели идти в середине отряда, чтобы уж быть под общим присмотром. И этот промах приняли, как незаслуженный дар Аллаха Барзаху.

Таким образом восемь человек вышли к такому месту, откуда виднелась стена, которую они для себя назвали задней стеной замка. И принялись искать врата предательства, которые Барзах считал непременными для всякого укрепления, из-за чего опять вышло немало пререканий.

Утомленная вечными нападками Шакунты на Барзаха, Джейран отошла в сторону и взобралась чуть повыше. Стена замка была даже не перед ней, а скорее под ней, если только можно назвать стеной ряд тесно стоящих башен, почти лишенных окон, кроме угловых, имеющих высокие и узкие бойницы. И она подумала, что любой из крупных камней кладки, особенно внизу, может прикрывать собой лаз и сдвигаться по желанию обитателей замка.

Она стала искать на крутом склоне, из которого вырастали башни, место, подобное плоской площадке, чтобы выходящий из стены человек не полетел кувырком вниз, в ров, утыканный острыми кольями.

Вдруг ее внимание привлекло пятно – и она могла бы поклясться хоть собаками, хоть Аллахом, что оно возникло из глубокой трещины между камнями. Это пятно медленно двигалось вниз, но не прямо, а довольно извилисто.

– О Аллах! – воскликнула Джейран. – Смотрите! Смотрите же!

По стене Пестрого замка осторожно спускался ребенок в голубой рубашечке.

Это был годовалый малыш, толстенький, в черных кудряшках. Он медленно искал неровности стены босыми ногами и продвигался так уверенно, как впору было бы горным пастухам, привыкшим гоняться за козами по кручам.

Кто-то оборвал малышу подол и рукава нарядной шелковой рубашки, чтобы они не мешали движению. И та же рука направила малыша по той части стены, которая не была видна из бойниц более выдающейся, чем прочие, угловой сторожевой башни.

Если бы ему удалось благополучно преодолеть стену, он должен был бы сойти по крутому склону, миновать ров с кольями, подняться еще по одному крутому откосу – и тогда уж оказаться среди тех, кто пришел за ним.

– Тихо! Ни слова! – приказала Шакунта. – Или вы испугаете его, клянусь Аллахом!.. И он упадет…

– Нет, он не упадет, – вдруг поняв, какая сила владеет сыном Абризы, возразила Джейран. – Он доберется к нам и никогда не узнает, как это у него вышло… Но если так… Если так – то он погиб! Клянусь Аллахом! Что же делать?

Отчаяние на лице Джейран было столь очевидным и глубоким, что Хашим и Барзах раскрыли в изумлении рты, а Шакунта вдруг бросилась к ней и схватила за плечи.

– Кто погиб, о доченька? – в великом беспокойстве вскричала Шакунта, потому что лицо Джейран сперва исказилось, потом окаменело. – Ради Аллаха, скажи, облегчи мою душу!.. Что еще за бедствия?..

Никто не обратил внимания на это странное обращение – ведь все время пути Шакунта держалась с Джейран так, словно не знала о ее женской сути, хотя девушка этого и не скрывала, и была в меру любезна, как полагается вести себя с людьми, делающими для тебя дело за твои динары.

– Горе мне, ведь если он не вынес ребенка из замка, а выпустил его одного, значит, сам он выбраться не может! Его найдут там – и он не сможет защитить себя! – в отчаянии, никого и ничего не слыша, продолжала девушка.

– Да кто же, ради Аллаха?..

– Хайсагур… – беззвучно произнесла Джейран.

И никто не понял, что означает это слово.

* * *

Беглая царица Хиры Хайят-ан-Нуфус сидела в своей комнате, не желая видеть никого из приближенных женщин, даже самую преданную свою невольницу – Махмуду. У царицы немилосердно болела голова, ломило в затылке и не поворачивалась шея. Такие неприятности случались всякий раз, как она устраивала ночной пир с кем-то из своих избранников, и, очевидно, это была изощренная кара Аллаха.

Хайят-ан-Нуфус, скрывшись в Пестром замке, прежде всего вызвала к себе начальника стражи и обошла с ним дворы, стены, башни и даже караульню – якобы затем, чтобы убедиться, что ей, царевичу Мервану и всем, кого она привела с собой, ничто не угрожает.

На деле же она была полностью в этом уверена, ибо люди в Пестром замке, по словам его владельца, жили лишь затем, чтобы присматривать за зданием и охранять его от диких животных, а более опасных врагов на подступах встретило бы полчище джиннов. У Хайят-ан-Нуфус не было оснований не доверять хозяину замка, с которым она была связана давними узами совместных дел, и смотр охране она устроила скорее затем, чтобы подыскать сильного и плотного мужчину, обладателя явных и скрытых достоинств.

Но, поскольку сама Хайят-ан-Нуфус утратила немало из своей прежней красоты, то и полагалась она не столько на свои локоны, сколько на кувшины с крепким вином, куда еще добавлялись кое-какие снадобья. Сама она тоже их не чуралась, но после бурной ночи целый день приходила в себя, стеная и призывая на помощь Аллаха.

Внезапно дверная занавеска отлетела в сторону, и на пороге появился юноша восемнадцати лет, прекрасный, словно сбежавшая из рая гурия, и гневный, словно разъяренный верблюд.

Не говоря ни слова, он кинулся к Хайят-ан-Нуфус, опустился на колено, прижал ее к стене и приставил к ее шее прямой кинжал, такой острый, что, если приложить его к коже, он сам вонзается в тело.

– Куда ты спрятала этого ребенка, о скверная? – спросил он. – Немедленно верни ребенка, иначе твои козни обратятся против твоего горла, клянусь Аллахом!

Женщина, узнав этого храбреца, подобного горящей головне, тихо ахнула.

– Ты полагаешь, что мы не разгадали твоей гнусной игры? – продолжал юноша. – Ты все еще полагаешь, будто я не знаю, кто этот ребенок? Наше терпение иссякло!

– О дитя, о Мерван! – заговорила Хайят-ан-Нуфус. – О каком ребенке ты говоришь? Я не прятала от тебя никаких детей! В Пестром замке для тебя нет закрытых дверей, и пусть начальник стражи прикажет рабам показать тебе все подземелья!

– Я говорю о том ребенке, которого мы везли с собой, когда мы бежали из Хиры и прибыли в этот замок!

– А разве ты не знаешь, в какой он комнате? Ты можешь пойти и посмотреть на него, когда тебе это будет угодно, клянусь Аллахом!

Сказав это, Хайят-ан-Нуфус попыталась высвободиться из объятий сына.