Шереметьево

В общем, все ясно. Повстречался нам самый что ни на есть типичный головорез пустоши, если не считать его рук, сплошь покрытых необычными для этих мест татуировками. Осьминоги с когтистыми щупальцами. Рыбы со скорпионьими хвостами и плавниками, напоминающими руки. Якоря, гарпуны, чайки… И волны, нависшие над рукой утопающего, воздетой к небу…

Бритоголовый скользнул взглядом по Рудику, перевел глаза на меня, посмотрел не мигая пару секунд, словно пытаясь заглянуть в мой череп – и махнул рукой.

– Присаживайтесь.

И добавил для своих:

– Эти – нормальные.

– Да какие они нормальные? – взвился было бородатый. – Мутанты ж, сразу видать!

– Можно подумать, мы стопроцентные люди, – отрезал лысый. – Всё. Я сказал.

Над костром повисло молчание. Второй спутник татуированного, в таком же комбезе, но весьма изодранном и местами залатанном, так вообще за все это время ни разу не пошевелился. Лишь после слов старшего отложил автомат, и снова уставился в костер глазами такими же странными, как и у вожака…

– Кто такие и куда идете? – низким, глухим голосом спросил бритоголовый. А может, и просто лысый – не у всех в этом мире волосы и зубы на месте. Главное, чтобы руки из нужного места росли, да мозги на месте были.

– Я – Иван, прозвище – Снайпер. Это – Рудик, спир. Идем из Петербурга в Москву по делу, до которого есть дело только нам.

Татуированный хмыкнул, но при этом его глаза остались такими же, словно не было в них жизни. Маска, да и только. Впрочем, мне говорили, что у меня с мимикой тоже проблемы. Наверно, это отличительная черта всех сталкеров.

Лысый неторопливо протянул руку. Нормальная такая лапа, как весло.

– Вячеслав. Слава с Балаклавы для своих [13] .

– Мы – свои в доску, – заверил я.

– Надеюсь, – прищурившись сказал лысый. – Хотя я так и не понял, зачем ты первому встречному свое имя и маршрут выкладываешь.

– В доверии – сила. Не слышал про это?

Вячеслав помолчал, изучая меня тяжелым взглядом.

– Не слышал, – криво улыбнувшись, сказал он. – В наших краях так не считают.

13

О приключениях морского сталкера Вячеслава и его спутников можно прочитать в романе Владислава Выставного «Севастополь» литературного цикла «Кремль 2222».

– А где они – те края?

– Далеко. Севастополь – может, слышал?

– Да ладно?! Как же вы, из такой дали, сюда добрались?

– Не важно. Замнем для ясности.

– Понял. Сам не люблю, когда с вопросами лезут.

Нагнувшись, я подкинул увесистую ветку в костер. Чистая психология – обозначить участие в совместном деле. Плюс проверка. Если психанут на тему «какого ты в наш костер свои дрова суешь?» – лучше уйти, пока не стало слишком поздно. Если же примут помощь – значит, есть шанс, что когда заснешь, тебе не перережут горло.

Вячеслав помолчал, с сомнением поглядывая то на меня, то на своих спутников. Потом сказал:

– В Москву идем. Бывал там?

– Случалось.

– Дело у нас важное за Куполом. Безопасный путь через него знаешь?

– Безопасный? Хороший вопрос. Надо подумать.

– Подумай. Только времени на раздумья у нас не так, чтобы очень, – в голосе лысого послышался мягкий напор.

Что ж, его костер, и он имел право задавать вопросы. Пока что все шло в рамках приличий, так что я не стал выкобениваться и ответил в том же тоне.

– Как придумаю – расскажу.

– Ладно, – кивнул Вячеслав. – В общем, сидите себе, отдыхайте. Можете погреть в костре консервы, если имеются. Если нету, выделим одну банку на двоих из наших запасов. Не обессудьте, больше ничем не поможем.

– Нормально все, – сказал я, снимая рюкзак и доставая из него припасы вместе с флягой, которую взял в качестве трофея, разгромив банду Скорняка. – Спирт будете?

– Вишь, Андрюха, Вячеслав же говорил – нормальные они, – подал голос третий сталкер, отрываясь от созерцания костра. – А ты не верил…

Общий стол – это всегда хорошо. Топит ледок недоверия, а спирт, принятый в меру, только способствует этому процессу. Когда же совместный ужин был окончен, Вячеслав потянулся к гитаре.

– Сбацаю-ка я нашу, севастопольскую, – сказал он, проводя по струнам татуированными пальцами. – Говорят, еще до Конца Света она была сложена. О море, которого больше нет…

И запел. Голос у него был густой, насыщенный, словно наэлектризованное небо перед грозой, готовой вот-вот разразиться над далекими волнами моря, которое тоже не пощадила Последняя Война человечества…

Черно-белое море отразилось в воде,Черно-белые чайки парят над кормою,И кричат морякам что-то там о судьбе,Только птичий язык,только птичий язык не понять, не дано нам.Нам понятно одно – это наша судьбаНас качает на волнах, словно мать в колыбели,И к чему предсказанья – пустые слова,Наша жизнь, наша смерть,наша жизнь, наша смерть среди мачткорабельных.Это просто водаМежду небом и дном,Это наша беда,Наше вечное горе…Почему же всегда,Возвращаясь домой,Вспоминает моряк,вспоминает моряк это Черное море.

Он пел о далеком море, а я вспоминал о девушке с гитарой, которая осталась там, в разрушенном городе за непроницаемым энергетическим куполом. Нет, все-таки не зря проделал я столь далекий путь. Спасибо тебе, моряк из далекого Севастополя, за твою старую песню. Теперь я точно знал, что пробьюсь через любые стены, чтобы еще раз увидеть глаза цвета единственного в мире артефакта.

А моряк пел, и его песня плыла над землей, словно свежий ветер с далекого моря, что когда-нибудь непременно снова оживет – как и эта выжженная земля, которая должна, нет, просто обязана когда-нибудь возродиться. Ведь мы – выжили, а значит, и она обязана это сделать. Ну а мы, сталкеры, последим, чтобы какие-нибудь уроды снова не попытались сжечь наш дом, имя которому – планета Земля. Даже если ради этого придется пожертвовать собственной жизнью.

Мы уходим в поход на своем кораблеПрямо за горизонт, в неизвестные дали,И хотелось бы, чтоб на родимой землеНаши близкие нас,наши близкие нас непременно дождались.Вновь, целуя невест, покидаем свой кров,Вновь уходим в туман, с злыми ветрами споря,Наш единственный крест – это роза ветров,Наш единственный бог,наш единственный бог – это Черное море.Наш единственный крест – это Роза Миров,Наш единственный бог,наш единственный бог – это Черное море.Это ж просто водаМежду небом и дном,Неживая вода,Море горя и боли…Даже если морякНе вернется домой,Вряд ли вспомнит о нем,Вряд ли вспомнит о немЭто Черное море [14] .

14

Слова Дмитрия Силлова.