Шестой ангел. Начало

— Роберт Уоссон — это не тот ли известный американский миллионер, автор книги «Мухоморы. Россия и история»?

— Да, точнее, соавтор. Он написал эту книгу вместе с женой, Валентиной. Она была русская, врач, они вместе занимались исследованиями магических религиозных культов употребления грибов. Их работы по псилоцибиновым грибам, действие которых сходно с действием ЛСД, сильно заинтересовали ЦРУ. В экспедицию Уоссона был внедрен агент. Но швейцарская компания «Сандоз», ранее синтезировавшая ЛСД из спорыньи, и в этот раз американские спецслужбы опередила, выделив псилоцибин в чистом виде в 1958 году. Выделил его, кстати, все тот же Альберт Хофманн. А Уоссон тем временем пытался в Мексике разговаривать с грибами и утверждал: «Когда все идет хорошо, грибы начинают говорить».

— Но при чем здесь спорынья? — спросил я, продолжая рассматривать фреску в газете.

— Лучше спросить, при чем здесь Адам, — откликнулся Алик. — На мой взгляд, фреска с легендой об Эдемском саде напрямую не связана. Только в смысле изначального Божественного Дара. Это фреска 13-го века, и она отображает реалии конкретно того времени и места, то известное местным монахам «древо познания», которое они заново открыли.

— Ты говоришь загадками, — заметил я, откладывая газету.

— Когда мы говорим о спорынье, мы всегда имеем в виду именно ее черные рожки, либо, в крайнем случае, медвяную росу. А сами рожки здесь как раз ни при чем, в том-то и дело. Но возможно. — Алик выдержал драматическую паузу, надеясь, что я тут же начну расспрашивать о посетивших его светлую голову мыслях.

— Я вот что думаю, — не оправдав надежд Алика, предложил я. — Не стоит ли нам немного развеяться и навестить славный город Мериньи?

— Стоит, — сразу согласился Алик, не отрывая глаз от компьютера. — Причем, обязательно. Дело еще в том, что до того, как эта церковь стала приходской, там было командорство госпитальеров, а еще раньше — тамплиеров.

— Тогда собирайся, и едем прямо сейчас. Сколько от Парижа до Мериньи?

— Километров под триста, — Алик вытащил из шкафа свою сумку. — Примерно четыре часа езды.

Я дернул за кольцо на стене, камин тихо отъехал в сторону. Рене всегда был затейником. Мы спустились вниз, неприметный «Ситроен» стоял прямо у черного входа. Я открыл паспорт и проверил свое новое имя — Дирк Вертле. Теперь я был немцем, а Алик по-прежнему поляком.

Глава 10 Часовня Пленкуро

Часа через три мы добрались до Шатору в департаменте Эндр и решили там пообедать в маленьком ресторанчике на авеню Шарля де Голля. До Мериньи оставалось ехать чуть больше часа. Алик сосредоточенно изучал компьютер. Выяснилось, что часовня Пленкуро, входящая ныне в комплекс природного парка Ла-Бренн, была объявлена историческим памятником в 1944 году. Но открыта она для публики только в Дни культурного наследия. Ладно, придумаем что-нибудь.

Спустя два часа мы подъехали к часовне. Нашли мы ее не сразу, поскольку пропустили поворот, и пришлось вернуться назад на несколько километров. Тихая сельская местность, деревья, просторные поля, вокруг ни души. Часовня, стоящая на перекрестке дорог, была закрыта, на дверях висела толстая цепь с висячим замком. Французское правительство давно собиралось заняться реставрацией бывшей церкви, но деньги, похоже, выделить забыло — выглядело здание запущенным и заброшенным. На остатках обломанной колокольни сидел усталый ворон и внимательно следил за нами, склонив голову на бок.

Церквям во времена Французской революции не повезло. Революционный смерч пролетел по стране, нередко сметая на своем пути почти все, что связано с религией. Особенно досталось тем монастырям и церквям, которые принадлежали орденам. Но к тому времени часовня Пленкуро давно уже была просто приходской церковью, и революционеры ее пощадили, только сбили шпиль колокольни.

— Итак, у нас есть два варианта, — рассудительно произнес Алик. — Мы можем попробовать связаться с руководством парка Ла-Бренн и предоставить им убедительную легенду, почему нам необходимо срочно посетить часовню, либо.

Я осмотрел старый ржавый замок на двери и решил, что «либо» подходит нам больше. Замок поддался легко, и минуту спустя мы вошли в полумрак часовни. Впрочем, узкие окна с решетками пропускали света больше, чем это можно было предположить.

Изначально часовня, построенная в конце двенадцатого века, была частью командорства ордена святого Иоанна Иерусалимского, то есть госпитальеров. Кроме фрески-«мухомора», в церкви присутствовали и другие непривычные для простой приходской часовни изображения. Фрески эти никто толком не изучал. Геральдические леопарды-львы на потолке. Явно отдающие масонством мастер в переднике и с молотком, ученики, пчелы, или королевские лилии. Лиса, играющая курице и цыплятам на виеле, прообразе скрипки. В христианском символизме тех веков лиса могла означать дьявола, соблазняющего наивного верующего. Но здесь изображение, казалось, означало что-то совсем другое. Часовня действительно выглядела необычно.

Я подошел поближе к неплохо сохранившейся фреске кузнеца. Нимб над его головой напоминал шляпку какого-то странного гриба. Собственно, быть может, вообще все нимбы — это грибы?

— Что-нибудь известно об этой полустертой надписи над фреской? — спросил я.

— Аббат Рину, описавший данные фрески, считал, что кузнец — это святой Элигий, а надпись над ним значит «у нас нет ключа», — откликнулся Алик.

— А у кого же тогда есть этот самый ключ, если даже сам святой Элигий не в курсе? Чем он, кстати, знаменит?

— Элигий был королевским ювелиром и казначеем королевского двора, занимался финансированием постройки католических церквей и больниц, основал несколько монастырей. Но является ли изображенный на фреске кузнец именно Элигием? Аббат Рину мог и ошибаться. Лучше называть его просто Мастером.

Алик стоял посередине зала и внимательно рассматривать алтарный выступ. В правой стороне апсиды на выцветшей фреске традиционный змей обвился вокруг древа познания добра и зла, Адам и Ева стояли рядом, прикрывая свой «срам» чем-то непонятным. Древо познания было одной высоты с райской парочкой и действительно слегка напоминало мухомор. Только выглядел этот мухомор как-то странно.

— Значит, не дерево, а гриб? — задумчиво бормотал Алик. — Но слишком необычная шляпка у гриба — с какими-то подпорками.

— Интересно, где змей взял яблоко, они растут на мухоморах? Что-то Аллегро напридумывал тут, — откликнулся я.

— Я полагаю, это все же не яблоко, — подумав с минуту, тоном маститого искусствоведа выдал Алик. — То, что нам кажется подпорками шляпки гриба — это, скорее, более мелкие грибы, растущие позади основного.

Яблока здесь тоже нет. Змей просто откусил маленькую грибную шляпку и протягивает ее Еве. И это не мухомор, а все та же спорынья. Та самая стадия развития паразита, про которую всегда забывают. И я думаю, что именно она изображена на фреске. Эти «грибочки» — стромы с красными головками, растущие из одного рожка спорыньи. Видишь, что они растут не из земли, а из одного и того же места? Вот тебе и вся великая тайна элевсинских мистерий. Вероятно, открытие произошло случайно, когда рожки спорыньи попадали в зерно. Для изготовления пива зерно проращивают, получая солод. Жрецы просто стали проращивать склероции спорыньи таким же образом, как сейчас приготавливают солод. Они замачивали и охлаждали зараженное зерно. Из такого солода варили сусло. То есть галлюциногенный напиток изготавливался из стром спорыньи, а не из рожков. Христиане узнали этот секрет, уничтожили элевсинские таинства и убили жрецов, чтобы сохранить рецепт в тайне.

— Сомнительно, эти «грибочки» слишком маленькие. В любом случае, я помню, что писал Маккенна: бывают, мол, микологи храбрые, и бывают микологи старые, но вот старых и храбрых микологов не бывает. Я уже слишком хорошо выучил то, на что способна спорынья. Боюсь, больше шансов остаться без рук и ног. А с другой стороны, есть ли вообще какие-нибудь алкалоиды в стромах?

— Однако элевсинские жрецы все же секретом владели, — не сдавался Алик. — И приготовление пива из проросших рожков могло бы объяснить, почему никто из мистов не страдал от эрготизма.