Шествие с ума

Мне вдруг так захотелось приобрести крылья, которые уже юзаются в природе сотни миллионов лет, и подняться над озером и городом. Расправить взгляд и почувствовать то, что чувствует птица. Пролететь на бреющем полёте между домами…

Тревожный, поскольку неожиданный, звонок домофона прервал мой мысленный полёт. Я подошёл к двери, посмотрел в глазок и увидел мужчину в фирменном костюме «Яндекса».

– Добрый день. Что вас занесло ко мне? – спросил я мужчину, который переступал с ноги на ногу, будто не хотел отдавать то, что принёс.

– Наша компания делает вам подарок и дарит геликоптер со специальными 3D-очками, позволяющими летать вместе с ним. Пользуйтесь на здоровье.

– В честь какой такой амнистии? – попытался пошутить я.

– Это был внутренний конкурс компании, и вы в нём победили. Всего хорошего и до свидания.

Проводив курьера, я раскрыл неожиданный (или ожидаемый) подарок и обнаружил, что аккумулятор заряжён. Вышел с геликоптером на балкон, надел очки и запустил его. Пол ушёл у меня из-под ног. Такое ощущение, наверное, испытывает космонавт, оказавшись в невесомости. Я падал, оставаясь на месте. Тут же вспомнилась фраза психоаналитиков, что «всё у нас в голове».

Привыкнув, я начал двигаться, пролетел над близлежащим парком, почти касаясь вершин деревьев. Мне вспомнился Карлсон. И я решил посмотреть, где живу, и полетел на собственную крышу. По пути я со всего размаха врезался в стену, не долетев одного этажа. Отлетел от неё и снова со всего размаха врезался в стену, как будто пытался пробиться на тридцать пятый этаж. Затем ещё и ещё. У меня словно что-то заклинило, я как будто бился головой о стену.

Когда я отлетел в очередной раз, что-то перестало меня удерживать в невесомости, и я рухнул со стометровой высоты. Лавочка, на которой сидела придомовая бабушка, стремительно приближалась…

* * *

– Иже еси на небеси, да святится имя Твоё…

Я впал в ступор. Я забыл вторую строку главной молитвы. Такое иногда случалось, но я повторял предыдущую строку, и тогда последующая всплывала в сознании. Сегодня это не помогло. Меня это очень разозлило. Как можно относиться к человеку, который забыл слова молитвы «Отче наш»? – только как к тому, кто не достоин Твоего внимания.

Вдруг кто-то или что-то коснулось моего плеча.

– Коля, ты чего ругаешься?

Волосы Галины, ещё не прибранные с утра, светлые, как рассвет, смешно сплелись на лбу, и от этого её вид был комичен. Имя «Николай» как-то непривычно царапнуло меня, но на фоне общего беспокойства я не придал этому значения.

– Забыл, краса моя, вторую строчку молитвы «Отче наш». Это всё равно что забыть, как тебя зовут. Даже не представляю себе, как смотреть теперь в глаза святых.

Галина обняла меня и нежно поцеловала в плечо:

– Да приидет царствие Твоё… – прошептала она, лукаво посматривая на меня. – Ты же помнишь, что у нас не всё ладилось. Какие скандалы я тебе закатывала, когда ты мог задержаться вечером после работы. Так что царствие твоё строилось не быстро, – улыбаясь, продолжила Галина.

Я вдруг увидел себя её глазами. Передо мной стоял не очень свежий мужчина среднего роста, немного сутулый, слегка лысоватый и немного грузный. Хотя, скорее, немного грустный, что, впрочем, не мешало ему оставаться близким. Я смотрела на этого растерянного от забывчивости мужчину, который когда-то мог повернуть реки вспять, и влюблялась в него ещё больше. Видимо, беспомощность мужчины возбуждает в нас, в женщинах, чувство материнства и бесконечной заботы. Мне захотелось, чтобы он тут же заболел, а я ухаживала за ним, меняя мокрые тряпки со лба и готовя чай с малиной.

– Кстати, нужно тебе поменять повязку на голове. Ушибы вроде зажили. А стену в твоей комнате придётся красить, ты её прилично покоцал. Ладно, поменяем повязку после завтрака. Ты заканчивай, а я пойду приготовлю яишенку, – сказала я, насмотревшись на это умилительное зрелище, и пошла на кухню.

«Интересно, а он помнит, что у нас двое детей, которые уже в школе, и их необходимо будет забрать оттуда?.. Он всё время думает о человечестве, но ведь есть в этом лесу и деревья: я, дети, бабушки. Есть те, кто сейчас с автоматами в руках воюют и у кого тоже есть дети, бабушки. Конечно, и на строительстве египетских пирамид люди гибли десятками тысяч, а мы взялись сейчас построить что-то невообразимое для одного человеческого мозга. И вообще, военные действия – как месячные для человечества. Кровь нужно постоянно чистить, иначе возникает болезненный застой, нужно сбрасывать пассионарность… Странно, я такого слова – “пассионарность” – вроде не знаю и никогда про войну раньше не думала… и про человечество тоже».

* * *

– Иже еси на небеси, да святится имя Твоё…

Мой взгляд переместился за окно. Подобно тому, как кусок белого хлеба, пролежавший довольно долго в тепле, будет подёрнут зеленоватым налётом, так и зимняя белизна на улице была подёрнута февральским весенним нетерпением.

Сегодня я поздно проснулся. Солнце уже встало и осветило городские многоэтажки, их слегка лысоватые белёсые затылки. Все они вместе являются частью жирного шрифта гигантской надписи, в которой заключается имя Твоё.

«Я, как и Ты, холостяк по жизни. Женщины мешают думать и своей суетой отвлекают от главного. Странно: я вроде когда-то задумывался о женитьбе, но Бог миловал. Возможно, я проложение Тебя, то есть продолжение, и Ты посердством… то есть посредством меня порождаешь этот мир. И он получается достаточно хорош. Интересно, а кто эта женщина в рамке у меня на подоконнике? У неё обольстительные рыжие локоны».

Вдруг вдали за дальним озером очень быстро начал расти гриб, напоминающий белый; у него была коричневая шляпка и толстая серая ножка, которая очень быстро расширялась, вбирая в себя высотные здания, завод, ТЭЦ, школу, садик, запах завода. Всё это было хорошо видно с двадцатого этажа.

Гриб настолько приблизился, что я начал различать, как в нём пропадали люди. Я всех их ощущал. Им не было больно, они не успевали почувствовать боль, только страх. Вот, видимо, старушка с коляской подлетела и пропала в плесневелой ткани времени. Я почувствовал, как её раздирает на триллионы маленьких кусочков биоты, уже не способных к самовыражению. Меня раскидывало вместе с ней. Остатки моей правой руки лежали под раскорёженным пнём от разбросанного дерева, а остатки её левого вытекшего глаза летели на высоте километра над землёй и смотрели вниз, наблюдая за буйством атомного взрыва.

«Гриб – это плесень, точнее, плесень невидима, а гриб – это его воплощение в мире», – я смотрел, как вся плесень мира решила проявиться единомоментно.

Когда ножка гриба уже была недалеко – наверное, в километре от дома, мне стало скучно, и я начал отматывать время назад. Ножка начала уменьшаться, вновь появились садик, школа, ТЭЦ. Тут я отвлёкся, и ножка вновь начала расширяться, поглощая ТЭЦ, школу, садик…

Теперь я уже мог почувствовать всех, кто причастен ко взрыву. Боль, страх, наслаждение и даже покой перемежались с ненавистью и обидой: почему я?.. Одновременно я ощутил ненависть во французском генерале, который нажал на пусковую кнопку. Его ненависть была глубиною с Байкал, причём она была не к России, а к собственной бывшей жене, которая недавно выиграла суд и забрала детей. И теперь он решил: «Пусть всё провалится в тартарары!»