Шел снег

— Где, где? — переспросил Себастьян.

— На Солянке, на улице, где торгуют соленой рыбой, господин Себастьян.

Эти слова прозвучали из уст мадмуазель Орнеллы, и Себастьян начисто забыл о пожарах, которые теперь ничего для него не значили. В его ушах все звенел и звенел ее нежный певучий голос.

Капитан д’Эрбини расположился со своими драгунами в особняке графа Калицына. Мебели там было не много, но все выглядело вполне прилично. От хозяев ему досталась даже картина с купающимися нимфами, которую в суматохе сборов забыли снять. Изображенным на ней старомодным полноватым дамам капитан, конечно же, предпочел бы настоящих женщин. Однако, страдая от бессонницы, имея богатое воображение и соответствующие воспоминания, он мог мысленно заменить эти образы молодыми русскими девицами.

Полен пересмотрел все шкафы, не оставил без внимания ни одну банку, но нашел лишь сушеные фрукты да какое-то коричневое засахаренное варенье. Капитан протянул стакан, и слуга налил ему березового вина, которое он выпил одним глотком.

— Это совсем не похоже на наше шампанское, — заметил д’Эрбини, поглаживая усы.

Он сменил военную форму на ярко-красный атласный халат с подкладкой на лисьем меху. Капитан нехотя закусил вино ложечкой варенья. Тем временем Полен приготовил постель, аккуратно разостлав скатерти вместо простыней. В это время со двора донесся лай цепных псов, привязанных перед домом.

— Надо было свернуть шею этим горлопанам! Полен, иди посмотри!

Слуга выглянул в окно и сообщил, что какие-то гражданские болтают с часовыми.

— Ступай вниз и узнай, что там такое!

Капитан налил себе полный стакан и посмотрелся в зеркало, висевшее над столом. Сегодня вечером в этом московском наряде, без каски, со стаканом в руке он определенно себе нравился. «За мое здоровье!» — подмигнул он своему отражению.

Скромное убранство этих просторных комнат чем-то напомнило ему детство, проведенное в замке неподалеку от Руана, а точнее, в отцовском поместье д’Эрбини. К обеду в доме любили собираться гости: соседи, семейный священник, разорившиеся дворяне. Зимними вечерами все садились у единственного действующего камина. Д’Эрбини очень рано поступил на военную службу в Национальную гвардию, где и постигал все тонкости военного дела. Он не на словах, а на деле знал, что такое убивать, ходить в атаку и получать медали. Он столько раз уходил от смерти, что воспринимал это как должное. Однажды он всадил саблю в живот человеку только за то, что тот дерзко посмотрел на него. В другой раз он жестоко избил таможенника, который хотел взять с него плату за въезд в Париж. А тот случай в Вожираре, когда между драгунами и стрелками в кабаке завязалась смертельная драка…

В комнату вбежал Полен:

— Месье, месье….

— Стоять! Скотина!

— Там бродячие комедианты. Просятся приютить.

— Нет у меня места для цыган. Понял?

— Это французы, месье. Они жили в зеленом домике напротив, который разграбили наши молодцы…

— Пусть спят на земле! Очень полезно для позвоночника. Таких людей надо ставить на место.

— Я думал…

— Разве я плачу тебе за то, чтобы ты думал, тупица?

— Там есть молодые женщины…

— Красивые?

— Пожалуй, да…

— Веди их сюда! Посмотрим, — капитан подкрутил усы, — может, это судьба.

Едва он успел окропить себя одеколоном, который остался от графини, как явилась «судьба». Она вошла вместе с громогласной мадам Авророй, которая толкала перед собой драгуна, сердито колотя его в спину крепко сжатыми кулаками. Размахивая шалью, она тут же набросилась на капитана:

— Вы командир этих негодяев?

Д’Эрбини не успел открыть рот, чтобы ответить актрисе, как на него посыпалось:

— Объясните мне, почему вместо ремня я вижу на брюхе этого типа свою шаль? — Она с силой ударила растерявшегося драгуна в живот. — Я знаю, это ваши солдаты все разворовали в нашем доме, где мы жили два месяца! Я требую…

— Замолчите, — сказал капитан, вставая с кресла, — вы ничего не можете требовать. Весь город принадлежит нам. Эй, ты! Что ты там вытворяешь?

Виалату положил свой шлем центуриона на столик и стал примерять каску д’Эрбини, но она оказалась ему слишком велика.

— Не трогать мои вещи! — закричал капитан.

— А с нашими вещами вы как поступаете? — горячилась мадам Аврора, которую вовсе не смутил окрик офицера.

— Между прочим, — заговорил Виалату, — у нас есть выход на императора. Один из его секретарей лично доставил нас сюда.

— Весьма любезный молодой человек… в отличие от некоторых, — с явной насмешкой процедила рыжая особа, привыкшая к ролям субреток.

Капитан смягчился, взглянув на юную актрису, которая показалась ему легкой добычей.

— Ладно… Солдат ведь тоже можно понять… К тому же мы соотечественники… Как-нибудь договоримся. Здесь всем хватит места. Полен! Позаботься о наших новых друзьях! А для вас, мадмуазель, я предоставляю свою комнату, где опочивал сам граф.

— И вы с нами остаетесь? — не без иронии спросила мадмуазель Орнелла. Она не сомневалась, что капитан положил на нее глаз.

— Посмотрим, посмотрим…

Д’Эрбини положил на место каску, а Полен со свечою в руках увел остальных артистов. Обе избранницы уселись на краю огромной кровати и, посмеиваясь, начали шептаться. Некоторое время капитан в нерешительности стоял посреди комнаты, затем, желая прекратить эти смешки, осведомился, как зовут прелестных дам.

— Жанна, — представилась мадмуазель Орнелла, которую вне театра звали Жанной Модр. — А это Катрин.

— Катрин? Это рифмуется с интим. Или я ошибаюсь?

Обе красотки прыснули от смеха.

— А Жанна с чем рифмуется?

— Погодите, погодите…

Застигнутый врасплох, капитан нахмурил лоб, тщетно пытаясь найти какое-нибудь созвучие, но кроме «ванна» и «манна» в голову ничего не приходило…

— Ой! А что у вас с правой рукой? — спросила Катрин.

— С правой рукой?

Он поднял культю, закрытую рукавом рубашки.

— Моя правая рука осталась где-то в России, мои дорогие красавицы, но порой мне кажется, что я шевелю пальцами.

Обе гостьи перестали хихикать и с интересом слушали историю д’Эрбини. Рассказывая им об ампутации, капитан хотел щегольнуть своим мужеством и привлечь внимание к собственной персоне, а заодно и припугнуть девушек. Он подробнейшим образом описал, как знаменитый хирург гвардии доктор Ларрей прикладывал ему на живую рану личинок мух, которые, быстро размножаясь, препятствуют развитию гангрены… Взволнованный капитан начал лихорадочно вспоминать свои прочие доблестные подвиги и ранения:

— Под Ваграмом я горел вместе со спелой пшеницей, которая воспламенилась от артиллерийских снарядов. На Праценских высотах моей лошади снарядом разорвало живот. В Польше я еле живой выбрался из торфяника. Под Беневенто, спасаясь от англичан, я чуть не утонул, когда плыл через горную реку. В Сарагосе мне пробили череп прикладом ружья, а на следующий день меня придавило обломками обрушившегося здания. Не раз и не два мне казалось, что я уже труп. Я видел, как текла кровь из водосточных труб в монастыре Святого Франциска. А вот, взгляните, ранение в бедро… Эй! Да что ж это я…

Д’Эрбини так увлекся своими воспоминаниями, что и не заметил, как девушки уснули, прижавшись друг к дружке. А он только расстегнул рубашку, чтобы показать свои раны.

— Ах, вы мои цыпоньки, как просто все получается, — пробормотал капитан, подходя к кровати.

Теперь он отчетливо слышал спокойное, ровное дыхание обеих девушек. Ножом он разрезал шнурки на ботинках мадмуазель Орнеллы, срезал пуговицы на одежде спящих, но дальше этого дело не пошло, так как на лестнице вдруг послышалась какая-то возня и топот. Д’Эрбини в ярости бросился к двери и столкнулся с раскрасневшимся Поленом, за которым топтались драгуны с фонарями в руках.