Шел снег

— Ха-ха-ха, Коленкур. Я представил себе вашу физиономию в железной клетке в Лондоне! Вас обмажут медом и отдадут мухам, ха-ха-ха!

Они вновь отправились в путь на красных санях с плохо пригнанными окнами, через которые в салон проникал ледяной воздух. Себастьян, однако, радовался, что вернулся к цивилизованной жизни. Он был сыт, переодет в новое платье и имел возможность совершать туалет. Теперь он старался не уснуть и не упустить ни слова из того, что говорил император.

— Не пройдет и трех месяцев, как у меня под ружьем будет пятьсот тысяч человек.

— Злые языки скажут, сир, что в стране станет на пятьсот тысяч вдов больше…

— Пусть говорят, господин герцог. Если бы европейцы понимали, что я действую в их интересах, мне не нужна была бы армия. Неужели вы считаете, что для меня война — забава? Неужто я не заслужил отдыха? А что до европейских правителей, то они ничего не видят дальше собственного носа. Я, опять-таки, доказал им, что хочу покончить с революциями! Они должны быть благодарны, что я остановил революционное движение. А оно угрожало их тронам. Ненавижу революцию.

— Потому что казнили короля?

— В тот злополучный день 13 вандемьера, Коленкур, я колебался. Помню, как выходил из театра Федо после мелодрамы «Хороший сын». В Париже били в набат. Я готов был выгнать Конвент из Тюильри, но кем бы мне пришлось командовать? Армией из щеголей, студентов и владельцев кафе, в которой все командные должности занимали шуаны? [14] В отрядах роялистов они носили ружья точно зонтики! А потом хлынул дождь, и ливень рассеял мятежников. Они нашли прибежище в монастыре и устроили там говорильню… И тогда я выбрал Директорию, это гнездо прохвостов, которыми двигала только выгода. Я помог Баррасу, чтобы воспользоваться его властью и установить свою.

14

Участники контрреволюционных восстаний в защиту королевской власти и католической церкви в Бретани и Нормандии во время Великой французской революции и вплоть до 1803 г. (Прим. ред.)

— А вы могли бы служить монархии?

— Хотите, чтобы я сказал, кто же, на деле, убил короля? Это сделали эмигранты, придворные, знать. Добровольного изгнания не бывает. Организуй они настоящее сопротивление на родной земле, я бы был на их стороне.

— Впоследствии вы их приняли при вашем дворе…

— Я хотел всех объединить. Следует учитывать все мнения и пользоваться услугами людей самых противоречивых взглядов. Это и есть доказательство умения управлять страной.

— А много ли представителей оппозиции сохранят вам верность?

— Я не слишком высоко ценю людей, вы это знаете, однако разве я не прав в этом, господин герцог? Я не питаю никаких иллюзий относительно их отношения ко мне. Никаких. До тех пор, пока я буду подпитывать их амбиции и их кошельки, они будут подчиняться.

Император и его попутчики опасались возможных засад, но на протяжении пяти дней пути они сталкивались лишь с мелкими поломками саней да с медлительностью станционных смотрителей. В Дрездене они сменили начавшие рассыпаться красные сани на карету на полозьях, которую им предложил разбуженный в четыре часа утра Саксонский король. Он прибыл в портшезе, не предупредив о визите своих приближенных. Из-за отсутствия снега новые сани вскоре пришлось сменить на почтовую коляску, а ту — на ландо, в которое должны были запрячь свежих лошадей на почтовой станции между Эрфуртом и Франкфуртом. Однако служащие станции явно не торопились. Оставаясь в карете, Наполеон ждал:

— Коленкур, это возмутительно! Они запрягают лошадей или нет?

— Я распорядился, сир, — ответил обер-шталмейстер.

— И что говорит этот тупой станционный смотритель?

— Он все повторяет «Чуть позже, чуть позже».

— Разве в его конюшне нет лошадей?

— Уверяет, что нет. Ждем реквизированных лошадей.

— Мы должны выехать до наступления ночи!

— Понимаю, сир, это было бы хорошо. В лесу дорога скверная.

— Помогите мне выйти, глупый герцог, я озяб.

Рассерженный из-за задержки, император направился к дому станционного смотрителя. Уже внутри он успокоился. В салоне женщина играла на клавесине сонату. Она не говорила по-французски, а Наполеон не знал немецкого. Он находил ее обаятельной, и играла она с неожиданной для такой глухомани легкостью.

— Коленкур!

— Сир? — спросил обер-шталмейстер.

— Вы говорите на их языке. Попросите принести кофе и поторопите этих бездельников!

Коленкур нашел Себастьяна и переводчика посреди внутреннего двора между жилыми помещениями, конюшнями и каретным сараем.

— Господин герцог, — обратился к нему взволнованный Себастьян, — они заперли ворота. Похоже, нас хотят задержать.

— Они узнали его величество?

— А иначе зачем им нас удерживать?

— А вдруг они предупредили немецких партизан, и те готовят нам засаду по дороге на Франкфурт?

— Если только они не имеют привычки грабить путешественников…

— Я поговорил с одним из кучеров, — прервал их переводчик. — В течение полутора суток здесь никто не менял лошадей.

— Значит, у них должны быть лошади.

Коленкур тут же отдал несколько дельных распоряжений. Польский граф должен был отправиться в деревню и привести оттуда отделение французских жандармов, посты которых располагались на территории страны. Он должен был также передать один из пистолетов его величества Себастьяну и взять одну из распряженных лошадей: деревня находилась неподалеку, и он легко доберется туда даже на уставшей лошади. А где же берейтор? Изнуренный дорогой, тот храпел на сидении ландо. Растолкав его, Себастьян поручил ему и Рустаму отворить ворота.

— Конюшни расположены с этой стороны, господин герцог, — сказал Себастьян, держа пистолет дулом вниз.

Из-за двери доносилось шушуканье и топтание лошадей. Коленкур постучал кулаком в дверь и крикнул по-немецки:

— Mach auf! [15]

В дверях появился кучер, введенный в заблуждение решительным тоном и немецким языком герцога: он считал, что голос подал кто-то из его приятелей-пройдох. Себастьян и обер-шталмейстер оттолкнули его и ворвались в конюшню. Там в стойлах стояли, похрустывая сеном, десять свежих лошадей.

15

Открывай! (нем.). (Прим. пер.)

— Чертовы обманщики! — раздраженно воскликнул Коленкур и приказал кучеру запрягать ландо четверкой лошадей.

На шум с угрожающим видом вышли другие кучера. Вперед выскочил взбешенный молодчик с красным лицом и сросшимися мохнатыми бровями. Это был станционный смотритель. Себастьян не понял ничего из того, что он выкрикивал в лицо Коленкуру. Посчитав, видимо, что слов недостаточно, немец взмахнул кнутом. Оказавшийся поблизости Себастьян получил удар в лицо, и у него на щеке вздулся багровый рубец. В ответ на это Коленкур схватил смотрителя за воротник сюртука и прижал негодяя к стене. Испуганные лошади нервно били копытами. По щеке Себастьяна текла кровь, но он дрожащей рукой держал под прицелом угрожавших им кучеров. Коленкур оттолкнул смотрителя, мгновенно выхватил шпагу и приставил острие к его горлу. Заметно присмиревший немец лающим голосом велел своим дружкам закладывать карету.