Шёл разведчик по войне

«Ага! Вот тут мы тебя за язычок и потянем!»

— Вроде как под оккупацией…

— Нет… Я бы не рискнул так сказать. Если оккупированные и оккупанты уравнены в правах, в одинаковых условиях живут, какая же это оккупация. Соседствуют или ещё точнее, совместно живут на одной территории. И потом, ты уж прости, Микко, оккупация в ином случае зло, а в ином благо.

— Как это?

— И тем не менее. Ты слышал, был такой народ — пруссы?

«Отлично!»

— Фашисты.

— Нет, Микко. Фашизм — это не национальность, это мировоззрение, я бы сказал, мнение некоторых людей о себе, что они самые — самые наилучшие.

«Так, потёк. Фашистов не жалуешь. Это хорошо. Только б не помешали. Только бы ни кто не пришёл».

А то летом за Гатчиной была у него такая незадача.

Попросил Валерий Борисович выяснить подробности недавнего боя в тылу у немцев, на железной дороге между Гатчиной и Сеппелово. И судя по тем подробностям, которые он попросил уточнить: случайной была эта стычка, или группу поджидала засада? Сколько было наших, удалось ли кому из них уйти, захватили ли кого — нибудь фашисты. Особенно просил получить сведения, любые, даже мельчайшие, даже самые косвенные свидетельства, касающиеся двух членов группы, чью внешность подробно описал — было похоже, что наше командование устанавливает судьбу пропавшей разведгруппы. И, не исключено, опасается захвата немцами её командира и радиста для ведения радиоигры.

Обтаптывал Миша путейского бригадира, свидетеля того боя, больше недели. По сути, батраком за ночлег и похлёбку был в его хозяйстве. И грядки полол, и картошку окучивал, и хлев чистил, и воду таскал, и траву в корыте сечкой для кур и свиньи рубил, пока постепенно к нужной теме подвёл. И только тот разговорился, только «подтекать» начал:

— Да, был там бой. Как раз в кривой, [19] возле вон того леска…

Заваливается сосед — приятель и ставит на стол бутылку самогона.

19

Железнодорожники говорят не поворот, а кривая.

— Нечего тебе, малый, в доме сидеть да пустыми разговорами взрослых людей от серьёзных дел отвлекать. Бери — ка удочки, и дуй на речку, купаться да рыбу ловить.

И всё пропало. Облом. Полный облом. «Знал бы ты, конь педальный, индюк геморройный, один чирей тебе подмышку и два на задницу, у кого дела важней, а у кого пустей!»

Попробовал было на следующий день снова к той теме возвратиться, но отмахнулся бригадир от разговора, и рукой и словом:

— Я уж забыл всё, да и не видел ничего толком. И, вообще, Миша, давай лучше своими делами заниматься. Меньше видишь, меньше слышишь — дольше проживёшь.

Настаивать больше нельзя: подозрение может быть. И ушёл Миша из железнодорожной казармы, жилища путейского бригадира, ни с чем. Плюнул только, в сердцах, себе под ноги, проходя мимо дома соседа — собутыльника. Целых восемь дней вкалывал как негр на плантации, а результата — шиш да пшик.

— Пруссы, они как латыши и литовцы, но по языку ближе к истокам, к санскриту, поэтому легко соседние языки понимали и часто бывали переводчиками. Жили на южном берегу Балтийского моря. А после того как немцы, Тевтонский орден, в тринадцатом веке Пруссию завоевали, пруссы напрочь исчезли. Верхушка аристократическая онемечилась, а остальной люд тевтоны под корень истребили. Всё, нет больше пруссов.

И не только с пруссами германцы так обращались. Славяне на западе раньше жили до Эльбы и за Эльбой, она и называлась по — славянски: Лаба. Но пришли германцы — и где они сейчас, полабские славяне? И в восточной Германии, и в Австрии — это всё бывшие славянские земли — разве что хутора да небольшие славянские деревеньки остались.

Я не историк, но думаю, уверен даже: Карелию спасло то, что почти всю свою историю она с Россией. С девятого века и по начало двенадцатого была в составе Киевской Руси, потом, по пятнадцатый в Новгородской республике. С конца пятнадцатого в составе Русского государства, за исключением семнадцатого века, тогда мы несколько десятилетий были под шведами. И не только Карелию Россия спасла.

Эстонцев, тоже, кстати сказать, финно — угорский народ, и других прибалтов. В прибалтийских государствах много обид на Россию держат, мол, захватчики, оккупанты. А посмотри… В то время, когда Россия Прибалтику оккупировала, ни литовцы, ни латыши, ни эстонцы не были независимыми государствами и не стали бы ими. Русские не пришли, так немцы бы или шведы остались. Помнишь, что стало с теми, кто под немцем оказался? А нас возьми и прибалтов возьми. Земли ни у них, ни у нас не отобрали, где жили, там и остались жить. Язык сохранили, традиции национальные сохранили, веру свою сохранили, — то есть нацию сохранили. А попади под немца, смогли бы сохраниться?

И сам ответил:

— Было бы с ними и с нами то же, что с пруссами, если б не Россия. Так что Карелии лучше быть с Россией, а война между русскими и карелами это нонсенс, историческое недоразумение. Но пока Россия Германию не одолеет, быть нам вместе — не более чем теория, благие пожелания.

«Наш человек. Очень даже хорошо. А теперь с другой стороны потянем».

— Немцы сильные, они могут победить.

— Ну, это вряд ли. У России огромная территория и громадные ресурсы, и людские, и экономические. Немцы только из — за внезапности нападения и неготовности русских к войне так далеко продвинулись. Но Германии Россию не победить никогда.

И неожиданно сменил тему.

— Ты в Петербурге давно был?

— Давно, — ответил Микко. И как бы не соврал. Это на мирной дороге вёрсты короткие. А ему эти три с половиной недели за линией фронта, ой какими долгими кажутся.

— Как город выглядит?

— Много домов разрушено. Бомбёжки, артобстрелы. Много пожаров. От взрывов и пожаров снег чёрный, даже руки помыть снегом нельзя: пылью и сажей пачкаются. Канализация и водопровод не работают, поэтому из помойных вёдер всё во дворы да на улицы выплёскивают, больше не куда. Мёртвых много. И крыс. Крысы большие, жирные, отожрались на трупах. И страшные… Наглые, людей совсем не боятся.

— А люди, горожане?

— Голодно всем. Но держатся, деваться всё равно некуда, — поосторожничал Микко.

— А Зимний дворец? Исаакий? Петропавловка? Целы?

— Целы, только купола и шпили чехлами закрыты или закрашены. И не только у Исаакия и Петропавловки, везде, где позолота.

— Да, это их свойство. Русских я имею ввиду. Свои избы соломой кроют, а церковные купола золотят. Такой народ, — долил мальчику молока, подвинул тарелку с картофкупийра, с картофельными пирожками начинёнными кашей, капустой и черникой. — Бери, бери любые, ешь, не стесняйся. И такой народ, Миша, — назвал мальчика по — русски, — никогда душой не сгниёт и до конца не развратится. И нам, карелам, надо выбор сделать. Если пожелания свои направим на спокойную и сытую жизнь, тогда выгоднее с финнами, они народ хозяйственный, рачительный и практичный. На жирных шведов поглядывают да приговаривают: «Финн с солёной рыбы завтрак начинает, а швед с коровьего масла. Вот бы и нам так». А если хотим духовность свою спасти и нацию сберечь, то лучше русских держаться.

— С финнами, что ли, воевать?

— Нет, не о том речь, Мишенька. С финнами у нас одна кровь, общие традиции, схожая культура и Калевала, душа народа, тоже одна на двоих. Как можно воевать со своим народом? — Поднял левое плечо и скривил левый угол рта, тем подчёркивая абсурдность даже предположения об этом. — Но когда война к концу пойдёт и Германия ослабеет… Тогда уж политикам и дипломатам надо будет проявить расторопность.

— К русским перебегать?

— Экий ты максималист. Всё у тебя или белое или чёрное. Не обижайся, пожалуйста, моим словам… Не перебегать надо, а политические методы использовать. А как конкретно — это уже довольно сложно, я сам тут не всё понимаю. Я инженер, а не политик.