Шесть черных свечей

Донна догоняет первая.

— Откуда это у тебя? — спрашивает она.

— Из ручья.

Донна приходит в восторг, будто кролик, которого впервые выпустили на поле, заросшее зеленой травкой и клевером.

— Из какого ручья? Из того самого ручья? Да что ты… не может быть! — вопит она.

«Сама-знаешь-из-какого ручья», — говорит ей взгляд Венди.

— Да ты что! — кричит Донна.

Она широко разевает рот. Остальные одним глазом глядят на свою работу, а другим — на Донну и Венди.

— Раз, и води-и-и-чка в буты-ы-ы-лочке! — Венди тянет гласные, как ее ученики. Она готова к дальнейшим вопросам. Пусть их будет целый шквал.

— Со старого кладбища?

Венди кивает, и Донна кидается на нее и смачно целует в губы. Линда откатывается назад, чтобы пропустить Донну.

— Выше по течению, чем могилы?

Венди самодовольно качает головой. Нет, не выше.

— Прямо у могил? — жадно спрашивает Донна.

Венди снова качает головой, еще более самодовольно. Нет, и не прямо у могил. В молчании Венди смотрит на Донну: пусть получше представит себе, где она взяла воду. И Донна видит эту сцену во всей красе, видит, как Венди, склонившись над вонючим потоком, с бульканьем набирает полную бутылку. До самого верха, чтобы ни единого пузырька воздуха не осталось между дном и пробкой.

Да, Донна хорошо представляет себе все это, но ей все равно не верится.

— Быть не может! — задыхается Донна.

— Угу, — подтверждает Венди.

— Со дна?

— С самого дна, — говорит Венди и смотрит сквозь стекло бутылки на окружающих.

Сквозь воду сестры видят искаженные пропорции ее лица. Контуры комнаты в глазах Венди размываются, а сами сестры, занятые своим ужасным делом, превращаются в злые шаржи.

Донна уже готова объявить замечательные новости. В их распоряжении самая лучшая вода для заклятия. Венди — молодец, она просто превзошла все ожидания.

— Слушайте! Слушайте все! — кричит Донна, забирает у Венди бутылку и поднимает вверх, будто трофей, и держит, словно цыпленка со свернутой шеей. Добившись внимания, Донна провозглашает: — Она набрала ее за могилами ниже по течению!

Все поздравляют Венди. Джедди открывает рот, будто тоже хочет сказать Венди что-то приятное, но не издает ни звука. Обида, понимаете ли. А вот и еще один повод для обиды.

— Эх! У тебя и мордашка-то некрасивая, Венди, — изрекает Энджи.

В ее устах это комплимент, уж вы мне поверьте. Впервые за долгое-долгое время Венди оказывается в центре внимания. Сестра номер один. Сестрилло нумеро уно. Надежда и опора.

Освещенные сиянием славы Венди, сестры возвращаются к своим занятиям. К Венди подкатывает Линда.

— Как твои учительские дела?

— Нормально. Только работа нервная, — отвечает Венди.

Но тут в разговор вмешивается Энджи. Неприятности Десси в школе, вроде попытки устроить пожар (дело было еще в первом классе), наполнили Энджи ненавистью к учителям. Мало того, что выходных куча, так и сама работка-то для бездельников — черкай себе красными чернилами в тетрадках.

— Попробовала бы ты заработать на жизнь на настоящей работе, — вносит предложение Энджи.

— Слушайте слова мудрости. Говорит Большая Мама Кондуит! — иронизирует Венди.

Она говорит так только потому, что ее только что возвели в ранг сестры номер один. Но всеобщее одобрение в связи с доставкой воды, которая омывала трупы, уже миновало. Энджи почти готова к нападению. А настоящее нападение, по Энджи, это когда задействованы и руки, и ноги. Ну и иногда голова — ею можно сделать резкое движение в направлении носа противника.

Энджи поднимается с места и накидывается на Венди:

— Получи-ка работу, когда живешь здесь!

— Я жила здесь, Энджела, — парирует Венди.

Венди и Энджи занимают боевые позиции, но тут между ними вкатывается Линда. Тема мгновенно меняется.

— А маленький Линч у тебя еще учится? — спрашивает Линда.

Венди отвечает, не сводя одного глаза с Энджи. На всякий случай. От Энджи можно ожидать чего угодно.

— Еще как учится.

— А ты его еще не выгнала из школы?

— Если б могла, выгнала бы. Этот гаденыш меня до самоубийства доведет.

— Счас принесу крепкую веревку, можешь завязать петлю, надеть на шею и прыгнуть с лоджии, — говорит Энджи.

Звучит жутко, но все это только слова. Важен лишь тон, каким они произносятся. А в этом тоне слышится: «Проехали, забудем». Этот тон поливает все слова юмором, словно сахарной глазурью.

— Он же лапал тебя за сиськи! — встревает Донна.

— Да неужели? Это правда, Венди? — живо интересуется Энджи, внезапно становясь на защиту сестры, которая только что была в ее глазах врагом.

— Правда, — говорит Венди. — Его на три дня лишили права посещать занятия, вот и все, что он за это схлопотал.

Линда просит Венди рассказать сестрам, что выдала миссис Линч, когда мисс Коттон вызвала ее в школу. Венди надувается как может, стараясь приблизиться к габаритам миссис Линч (номер восемнадцать), и произносит голосом, очень похожим на голос миссис Линч:

— Он постоянно щупает мне буфера. Да что тут такого, пускай позабавится.

Все Девочки смеются, а Энджи расписывает, что она бы сделала с ублюдком (придушила бы), если бы он только попробовал вякнуть что-нибудь в ее присутствии.

— В наши дни люди не знают, как обращаться с детьми, — резюмирует Энджи и напускает на себя суровый вид. Однако все помалкивают — никто не хочет опять трогать чашу весов (а то ведь качнется не туда, куда надо) и упоминать молодого человека по имени Десси.

Линда говорит, что позволять мальчишке трогать грудь собственной матери подпадает под статью о сексуальных домогательствах. Даже если это делается для смеха. Джедди полагает, что социальной службе давно уже пора взяться за всю эту семейку. Давным-давно уже про них рассказывают всякие гадости. Якобы их младшая на самом деле рождена старшей дочерью. От отца семейства.

— Я всегда говорила, что с ними что-то не то, — говорит Донна. — Достаточно посмотреть, какие у них всех лбы. Извращенцы долбаные.

— Щупать грудь собственной матери — это вроде кровосмешения, — говорит Джедди.

Линда рассказывает, как она повстречалась с тем самым гаденышем на прошлой неделе у «парка с качелями». Линда возвращалась домой с тотализатора (в Донкастере в скачках на три тридцать имелась достойная «темная лошадка»), а мальчишка тут как тут. Школу, зараза, прогуливает. Торчит посреди тротуара, широко расставив ноги. Джон Уэйн засратый. Рыжие волосы и веснушки по всему лицу — этакая заблудившаяся галактика.