Шестерня

Отведя глаза, и стараясь не думать о чудовище, Шестерня сосредоточился на секире. Рывок, нужен хороший рывок, такой, чтобы рука легла на рукоять, взмахнула, занося оружия для удара, а там будь что будет. Хорошо бы еще цапнуть щит, но это уж как выйдет. Главное - секира. А там будет видно, кто кого. Только не думать о чудовище, что, возможно, уже стоит рядом, раздумывая, куда бы ухватить. И ладно, если вцепится в ногу, а то ведь может еще куда, повыше да понежнее.

Напружинившись так, что заныли мышцы, Шестерня рванулся, полетел к столу птицей, пущенным изо всех сил камнем, стрелой, от возбуждения и страха рыча и завывая на всю пещеру. Не долетев всего чуток, ударился об стол, завизжал, забился, разбрасывая и круша на пути все подряд, пока рука не легла на рифленую рукоять, после чего с победным воем подскочил, замер, оскалив зубы, и угрожающе вращая глазами в поисках противника.

Никого. Пещерка пуста. Черной щелью змеится вход. Словно все происходящее оказалось дурным сном, наважденьем. Приплясывая от перенапряжения, Шестерня подхватил щит, помявшись, двинулся к выходу, воздев над головой секиру. Пусть только сунется - расправа будет жестока и скоротечна! Но... по-прежнему никого, ни скрипа, ни шороха. Может и впрямь почудилось?

Подойдя к выходу, Шестерня долго стоял, всматриваясь и вслушиваясь, пока перед глазами не поплыло, а в ушах не загудело. Со вздохом облегченья, он опустил взгляд. По спине пробежали мурашки, брови сошлись на переносице, а пальцы сильнее сжали рукоять секиры. В пыли, с трудом заметные, отпечатались следы неведомого гостя.

Оторвав взгляд от следов, Шестерня некоторое время осматривал пещеру, пока глаза не остановились на сожженной у стены груде железа. Удовлетворенно кивнув, Шестерня отложил секиру и щит, и шагнул вперед, руки вцепились в здоровенный металлический брус, потянули. Некоторое время спустя, прервавшись на отдых, Шестерня отступил на шаг, с удовлетворением оглядел результат работы. Перед входом, загораживая проход на две трети, громоздится груда железа: угрожающе топорщатся штыри, тяжкими грузами - опорами покоятся болванки. Попытайся пролезть незваный гость - времени окажется достаточно, чтобы подготовится и встретить врага во всеоружии.

Проверив прочность сооружения, и укрепив несколько неустойчивых мест, Шестерня взялся за доспехи. Воспоминание о шипах и жутких крючьях чудовища прибавило сил, и Шестерня, не откладывая, взялся за ковку. От перевернутого в горнило короба угля, сдобренного черным маслом, огонь задышал, разросся, а когда в дело вступили меха, то и вовсе взвился под свод, озарив пещеру яркими всполохами.

Молот застучал, щедро рассыпая вокруг наковальни алые искры, заготовка зазмеилась, сплющиваясь и изменяя форму, словно живая. Несколько десятков колец для железной рубахи, пяток пластин, взамен оторвавшихся, на штаны, клепки на шлем. Сперва Шестерня собирался ограничиться малым, но, разохотившись, ушел в работу с головой, ковал и ковал, не замечая времени и усталости. Лишь когда на столешнице, обновленные, в рядок расположились десяток вещей, он отложил молот, тыльной стороной ладони отер пот, довольный, широко улыбнулся.

Давно лелеемое, желание осуществилось само собой. У него есть комплект доспехов и оружие. Все в неплохом состоянии, все залатанное собственными руками, что значит можно не ждать неприятных сюрпризов, когда, в критический момент, вдруг сами собой разойдутся кольца рубахи, или, едва заметный, удар схлестнет пару - тройку защитных пластин, но главное - ни за одну вещь не пришлось отдать даже малого камня или крупицы золота!

Вот это удача так удача. Всегда бы дела шли таким образом, давно бы закончил с утомительными, а зачастую опасными странствиями, обзавелся б корчмой, стоял за стойкой, прислушиваясь к россказням завсегдатаев да подсчитывая барыш. Не жизнь - сказка!

От сладких мыслей отвлек шорох. Возле входа звякнуло, донесся болезненный вскрик, а затем загремело так, что Шестерня сорвался с места, осознав, что делает, лишь после того, как замер посреди комнаты в угрожающей позе с щитом и секирой наперевес. Глаза прикипели к оставшемуся пустым промежутку входа, желваки вспухли, а пальцы вцепились в рукоять секиры так, что побелели костяшки. Еще немного, и затаившийся во тьме враг появится. Возможно, появится не один. Но это уже не важно. В одной руке щит, в другой секира. И, хотя, вместо того, чтобы облегать тело броней, доспехи лежат позади бесполезной кучей мусора, легко он не дастся. Ну же, давай, выходи!

Во тьме перехода заворчало, зашевелились жуткие тени невиданных тварей. Преграда жалобно заскрипела, затрещала, подаваясь под чудовищным напором, и наконец, не выдержав, с грохотом опрокинулась, подняв тучу пыли. Кто-то закашлялся, чертыхнулся и... над обломками завала, протаяли Бегунец и Зубило.

Протирая слезящиеся от пыли глаза, Зубило произнес с досадой:

– Прости, похоже, мы что-то уронили впотьмах. Угораздило же забыть фонарь.

Осмотрев комнату, и остановив взгляд на хозяине, Бегунец произнес извиняясь:

– Надеюсь, не помешали. А... чем это ты занимаешься?

Перехватив заинтересованные взгляды парней, Шестерня поспешно отбросил секиру, повертев щит в руках, отстраненно произнес:

– Вот, решил порядок навести, да задумался.
– Щит последовал за секирой, а Шестерня поспешно шагнул навстречу, натужно улыбнувшись, произнес: - Проходите, не стойте столбами. Раз пришли, что уж теперь...

Не заставляя упрашивать, Бегунец тут же прошел к горнилу, присел, всматриваясь в ревущее пламя. Зубило некоторое время топтался, с подозрением посматривая то на наваленный возле входа хлам, то на хозяина, что с крайне заинтересованным видом рассматривал свод, но лишь пожал плечами, сняв заплечный мешок, протянул со словами:

– Мы захватили немного еды. Так, ничего особенного: хмель, мясо, овощи... Возьми, не побрезгуй.

Шестерня принял мешок, не успев развязать, ощутил мощный мясной дух, тонкие нотки свежести и даже аромат хмеля. Желудок скрутило, а слюна потекла ручьем, так что он измучился сглатывать, пока пальцы поспешно дергали и тянули неподатливые тесьмы. Наконец узел подался, ткань опала, обнажая содержимое. Все как и сказал Зубило: хороший шмат мяса, пучок фиолетовых листьев и, главное, увесистый горшочек с плотно притертой крышкой!

Глаза забегали, переходя с мяса на листья, а оттуда на неведомые бледно-серые ягоды, руки же потянулись к горшочку, облапили, потянули. Хрустнуло, крышка легла на стол, а по ноздрям ударил сокрушительный аромат хмеля. Ощутив, что если не приложится прямо сейчас, то умрет от жажды, Шестерня поднес горшочек к губам, наклонил. Жидкость обожгла язык, освежающим огненным валом прокатилась вглубь, неся с собой радость и успокоение, кадык заходил в такт глоткам, крупным и размеренным, какими утоляет жажду при помощи достойного напитка любой степенный пещерник.

Отставив наполовину опустевший горшок, Шестерня довольно крякнул, отер рукавом усы и бороду, что за время уборки посерели от пыли, но под действием очищающей жидкости вновь задорно заблистали рыжиной, ухватил мясной шмат, покосившись на застывших в терпеливом ожидании гостей, произнес, с трудом проталкивая слова через набитый рот:

– То, что пожрать принесли - молодцы. Сам бы когда еще выбрался. Но, еда - едой, а дело делом, что с помощниками, нашли подходящих?

Зубило кивнул, сказал с подъемом: