Шепот тьмы

Он не ожидал, что она вернется. Не после прошлой ночи. Не после того, как они все закончили. Но она стояла здесь, ее лавандовые волосы были собраны в пучок. На стене отцовского кабинета распахнула широкие, калейдоскопические крылья бабочка.

Впервые за долгое время дом не казался могилой.

– Я сама себя впустила, – сказала она, когда он продолжал стоять в дверях. – Надеюсь, это не страшно.

Под ее левым глазом было пятнышко золота. Красное пятнышко на переносице. Он не мог придумать ничего более подходящего.

– Все в порядке. – Он сжал пальцы до хруста в костяшках. – Не каждый день кто-то вламывается в твой дом, чтобы нарисовать бабочек на стене.

– Я не вламывалась, – запротестовала она. – Ты сказал мне, что у меня есть действующее приглашение.

Он подпер плечом дверной косяк.

– Неужели я это сказал?

Она исказила лицо в ответ, соскребая излишки краски с лотка.

– Да. Я решила сделать тебе сюрприз. Посчитала, что это подходящая комната, – на прошлой неделе я видела все принадлежности, сложенные за дверью.

В его кармане зазвонил телефон, уже в третий раз за час. Он не обратил на него внимания, слишком занятый разглядыванием золотых, красных и коричневых цветов, заливающих пространство, где висели похвальные грамоты его отца в рамочках.

Все остальные ушли и не вернулись. Но Лейн вернулась.

С кисточкой в руке Лейн начала ерзать в тишине.

– Если это совсем не то, что ты хотел, – сказала она, – ну, в таком случае я могу перекрасить.

– Это идеально, – заверил он ее. – Я не хочу, чтобы ты что-то меняла.

Она отступила назад и осмотрела свою работу, положив руки на бедра. Брызги краски капали на ткань. Молча он присоединился к ней у стены. Долгое время они стояли бок о бок в свете желтой малярной лампы, не разговаривая. Колтон изучал бабочку и думал о метаморфозах. О медленном погружении под воду, холодную и окутывающую, и возвращении обратно в виде чего-то нового. Чего-то странного.

Чего-то, что родная мать могла бы оставить в прошлом.

– Прости меня за вчерашний вечер, – сказала Лейн, ее голос был приятным вторжением в его мысли. – Мне кажется, что я, возможно, слишком остро отреагировала.

– Не беспокойся об этом. Я перегнул палку. – Он не упомянул Шиллера, хотя ему отчаянно хотелось спросить, видела ли она его снова.

– Это не так. – Лейн опустилась на колени и взяла вторую кисть. – Ты сказал, что раньше вы с Нейтом были близки. Вы поссорились?

Такой вопрос сразу насторожил его.

– Не совсем.

Открыв новую банку с краской, Лейн посмотрела на него.

– Что бы там ни было, я уверена, что ты просто заботился обо мне. Так ведь поступают друзья, верно?

Его грудь сильно вздымалась.

– Мы друзья?

– Думаю, да. – На ее щеках вспыхнул румянец. – А разве нет?

Ему было интересно, что произойдет, если он сломается и расскажет ей правду. Не разломятся ли его кости на две части от напряжения.

– Конечно, – сказал он. – Мы можем быть друзьями.

– Хорошо. – Она вложила вторую кисть в его руку. – Ты можешь заняться левым крылом.

Он не двинулся с места.

– Я не художник.

– Я тоже. – Она подвинула поднос в его сторону. Краска растеклась по бокам жирными красными брызгами. – Это просто. Набираешь немного краски на кисть и размазываешь ее.

Как бы демонстрируя это, она засунула кисть глубоко в соседний поднос и провела веером щетины по стене. Золото стекало вниз, как дождь. Колтон поморщился.

– Микеланджело только что перевернулся в могиле.

– Пойдем, Прайс. Если я рисую, то и ты рисуй. – Лейн с трудом сдержала улыбку.

Ее слова пронизывали его, как нити марионетку. Необратимо опутывая его. Прекращая его кровообращение. Он не смог бы отказать ей, даже если бы захотел. Нахмурившись, он намочил кисть и провел кончиком по стене. Появилась тонкая красная полоса, похожая на рану. Взглянув на Лейн, он увидел, что она смотрит на него. Глаза сияли, лицо было усеяно золотом.

– Ты довольна?

– В экстазе, – заверила она его.

После этого они комфортно работали в тишине. Сосредоточились на своих задачах. Он не мог вспомнить, когда в последний раз находился в этой комнате и не чувствовал, что не может дышать.

У него почти закончилась краска, когда Лейн окликнула его.

– Кстати, Адья увидела это, – сказала она. – То, что у нее в голове.

Он положил кисть в поднос.

– Да?

– Это был мальчик. Или то, что осталось от мальчика. Она сказала, что его разорвало на части.

Кровь в его жилах стала синей.

– Это ужасно.

– Чудовищно. – Бросив на него косой взгляд, она спросила: – Тебе это никого не напоминает?

Его осенило, что именно поэтому она и вернулась. Не для того, чтобы рисовать ему бабочек. Не для того, чтобы быть его другом. А потому что она все еще продолжала разбираться в этой проклятой стене с именами. Он попытался собрать волю в кулак, чтобы не разозлиться. Вместо этого почувствовал лишь облегчение.

– Уэнздей, – сказал он ровно, – ты спрашиваешь меня, знаю ли я лично кого-нибудь, кого разорвало на части?

Она поморщилась.

– Да?

– Нет. – Это не было ложью. В отчете о вскрытии Гузмана говорится, что его травмы соответствуют человеку, которого сбросили с огромной высоты. Перетти выглядел так, как будто его протащили за собой какое-то огромное расстояние. Не было никакой мыслимой закономерности, потому что закономерности были для людей. А Гусман и Перетти были убиты не человеком.

Он не хотел думать о том, что может означать открытие Давуд. Не сейчас, когда имя Шиллера зияло между ними, как пропасть.

Он не хотел отвечать на все эти вопросы. Не хотел быть ее другом.

Взглянув на часы, он поспешил заговорить, пока она не продолжила свой допрос.

– Уже поздно. Ты вряд ли успеешь на последний поезд. Давай я подвезу тебя обратно в кампус.

Поездка домой была тихой. Никакой музыки. Никаких разговоров. Только гул двигателя, дальний свет фар, прокладывающий путь через темноту новолуния. На его коже под волосками были видны небольшие трещинки, прочертившие карту по позвонкам. Он держал руки на руле и старался не думать о Шиллере и о том, что еще он мог прошептать Лейн на ухо.