Шелест алой травы

— А-а-а-а, ты о Кьюби но Кицуне? Я читала в учебнике истории! Круто!

— Я пойму, если после этого ты начнёшь меня ненави… Что?!

— Круто! Интересно, а можно себе получить что-то похожее?

— То есть ты… Но ведь Кьюби — воплощение ненависти! Меня считают его реинкарнацией!

— И что? Наруто-кун! — я сделала шажок вперёд и нежно провела по покрытой полосками щеке. — Если я в чём и уверена, так это в том, что твой огонь не обжигает и испепеляет, а согревает, даёт жизнь и уют. Ты дорог мне, глупый Блондинчик. А по поводу Кьюби, да, я испытываю к тебе очень плохое чувство. Зависть.

— Зависть? Но почему? Кьюби виновен в моём одиночестве! Он убил моих родителей!

— Зато он дал тебе силу. Дал тебе все эти огромные запасы чакры! У меня нету никаких «биджу», но в родной деревне меня презирали и без этого. А сила есть сила, главное, как ты ей распорядишься.

— Скрытый Извращенец сказал, что наоборот, моя сила уходит на сдерживание Кьюби! Если бы не это, я бы стал намного сильнее! — самодовольно задрал подбородок Наруто.

— Ты не помогаешь! — всколыхнувшаяся зависть стала невыносимой.

— Но ты тоже сильная! — сказал Наруто. — Если бы не клоны, я бы не смог вырваться! У тебя крутое дзюцу с этими цепями!

— Ладно, не надо мне льстить! — ложь, похвала от Наруто была невероятно приятна.

— И ты тоже много тренировалась, научилась разным крутым штукам! Скажи, то, что передали мы с Толстобровиком и Куренай-сенсей, помогло?

— Да, я изучила всё, что могла. Теперь я владею сейшитсухенка, — я притопнула ногой, земля под его ногами вздыбилась каменной платформой, а Наруто от неожиданности смешно приземлился на задницу, — знаю немного гендзюцу, могу исцелять, а ещё у меня неплохо получается фуин.

Про пытки и прочие мерзости я, понятное дело, ему рассказывать не стала.

Наруто не обиделся на мою выходку. Легко, как мячик, он подпрыгнул, вскочил на ноги и завопил:

— Круто! Мне тоже нравится фуиндзюцу!

Ну да, а то, что у тебя никогда не кончается чакра, ты продемонстрировал мне четыре из пяти сейшитсухенка, причём уверена, что Катон ты освоил не хуже… Стоп, Наруто нравится фуиндзюцу. Как и мне. У него получилось сделать то, о чём в учебниках говорят, как о невозможном.

И тут в мою голову исподволь начали прокрадываться подозрения. Море чакры, океан энергии и жизненной силы, несомненный талант к фуин. Раны от моих цепей, несмотря на всю глубину, уже наполовину затянулись, не оставляя шрамов. С чего я взяла, что он не настоящий Узумаки? Из-за цвета волос? Нелепо! Не в силах вынести нахлынувших чувств, я бросилась к нему и обхватила изо всех сил.

— Ты чего, Карин-чан? — неожиданно тихо и мягко спросил он.

Как можно объяснить всю глубину чувств той, кто была одна, которая встретила лучшего в мире человека, а после этого он оказался её… Пусть и не братом, но членом семьи? Как описать этот яркий луч надежды, выжигающий остатки тьмы из всех потаённых уголков души?

— Теперь я Узумаки Карин-чан! Теперь я член твоей семьи, и… — сквозь слёзы улыбнулась я, — ты должен взять ответственность!

Вместо той радости, что я ожидала увидеть у такой же сироты, на его лице возникли ужас и паника. Моё настроение тут же упало в чёрную бездну ад…

— Но я слишком молод! Мне рано жениться! — закричал Наруто. — К тому же, как быть с Хинатой-чан?

Тьма разлетелась сверкающими осколками, а я пыталась осознать услышанное. Ну да, незамужняя девушка обнимает обнажённого парня прямо в онсене, между нами лишь моё кимоно и его полотенце, чудом (или чакрой) удержавшееся на его бёдрах.

Еле сдерживая смех, я вновь провела рукой по его щеке и вкрадчиво прошептала:

— Наруто-кун, а ты знаешь, что на мне ничего нет? Кимоно — это Хенге и сейчас я обнажена, почти как твоя Ойроке-чан.

Это было беззастенчивым неприкрытым враньём. С тех пор, как смогла себе это позволить, я стала находить удовольствие в качественной удобной одежде, а также во множестве вещей, которые всегда можно забрать с собой в свитках или печатях на теле.

Но Наруто об этом не догадывался. Ужас сменился отчаяньем и чувством обречённости. Не в силах долго сдерживаться, я расхохоталась.

— Наруто-кун, извини, я пошутила. Это настоящее кимоно. Ты просто был таким смешным…

— Но ведь…

— Меня зовут Карин Узумаки. Один из последних членов Узумаки Ичизоку, клана, к которому принадлежишь и ты.

— Узумаки?

— Они прекрасно владели фуиндзюцу, были очень сильными, полными жизни и чакры. Никого не напоминает?

— Клан Узумаки?

— Погиб во Второй Мировой. И мы с тобой, похоже, последние его члены. Кстати, Сенджу — то есть Шодай, Нидайме и Цунаде — родственный Узумаки клан. А бабушкой Цунаде вообще была Мито Узумаки. Это было в учебниках, что ты мне передал. Неужели ты сам не прочитал?

— То есть старушка Цунаде — тоже Узумаки? — похоже, на мой вопрос он не обратил внимания. Лицо его озарилось. — Я буду звать её Цунаде-баа-чан!

— Вряд ли она обрадуется.

— Погоди, но ведь тогда… Тогда ты моя сестрёнка! А я — глава целого клана, прямо как Саске!

— Какого числа ты родился, Наруто-кун?

— Десятого октября!

— А я — двадцатого июня! Я тебя старше почти на полгода, а это значит, что глава клана — я!

Наруто вновь насупленно надулся. Проклятье, как же весело было его изводить. Прости, Наруто-кун, но с сестрёнкой тебе не очень повезло! Укорив себя за несдержанность, я решила по-быстрому сменить тему.

— Наруто-кун, а как Саске отнёсся к тому, что его брат был в деревне, но ушёл?

— Ушёл? — удивился он.

— Ну вряд ли у кого-то получилось остановить человека, уничтожившего целый…

— А-а-а, так я тебе не рассказал! На место схватки подоспел сенсей! У Итачи не было и шанса!

Что? Нет, конечно, логично, что один из трёх шиноби уровня Орочимару смог победить даже такого сильного противника. Но теперь, когда Итачи мёртв, моя цель, смысл моей жизни, несколько сузилась.

— После того как Итачи доставили в тюрьму и допросили…

— Так Итачи жив? — изумилась я.

Этот «Эро-сеннин» по-настоящему силён.

— Ага! Там что-то такое выяснилось, была какая-то суета, потом посадили в тюрьму и старого друга дедули, правда мне он никогда не нравился. А Синяя Морда, пока сенсей разбирался с Итачи, успел уйти!

— А что Саске?

— Нидайме изолировал печать Орочимару, но Учиха всё равно сам не свой. Всё, к чему он стремился исчезло и потеряло смысл…