Шестерня

В груди грохочет так сильно, словно от сотрясающих тело прыжков ребра осыпались в желудок, и теперь переворачиваются в такт шагам, задорно стучат. Дыхание вырывается с всхлипываньем, во рту пересохло, а язык, бессильный удержаться во рту, того и гляди запутается в ногах. Дорога удлиняется на глазах. Ведь совсем недавно было рукой, а сейчас... Он же бежит в сторону деревни, или это обман зрения? Куда уплывают дома! Тропа петляет так, будто строители, прежде чем приступить к работе, хорошенько приняли на грудь, а потом, по ходу дела, добавили еще и еще. Пропойцы, секиру Прародителя им в печень! Несносная деревня. Невыносимый народ. Да когда ж все это кончится!

Источенная домами - норами колонна приблизилась, надвинулась, загородив собой пещеру. С трудом различая мутнеющую от напряжения в глазах дорогу, Шестерня подскочил к лестнице, рванулся, в последнем усилии перемахнув сразу пяток ступеней, упал на колени, желая лишь одного, умереть прямо сейчас, только бы не бежать дальше. Позади затопало, послышались голоса, заскрипело железо.

Краем глаза Шестерня заметил, как из стены выдвигаются толстенные металлические брусья, перекрывая лестницу. Долгий отвратительный скрежет металла по камню, а спустя миг воздух сотрясся от ударов. Один, другой, третий. Будто кто-то невидимый, но жутко сильный развлекался, кидая в ворота здоровенные булыжники. Мелькнула тень, еще одна. Раздалось недовольное шипенье, и... все прекратилось. Лишь едва слышимое шуршанье раздавалось еще некоторое время, но вскоре стихло.

Раздались шаги, послышался гул голосов. По-прежнему стоя на коленях, Шестерня смотрел, как в поле зрения появляются сапоги: одни, вторые, и вот уже с десяток обувок нагло выстроились перед носом, перетаптываясь, и недовольно шурша. Собравшись с силами, он встал, стряхнул с колен пыль, и лишь после этого поднял глаза.

Впереди, насколько позволяет лестница, сгрудились местные: мужчины и женщины. Одни сурово хмурят брови, другие неодобрительно качают головами, но во всех лицах испуг и облегченье, словно некая серьезная опасность только что прошла стороной. Пещерники разом заговорили, кто с радостью, а кто с возмущеньем, замахали руками, так что в общем гомоне невозможно разобрать радуются ли они гостям, или проклинают незадачливых путников.

Шестерня потряс головой, недовольно скривился. Мало того, что после безумного бега в голове шумит, так еще эти раскричались. И чего хотят, ведь все кончилось благополучно, никто не погиб, и даже не покалечился? Ну... почти не покалечился. Хотя, разложенный на тропе "защитный вал" о себе напоминает, напоминает. Вон как колено распухло, страшно смотреть! Он мельком обернулся. Оба сопровождающих стоят позади, вперили взгляды в лестницу, и хотя на лицах обоих явно читается раскаянье, не сказать, что особо расстроены. Губы Бегунца подрагивают, нет-нет, да промелькнет тень улыбки - гордости за совершенное. Забой же выдвинул челюсть, презрительно кривит губы, гоня пережитый страх.

Гомон затих, из толпы, протиснувшись через соплеменников, выбрался старик, от шеи до пят закутаный в халат толстой ткани, сам невысокий, сгорбленный, иссохший от старости и работы, одно слово - обжевок, и как на ногах стоит? Однако взгляд живой. Из глазниц, угнездившись глубоко в черепе, остро посверкивают угольки глаз, рассматривая пришельцев то так, то этак, словно разглядывая некие видимые лишь им незримые черты.

Пожевав губами, старик сухо изрек:

– В чем дело?

Толпа зашумела, пещерники наперебой загомонили, объясняя, жестикулируя, перебивая один другого. Наконец, среди прочих голосов выделился один посильнее, произнес, заглушив остальных:

– Иглошерстни напали, Креномер! Едва успели врата задвинуть.

Мужику вторили прочие, и вскоре вновь стало не разобрать ни слова. Названый Креномером, поморщился, сказал с брезгливой гримасой:

– Не слепой, вижу. Я спрашиваю, почему, вместо того, чтобы обороняться, вы галдите как пискуны?

– Так ведь ушли, Креномер!
– послышались радостные возгласы.
– Об врата разбились, и ушли.

Старик поднял руку, отчего звуки враз обрезало, сказал сердито:

– Тем более, толкаться нечего. Расходитесь, пока с лестницы не попадали. Один завалится - всех потянет.

– Так ведь не высоко!
– не выдержав, задорно воскликнул Бегунец.

Старик перевел взгляд на парня, отчего тот разом потупился, сказал скрипуче:

– Оно верно, не высоко. Да только я тут краем уха слыхал - иглошерстни мимо пробегали. Уверен, что ушли? Как будешь потом упавших обратно втаскивать, по частям?

Бегунец хмурился, бледнел, сгибался все ниже, будто слова старика давили тяжеленными камнями, вжимали в пол. Глядя на муку товарища, Зубило не выдержал, сказал с вызовом:

– Но ведь известно, что иглошерстни не ждут и не устраивают засад! Набежали, не нашли добычи - исчезли. Всегда так было!

Креномер перевел взгляд, сказал сухо:

– Может и так. Да только времена меняются. Вчера не ждали, а сегодня решили подзадержаться. Дай вам, оболтусам, решать, через седьмицу народу в деревне не останется.
– Помолчав, нахмурился, добавил со злым интересом: - Кстати, а кто иглошерстней притащил? Как начали орать, я из дома выглянул, успел заметить, как трое по полю улепетывают. Не подскажешь, то кто был? Глаза молодые, не мог пропустить.

Креномер придвинулся, навис над парнем, словно разом увеличился в размерах, глаза горят нехорошим огнем, рот перекошен, пальцы - крючья сжимаются, еще немного, и схватит, разорвет, втопчет в лестницу. Глядя на Зубилу с Бегунцом, что попятились, испуганно вжались спинами во врата, Шестерня сдвинулся, отгородив спутников от жуткого старика, сказал укоряюще:

– Полно тебе. Парни вели себя достойно, вовремя заметили, вовремя сказали. Даже побежали не сразу, а уж потом, когда я вперед дернул, в смысле, пошел. Гостеприимные ребята. А то, что твари по окрестностям скачут, как блохи по... к-хм, штанам, твой недогляд, не их.

Словно только сейчас заметил, Креномер взглянул на Шестерню, некоторое время задумчиво разглядывал, спросил с великим сарказмом:

– А ты вообще кто? Этих, - он мотнул головой в сторону парней, с трепетом прислушивающихся к разговору, - знаю, тебя нет.

Шестерня подбоченился, фыркнул:

– Я-то Шестерня, меня вся деревня знает. А вот кто ты такой?

ГЛАВА 4

Парни позади простонали что-то невнятное, кто-то охнул в толпе. Наступила зловещая тишина. Отвесив челюсть, Креномер ошалело уставился на Шестерню. Незнакомец стоит расслабленно, снисходительно поглядывая вокруг, словно это вовсе не он пришел в село, а к крыльцу приперлась толпа бродяг, что униженно вымаливают крошки со стола, а хозяин задумался - прогнать, или, так уж и быть, позволить вылизать грязные миски?

Рассматривая гостя то так, то этак, Креномер отстраненно произнес:

– А не выбросить ли нам гостя за ворота?

В толпе ахнули. Донеслось испуганное:

– Но ведь иглошерстни могли не уйти... ты же сам сказал.

Креномер недобро усмехнулся, сказал с усмешкой:

– Так он же сам их и привел, вот и пусть расхлебывает. А заодно спутников, чтобы впредь неповадно было кого ни попадя в деревню таскать.

– Они же погибнут! Где ж неповадно-то?
– простонала какая-то женщина.