Шерлок Холмс против Джека Потрошителя
Шрифт:
— Привет, сынок, — вызывающе улыбнулся инспектор. — Я больше не мог там выдержать. И вот я здесь.
— Добро пожаловать домой.
— То есть ты не сердишься?
— Ты пробыл там даже дольше, чем я ожидал.
Войдя, инспектор бросил шляпу на диван и с облегчением потянулся, но тут же на лице его появилось озабоченное выражение.
— Ты паршиво выглядишь. В чем дело, Эллери?
Сын не ответил.
— А как я выгляжу? — коварно спросил отец.
— Куда лучше, чем когда я тебя отправлял.
— Ты уверен, что с тобой все в порядке?
— Я себя нормально чувствую.
— Только
— Нет, все идет отлично. Лучше и не придумаешь.
Но старика было не провести. Он сел на диван, закинул ногу на ногу и потребовал:
— Рассказывай.
Эллери сокрушенно пожал плечами:
— Нет, мне не стоило появляться на свет сыном копа. Ладно. Кое-что в самом деле случилось. Сплелись события прошлого и нынешнего времени. Пришлось распутывать старые узлы.
— Изложи по-человечески.
— Меня втянул Грант Эймс…
— Ты мне это говорил.
— И рукопись меня увлекла. Одно повлекло за собой другое. Вот я и…
— Не улавливаю.
Эллери вздохнул:
— Да, лучше уж все тебе рассказать.
Рассказывал он долго.
— И вот как обстоят дела, папа. Она безоговорочно верит в его невиновность. Это убеждение она пронесла через всю жизнь. Могу предположить, что она и не собиралась ничего делать, пока на склоне лет ее внезапно не осенило — втянуть меня в эту историю. Осенило, и все тут!
— И как ты намерен поступить?
— Как раз хотел навестить ее, но тут ты явился.
— Мне надо все обдумать! — Инспектор Квин встал и взял у Эллери рукопись. — Насколько я понимаю ситуацию, сын, у тебя абсолютно нет выбора. Она ведь спросит твое мнение.
Эллери поднялся:
— Почему бы тебе не почитать рукопись, пока меня не будет?
— Вот-вот. Прямо и начинаю.
Квин-младший поехал на север в Вестчестер и по 22-й дороге добрался до Сомерса. За окном машины остался деревянный слон на перекрестке, напомнивший, что тут в свое время зимовал Цирк Барнума и Бейли. В Путнеме он вспомнил о героях Революции и понадеялся, что они почиют где-то на небесах, как и полагается героям.
Но все эти мысли скользили по поверхности. На самом деле он думал о старой леди, которую увидит в конце пути. И мысли эти были не из приятных.
Наконец он свернул к аккуратному маленькому коттеджу. К этому кукольному домику вела узкая подъездная дорожка. Эллери вылез и, волоча пудовые ноги, подошел к парадной двери. Он постучал, и она открылась без промедления, словно хозяйка ждала его. В глубине души он был бы не против, если бы ее не оказалось дома.
— Вы Дебора Осборн Спейн, — сказал он, глядя на нее сверху вниз. — Здравствуйте.
Конечно, она была очень старая. По его расчетам, ей должно быть уже хорошо за восемьдесят. В рукописи не говорилось точно, сколько ей было лет в тот день, когда Холмс и Ватсон побывали в Ширском замке. Ей могло быть и все девяносто.
Как и у многих старушек, особенно полноватых, лицо у нее было как печеное яблочко, но на щеках еще рдел румянец. Бюст великоват для ее габаритов — как только она его носит! А глаза молодые: поблескивают, мерцают в глубине каким-то светом.
— Входите, мистер Квин.
— Вам
не трудно называть меня Эллери, миссис Спейн?— Вот к этому я никогда не привыкну, — сказала она, вводя его в уютную маленькую гостиную, украшенную скульптурным портретом королевы Виктории; Эллери показалось, что он попал в Викторианскую эпоху; а дама продолжала с достоинством: — Не принимаю эту вашу чисто американскую манеру знакомиться, сразу же переходить на имена и хлопать друг друга по плечу. Впрочем… садитесь в это моррисовское кресло, Эллери… если оно вас устраивает.
— Вполне. Я смотрю, вы храните верность своим привычкам.
Сама она расположилась в герцогском кресле, в котором едва не затерялась.
— Что еще остается ветхой англичанке? — со слабой улыбкой сказала она. — Я понимаю… я выгляжу убежденной англофилкой. Но трудно отрешиться от того, с чего начиналась твоя жизнь. Да и зачем? Мне и в самом деле так очень удобно. А нечастые визиты в Нью-Рошель, к розам Рейчел, скрашивают мое существование.
— Так это была Рейчел?..
— Да. Она выполнила мою просьбу.
— Кем вам приходится мисс Хагер?
— Она моя внучка. Хотите чаю?
— Если вы не против, миссис Спейн, то попозже, — сказал Эллери. — У меня к вам масса вопросов. И первым делом… — Он и так-то сидел на краю кресла, опасаясь помять кружевной чехол, но тут даже весь вытянулся вперед. — Вы ведь его видели. Встречались с ними обоими. С Холмсом. С Ватсоном. Как я вам завидую!
Взгляд Деборы Осборн Спейн был устремлен в далекое прошлое.
— Это было так давно. Но я помню их. Острый, как шпага, взгляд мистера Холмса. Он был очень сдержан. Когда я взяла его за руку, то почувствовала, как он растерялся. Но был очень любезен. Оба они вели себя как настоящие джентльмены. Это главное. В те дни, Эллери, было исключительно важно быть подлинным джентльменом. Конечно, я была маленькой девочкой, и они остались у меня в памяти форменными гигантами. Как мне кажется, в определенном смысле они такими и были.
— Можно ли узнать, как вам досталась эта рукопись?
— После того как доктор Ватсон закончил работу над ней, мистер Холмс передал рукопись в поместье Осборнов. Ее взял под свою ответственность наш адвокат, да благословит его Бог! Он так преданно защищал мои интересы. Затем, когда я выросла, он незадолго до своей смерти рассказал мне об этой рукописи. Я попросила, и он прислал ее мне. Его звали Доббс, Альфред Доббс. Я часто вспоминаю его.
— Почему вы так долго ждали, миссис Спейн… прежде чем сделать то, что вы сделали?
— Прошу вас. Все зовут меня бабушка Дебора. Вы не против?
— Пусть будет «бабушка Дебора».
— Не знаю, почему я так долго ждала, — сказала старая дама. — Я никогда не думала прибегнуть к помощи специалистов, чтобы проверить свое убеждение, хотя, заверяю вас, оно с давних пор живет во мне. Но однажды меня посетила мысль, что надо поторопиться. Сколько мне еще осталось жить? А я хочу умереть со спокойной совестью.
Эллери понял, о чем она не сказала.
— Насколько я могу судить, ваше решение послать мне рукопись вытекало из ее текста, не так ли?