Шекспир мне друг, но истина дороже

Софочка трубно высморкалась.

– А когда папа в сорок шестом вернулся в Ленинград, он не отдал монеты. Он оставил их себе. Ведь никто не знал, что они у него. К тому времени все уже умерли. Папа не смог жить в Ленинграде и переехал сюда, в Нижний. Он рассказал мне про коллекцию только перед смертью. Он сказал, что продал оттуда всего две монетки, очень ценные. Он сказал, что всю жизнь его мучает совесть перед теми людьми. Он умер от мук совести.

Озеров длинно вздохнул и потер лицо. Ожоги опять словно налились и запульсировали.

– С тех пор прошло… сколько там? Семьдесят лет? – произнес он наконец. – Это очень… старая история. И не нам судить, кто в ней прав, а кто нет, но почему вы не отдали деньги?!

– Да это все понятно, – перебил его Федя. – Софочка подумала, что, если она отдаст деньги, ее заподозрят в том, что она их украла, верно? А может, и в убийстве тоже! Станут обыскивать костюмерную, найдут коллекцию монет. Позор откроется.

– Да! – пылко сказала Софочка. – Так и есть, молодой человек! Все в точности так, как вы говорите!..

– Какая глупость, – беспомощно выговорил Озеров. – Какая чепуха…

– Я хотела подложить деньги в кабинет Юрия Ивановича. Я хотела отправить их по почте. Я хотела пойти в органы и во всем признаться, но не могу!.. В память папы!.. Он умер…

– От стыда, – перебил Озеров, – мы поняли.

Они помолчали.

– А почему коробку с монетами вы держали в костюмерном цехе, а не дома?

– Молодой человек, – сказала Софочка. – Я не могу соседствовать с этими монетами. Я их ненавижу. Я их боюсь. Я мечтаю только о том, чтоб их не было. Никогда.

– Ну, подарили бы вон… Василисе.

– Как я могу их дарить, когда они не мои?!

Опять помолчали.

– А может, чаю? – вдруг бодро предложил Федька. – Софочка, наверняка у вас есть чай!

– Чай… есть, – с трудом сообразив, сказала костюмерша. – Только какой чай, когда нам пора на работу?.. Сколько времени, Васенька?

– Шут с ним, с чаем, – продолжал Федя. – Когда случился переполох, то есть когда убили Верховенцева, вы были у себя в костюмерной?

– Кажется, да.

– Вспомните, Софочка!..

– Да, да, как и положено во время спектакля. Я была дежурная. Дежурная по костюмам.

– Вы побежала на шум, и дверь, конечно, не заперли?

– Должно быть, нет, не заперла. Даже скорее всего не заперла.

– А чей был воротник, в который деньги завернули?

– Валерии Павловны, чей же! Мы его на складе откопали, отстирали, откипятили, отгладили, она королеву Викторию только в нем и играла!

– А что потом с ним стало? Вась, ты говорила, он пропал?

– Он пропал, – кивнула Василиса. – Мы с Софочкой искали-искали и не нашли. Помните, Софочка?

– Как сейчас.

– Значит, воротник тоже нашелся. И деньги, и воротник, все сразу!..

– Он потом опять утратился! После того как в мое отсутствие в костюмерной был произведен погром, а молодого человека и Васеньку заперли на складе. Я же его там оставила, когда деньги из живота извлекла…

– А что было потом? – спросил Озеров. – После того, как вы нашли деньги?

Софочка вздохнула.

– Мне стало совсем нехорошо. Я же в антракте видела, как Лера Дорожкина к себе пошла, потом она не открывала, и ее на полу нашли, а стакан-то с чаем я ей поставила! А тут еще деньги эти!.. Я их в сумку припрятала и с собой забрала. А ночью у меня гипертонический криз сделался, «неотложка» приезжала, капельницу мне ставили… И наутро я на работу не вышла.

– А тут как раз нас с Василисой заперли в подвале, – подхватил Федя. – Вас не было, Василису пришлось как-то изолировать!.. Вот нас и заперли. Стали искать деньги, а вы их уже того… из живота извлекли!..

– Извлекла, – покаялась Софочка. – И готова понести справедливое наказание. – Она выпрямилась. – За содеянное.

Василиса встала и вышла куда-то, протиснувшись мимо Фединых коленей.

– Кто же все-таки спер деньги, Максим Викторович?

– А кто спер кружевной воротник?

– Вопрос.

Озеров кивнул.

– Деньги вытащили из сейфа, когда директор побежал на шум. Все побежали на шум!.. Или раньше? Нет, не раньше, потому что директор был в кабинете, как всегда во время спектакля. Потом он выбежал из кабинета. В приемной тоже никого не было. Некто вошел, открыл сейф – ключами, заметьте! – взял деньги и спрятал в костюмерной, которая тоже стояла нараспашку.

– Некто! – фыркнул Озеров.

– Спрятал в накладном животе, который давно висит без дела, ибо спектакль с участием живота больше не играют. И некто об этом отлично знал.

– В нашем театре, – сказал Озеров язвительно, – все всё знают!

– Отнюдь не все, – возразил Величковский. – Вряд ли декораторы знают, что и где висит в костюмерном цехе, Максим Викторович. Вряд ли плотники знают, что и где стоит у декораторов. Это надо учитывать, господин режиссер!

Появилась Василиса. В руках у нее была большая кружка чая.

– Федь, это тебе.

Он так удивился, что даже не сразу взял кружку. Озеров опять подумал некстати – ты-то все забудешь, а она нет, не забудет.

– Спасибо. – Федя отхлебнул чай. – И вот еще что, Максим Викторович! Пять пачек – это же объем? Объем! То есть их некуда было девать, понимаете? По карманам не рассуешь! А тары подходящей не было, по всей видимости. Если это дама, у нее была бы сумка! Следовательно, это… не дама.

– Вывод так себе, – наморщив нос, сказал Максим.

– Мальчики, – подала голос Софочка. – Как мне вернуть эти деньги, чтобы меня не посадили за ужасное преступление?

– Мы что-нибудь придумаем, – пообещал Федька. – Да, шеф?.. Хотя какое преступление?.. Ну, ладно. Благодарю вас, Кузина Бетси, чай отменный.

– А зачем придумывать? – спросила Кузина. – Разве нельзя просто отдать Юриванычу деньги, и все?

– И признаться, что я взяла?! – всколыхнулась Софочка. – И почти что прикарманила?! А он, бедный, так страдал от их потери?! Нет, я готова на все, решительно на все, но если можно, мальчики…

– Можно, – сказал Озеров. – Мы вас подвезем до театра, Софочка. Федь, допивай, пойдем на улицу, там подождем.