Шестая жена. Роман о Екатерине Парр
Шрифт:
Если бы только мать была здесь и дала ей совет. Написать о таком в письме невозможно. Кэтрин подумала, не сбежать ли в Рай-Хаус, но у нее недостанет денег; их хватало только на «мелкие надобности и пустячки», как выражался сэр Томас, выдавая ей весьма скромное, чтобы не сказать скупое, содержание. Кроме того, женщина, путешествующая в одиночку, уязвима, на нее смотрят без уважения. Поедет ли с ней Элинор или посчитает себя обязанной предупредить сэра Томаса о планах своей новой госпожи? Подумав, не объясниться ли с ним самой, она поняла, что не осмелится на это. Кэтрин не могла публично опозорить Эдварда.
Но ей самой было так стыдно, она чувствовала себя такой никудышной. Почему муж не хотел ее? Что в ней не так? Эдвард ей очень нравился; сегодня утром она размышляла, не влюбляется ли в него
Сидеть на месте дольше было невозможно. Кэтрин встала и пошла вглубь парка. Может, она ошиблась? Нет, это вряд ли. Бывает ли, что мужчина любит и мужчин, и женщин? Вот единственная надежда для нее. Но им все-таки нужно как-то вступить в брачные отношения, а значит, Эдвард должен поклясться, что больше никогда не ляжет с мужчиной. Она потребует этого. И постарается, что есть сил постарается стереть из памяти увиденное сегодня. Только так можно будет двинуться дальше.
Кэтрин услышала приближающийся топот копыт, обернулась и увидела, что к ней скачет Эдвард; она дождалась его. Спускаясь с коня, он выглядел крайне сконфуженным.
– Мне так жаль, – виновато сказал ей понурый супруг. – Простите меня. – Он не попытался обнять ее или прикоснуться к ней, а просто стоял, повесив голову. – Не знаю, почему Господь создал меня таким. Я не могу справиться с собой.
– Вы должны справиться, – твердо сказала Кэтрин. – Ради благополучия нашего брака вы должны воздерживаться от этого. Скажите, скажите мне честно: вы считаете, что когда-нибудь сможете полюбить меня, сделать мне ребенка?
– Я люблю вас, Кэтрин, – заявил он. – А что до остального, я пытаюсь.
– Настоящему мужчине не нужно принуждать себя! – крикнула она и разразилась слезами; никогда еще ей не приходилось чувствовать себя такой одинокой.
– Я не такой, как другие, – печально произнес Эдвард.
– Ваш отец знает? Меня взяли в дом, чтобы сделать вид, будто все хорошо? – Кэтрин была вне себя.
Эдвард выглядел испуганным.
– Нет. Я не думаю, что он знает. Надеюсь, что нет. Я бы умер от стыда. Я уже умираю от стыда. Прошу вас, простите меня, Кэтрин. Я сделаю, как вы просите, и буду избегать мужской компании. И постараюсь быть для вас настоящим мужем. Я не хочу делать вас несчастной.
Он был так полон раскаяния, так уступчив. Она обязана поступить с ним по-доброму.
– Вы простите меня? – снова с мольбой в глазах произнес Эдвард.
Кэтрин заколебалась. Он согласился на ее требование, и теперь ей нужно достойно сыграть свою роль.
– Я вас прощаю, – торжественно изрекла она.
– Вы ничего не скажете отцу?
– Конечно нет.
Пока они шли к дому, Кэтрин задумалась: не был ли страх, что она пожалуется сэру Томасу, главной причиной сговорчивости Эдварда?
Лето выдалось жаркое. Кэтрин проводила послеобеденное время в саду или каталась верхом по парку, как раньше в Рай-Хаусе. По утрам она тенью следовала за леди Бург, которая в своей тихой и нервной манере наставляла ее, как управляться с Гейнсборо-Холлом. Но перенимать ей было особенно нечего, так как мать и тетя Мэри прекрасно научили ее вести хозяйство в большом доме. К счастью, леди Бург не перегружала невестку обязанностями. Казалось, она хотела сохранить контроль над домом за собой, чтобы делать все так, как любил сэр Томас, а потому у Кэтрин оставалось свободное время, которое она посвящала уединению с любимыми книгами. Эдвард часто уезжал с отцом, участвуя в делах поместья. Сэр Томас ожидал этого от сына и ценил его помощь. Он постоянно твердил Эдварду, что когда-нибудь все это достанется ему.
Почти каждую ночь Кэтрин проходила одно и то же тягостное испытание. Эдвард старался продержаться достаточно долго, чтобы войти в нее, но неизменно срывался. Она лежала и позволяла ему делать, что нужно, молясь, чтобы они хоть раз соединились. Кэтрин чувствовала, что сэр Томас и леди Бург приглядываются к ней, ища признаки беременности, а скоро и другие люди начнут задаваться вопросами, все ли у них хорошо?
Мать писала каждую неделю, интересовалась, нравится
ли дочери замужняя жизнь, и сообщала новости из Рай-Хауса. Читая эти послания, Кэтрин заливалась слезами; ей так хотелось вернуться домой. Снова и снова возникало у нее искушение открыть матери правду о своем браке, но она всякий раз удерживалась от этого. Что могла сделать мать? Она только начнет переживать. А какой скандал разразится, если сэру Томасу откроется правда о его сыне или он узнает, что невестка выдала уже известную ему тайну!Дядя Уильям тоже писал племяннице. Он был крайне недоволен, потому что лишился должности вместе с Уиллом, так как кардинал Уолси распустил дорого обходившийся казне двор в Шериф-Хаттоне. Мать сообщила, что дядя вернулся домой мрачный и раздосадованный, ведь ему не удалось приобрести ни богатства, ни влияния благодаря своему посту камергера. Кэтрин удивилась, узнав, что Уилл в конечном итоге пожалел о необходимости покинуть службу у герцога. В письмах он без конца упоминал о своем новом друге, главном конюшем герцога Ричмонда, сэре Эдварде Сеймуре, который был семью годами старше его и, как почувствовала Кэтрин, по мнению брата, являл собой истинный образец для подражания. Сэр Эдвард послужил в войсках во Франции и был произведен в рыцари; его взяли в свиту Уолси, которая сопровождала кардинала во время дипломатической миссии в Париж; еще в юности он познакомился с придворной жизнью, а теперь намеревался стать рыцарем тела короля.
Уильям явно восхищался им, как героем, и надеялся, что тоже попадет ко двору благодаря Эдварду Сеймуру, который наверняка замолвит за него словечко перед королем. Однако прошло несколько недель, надежды эти не оправдались, и тогда мать отправила Уилла в Кембридж. «Ему уже шестнадцать, – писала она. – Он образован, хорош собой, очарователен и умеет заводить знакомства. Он не пропадет, я уверена».
Как же Кэтрин скучала по брату и сестре! Но они вылетели из гнезда, и она понимала, что, если когда-нибудь вернется в Рай-Хаус, там все будет по-другому.
1529–1531 годы
Письма матери были полны переживаний по поводу развода короля – его Великого дела, как называли это в народе. Папа прислал из Рима кардинала, чтобы тот разобрал дело вместе с кардиналом Уолси, и судебное заседание устроили в главном зале монастыря Черных Братьев, недалеко от старого дома Парров. Королева пребывала в большом волнении, – писала мать, – потому что король вел себя так, словно вердикт предрешен, и даже планировал коронацию Анны Болейн. Король был уверен, что его святейшество не откажет английскому Защитнику Веры [2] в справедливом решении. Однако Екатерина держалась очень храбро. К счастью, мистресс Анну отослали домой ждать исхода дела.
2
Защитник Веры – титул, полученный Генрихом VIII от папы Льва X за издание в 1521 году богословского трактата «В защиту семи таинств», где в противовес идеям Мартина Лютера, лежавшим в основе Реформации, поддерживались папская власть, индульгенции, отпущение грехов и семь таинств. Титул был отозван папой Павлом III, а сам король отлучен от Католической церкви за разрыв отношений с Римом и объявление себя главой Англиканской церкви. В 1544 году английский парламент стал именовать Защитником Веры короля Эдуарда VI как охранителя англиканской веры от католицизма.
В следующем послании мать описывала, как королева явилась в суд, встала на колени перед королем и страстно воззвала к нему, моля избавить ее от этого испытания. Он ничего не отвечал, только смотрел в пустоту. Ее милость поднялась и вручила судьбу дела Господней воле, дав итальянскому кардиналу предлог перенести разбирательство в Рим. Король вознегодовал, кардинал Уолси впал в немилость, а мистресс Анна вернулась ко двору, брызжа ядом. Мать сильно тревожилась за королеву Екатерину, находившуюся в глубоком горе. Она добавила, что на Анну все это очень сильно повлияло.