Шествие в пасмурный день

Милая Сэцуко!

Сегодня утром, когда я проснулась, мама была в переднике и занималась уборкой. В доме все просто сверкало чистотой, и ничто не напоминало о вчерашнем. Мама была очень бледна, сказала, что у нее голова буквально раскалывается с похмелья, и все извинялась за вчерашнее.

За завтраком она вдруг предложила мне эвакуироваться вместе с бабушкой: мол, сама она не может оставить дом, а я еще молода и должна позаботиться о своей личной жизни. Я постаралась прекратить этот неприятный разговор, сказав, что подумаю. Я и вправду долго раздумывала и, признаюсь тебе, проявила при этом большой эгоизм.

Жизнь с бабушкой и дедом представлялась мне спокойной и размеренной по сравнению со сводившим меня с ума ежедневным общением с мамой. Но стоило мне подумать, что придется расстаться с тобой, Сэцуко, как я сразу отбросила всякую мысль об эвакуации. Но причина не только в этом: мне еще не хотелось, чтобы мама одна, первой встретила отца, когда он вернется домой.

Как видишь, я проявила настоящий эгоизм. А маме объяснила свой отказ очень просто: в ближайшие дни нас должны мобилизовать на работу на фармацевтическую фабрику, и, раз представился такой случай, я решила послужить родине.

И все же, Сэцуко, в тот момент я по-настоящему поняла, как велика роль судьбы. Появись я на свет годом позже, я училась бы еще в шестом классе начальной школы и вместе с ней должна была бы эвакуироваться. Выходит, разница в год, а иногда в день и даже час меняет всю последующую жизнь.

Но больше всего меня беспокоит другое: сумею ли я работать? Мама в это не верит. Но ты не сердись на нее. Мне ее просто жалко. А я постараюсь поработать и за себя, и за нее. Буду грудиться не хуже, чем профессиональные работницы. И решила для начала перечитать роман Фумико Нодзава «Работница с кирпичного завода».

Сэцуко! Ты единственная моя опора. Не забывай свою подругу Наоми!

… сентября

Наоми Нива

Вокруг противно жужжат мухи. Они садятся на щеки, ползают по лицу. Сэцуко трясет головой, сгоняя их. Но мухи не улетают. Они переползают на уши, на шею. Даже в таком состоянии Сэцуко противно думать, что мухи пьют ее кровь. Ей кажется страшным, что она все еще способна чувствовать отвращение к мухам, когда все ее тело смердит от пота, грязи и крови. Словно со стороны, Сэцуко видит себя во тьме, отгоняющей мух слабым движением пальцев левой руки. Правой она по-прежнему прижимает к груди тетрадь. Глаза отказывают, и Сэцуко кажется, будто она видит окружающее кожей. Но что такое мухи по сравнению с измучившими Сэцуко вшами…

Милая Наоми!

Большое тебе спасибо за множество вкусных вещей, которые ты принесла. Я уже забыла вкус настоящих о-хаги с сахаром. Сушеная морская капуста и татамииваси — любимые блюда отца. К тому же сегодня на заводе ему выдали по карточкам сакэ, и он очень доволен.

И все же, Наоми, представь себе, что бы случилось, если бы кто-то узнал, откуда эти богатства. Пожалуйста, больше так не рискуй. И еще: неудобно говорить тебе об этом, но мне как-то не по себе — будто я совершаю что-то недостойное. Конечно, мне и отцу при нашей работе не хватает того, что мы получаем по карточкам, и мы по воскресеньям прикупаем немного продуктов — но только самое необходимое, сверх того нам ничего не надо. Пойми меня правильно и не обижайся. Передай мой сердечный привет твоей маме.

На заводе, помимо девушек из нашего колледжа, работают студентки из Токио и Кавасаки. В нашей бригаде есть девушки из колледжа Сатоми. На них, как и в прежние времена, шерстяные форменные платья. У всех черные чулки, кожаные туфли. Во время работы они надевают передники из чистого хлопка, с узором. Когда кончается смена, они моют руки душистым мылом, а еду, которая выдается по карточкам, раздают ребятам. Меня удивляет, где они все это достают. Ведь по карточкам такого не получишь. Значит, эти вещи были ими припрятаны заранее, или они купили их на черном рынке и нисколько этого не стыдятся. И знаешь: остальные девушки, одетые в старенькие платья из искусственного шелка и стоптанные башмаки, не презирают их, а завидуют. А одна моя знакомая, подружившаяся с девушками из колледжа Сатоми, рассказывала, что они пригласили ее на день рождения и угощали рисом с красной фасолью и сладостями. Я поняла, что даже в нынешние времена есть немало семей, которые ни в чем не нуждаются. Но для себя я бы такого не желала. Я бы просто не могла жить, ни в чем не нуждаясь, зная, что наши солдаты на фронте жертвуют жизнью за родину. Я — частичка нашего народа и в нынешнее время хочу жить так, чтобы не стыдиться самой себя. Еще и потому я прошу тебя не делать мне больше таких подарков. Надеюсь, ты поймешь меня.

Сэцуко Оидзуми

Милая Наоми!

Ты просила меня рассказать о брате. Выполняю твою просьбу. Правда, я не умею складно рассказывать и во время наших встреч больше слушаю тебя, чем сама говорю.

Моему брату Хадзимэ исполнилось двадцать два года. Он учился в Токийском физико-техническом институте. В декабре прошлого года он добровольцем ушел в армию и сейчас служит в Китаура в резервном отряде морской авиации.

На самом же деле брату очень нравились паровозы, и ему, верно, даже и в голову не приходило, что придется когда-нибудь летать на самолетах. Но что поделаешь — паровозы могут двигаться только по рельсам, и на них особенно не повоюешь.

Дома у нас сохранилось множество рисунков и макетов паровозов и вагонов, которые смастерил брат. Причем все они точь-в-точь как настоящие. Но, как ни странно, ничего другого брат рисовать не умел, и если он пытался изобразить, к примеру, корову, то без пояснительной подписи это можно было принять за что угодно: лошадь, свинью, собаку, — но только не за корову. Брат мечтал: «Когда стану взрослым и начну зарабатывать, обязательно построю большую модель паровоза, который, как настоящий, будет работать на угле и пускать из трубы дым. Потом положу в поле рельсы, посажу в вагоны детишек, а сам сяду на паровоз и буду их возить». Я не смею сравнивать брата с твоим отцом, но я очень его люблю. Он еще замечательно свистел. Особенно хорошо у него получалась песня «Небо родины». Мне и сейчас слышится, как он выводит:

Прояснилось вечернее небо, Дует осенний ветер. Луна выплывает из-за туч. Застрекотали цикады.

Закрою глаза — и вижу, как брат, насвистывая эту песню, мастерит модель паровоза.

Брат терпеть не мог писанину. Да и для меня нет ничего более мучительного, чем писать сочинение. Наверно, это у нас семейное.

С тех пор как брат ушел добровольцем в армию, миновало десять месяцев, а он прислал матери всего одну открытку. При всей его нелюбви к писанине это слишком жестоко. Я написала ему, чтобы он хоть мать пожалел, но он не ответил. Я махнула на него рукой — нехороший, бессердечный человек!

У брата есть друг Сюдзо Вакуи. Они подружились еще в средней школе, вместе поступили в физико-технический институт и в прошлом году записались добровольцами в армию. Оба служат сейчас в Китаура, но в разных воинских частях. Этой весной их отпустили на побывку домой. Ты как раз тогда подралась с Акияма, и я рассказала им об этом происшествии. Вакуи, оказывается, слышал о твоем отце. Сам с ним не встречался, но его старший брат посещал его лекции и приходил к вам домой на семинары. А когда его арестовали за опасные мысли, твой отец отправился в полицию и ходатайствовал о его освобождении. Теперь, как я слышала, брат Вакуи тяжело болен. Удивительно, как связаны судьбы людей!

В начале письма я тебе рассказала о мечте моего брата. Когда я задумываюсь, суждено ли ей когда-нибудь сбыться, мне хочется плакать. Ничего не поделаешь: война/ И все же мне ближе образ брата, ведущего поезд с детьми, чем воюющего с врагом на истребителе. Об этом я никому не говорила и никогда не скажу. Только с тобой поделилась.

Милая Наоми!

Каждый человек должен вести свойственный ему образ жизни, быть самим собой, не так ли? Я не могла сдержать слез, читая последние страницы «Семьи Тибо» о Жаке. Наверно, требуется настоящая смелость, чтобы одному противостоять всем остальным. Я ничего не знаю о твоем отце, но, думаю, ты не должна настраивать себя против него и твоей матери. Ведь ты их любишь. А это главное.

… сентября

Сэцуко Оидзуми

Неожиданно сознание Сэцуко прояснилось. Чего бы это ни стоило, надо выбираться наружу. Сэцуко ощупью сунула тетрадь в вещевой мешок и осторожно перевернулась на бок, стараясь ровно дышать, чтобы не вызвать приступ кашля. Потом медленно легла на живот, но сразу же закашлялась. Подождав, пока кашель пройдет, она уперлась обеими руками в землю, приподнялась и медленно поползла к выходу. Сэцуко подумала, что, когда она выберется наружу, ей и там придется ползком добираться до крана, иначе не хватит сил. С двумя передышками она одолела пять ступенек. На мгновение Сэцуко показалось, что она вот-вот потеряет равновесие и скатится вниз. Неимоверным усилием она все-таки удержалась и, закрыв глаза, долго лежала не двигаясь. Ночной ветер приятно холодил лихорадочно горевшие щеки. Сэцуко слегка приподняла голову и открыла глаза. В далеком небе ярко сверкали звезды. Потом звезды заколебались и стали расплываться. С ресниц скатились слезинки и медленно поползли по щекам.

Была глубокая ночь; вокруг ни души. Сэцуко распустила шнурок шаровар и, укрывшись в высокой траве у входа в землянку, справила нужду.

Не отрывая глаз от конвейера, Сэцуко слышит знакомые шаги. Это студент Савабз. Он слегка подволакивает правую ногу. Обыкновенный, на первый взгляд ничем не примечательный юноша, которого тоже мобилизовали сюда на работу. Сэцуко обратила на него внимание еще тогда, когда ее рабочее место было рядом с лестницей. Она стала невольно прислушиваться к его необычной походке, когда он спускался по ступенькам. Невзирая на хромоту, он ни в чем не отставал от остальных студентов и работал так же прилежно. Более того, в отделе технического контроля его всегда ставили в пример, хвалили за удивительную точность изготовления деталей. Сэцуко втайне восхищалась Савабэ, еще когда они даже не были знакомы. Три часа дня. Из репродуктора звучит популярный марш:

Стомиллионный народ. Вперед, вперед! Вместе с непобедимой армией Страны восходящего солнца. Страны цветущих вишен Все силы отдадим для победы! Решающий бой впереди!

Открывается дверь, вносят деревянные ящики. Кто-то кричит: «Привезли замороженные мандарины, будут выдавать по карточкам!» Рабочие устремляются к выходу. Студентам мандарины не положены. Девушки из колледжа возмущаются, но Сэцуко воспринимает это равнодушно. Лишь однажды, когда кадровым рабочим раздавали головные повязки хатимаки с надписью «божественный ветер», она пошла в заводское управление и потребовала, чтобы и студентам выдали тоже. «Студентам не положено», — ответили ей. «Почему?»— возмутилась Сэцуко. «Не положено — и все, и не делай такие страшные глаза, а то никто тебя замуж не возьмет…»

С образом белоснежной Фудзи в сердце Девушки Родине жизнь отдают. Они словно горные вишни в цвету. Они благоухающие цветы Родины

Эта песня всегда напоследок звучит из репродуктора — наверно, потому, что на заводе работает много девушек.

Вечером, когда на цеха опускается тоскливая тишина, вновь оживает репродуктор. Звучит бравурный военно-морской марш. «Передаем сообщение Верховной ставки. Наша эскадра…» Сэцуко вместе с другими девушками с замирающим сердцем слушает сообщение. «Наши военные успехи велики, но возросли и потери». До того как Хадзимэ отправили на фронт, Сэцуко с радостью слушала военные сводки о доблестных подвигах солдат. Теперь же они отдавались в ее сердце болью, «Наши вооруженные силы атаковали вражескую военную эскадру и караван транспортов. По данным на сегодняшний день, потоплено четыре авианосца, два крейсера, один эсминец и четыре транспортных судна». Сэцуко закрывает глаза. «Сколько же потеряли мы, чтобы одержать такую победу?» — думает она. «В этом сражении мы потеряли два крейсера и один эсминец. Один самолет не вернулся на базу…» Однажды точно так же не вернется на базу и Хадзимэ… Сэцуко с горечью думает не о победах, а о летчиках и моряках, которые погибли в бою.

Когда вспыхнул китайский инцидент, Сэцуко училась во втором классе начальной школы. Она и ее подруги в ту пору любили играть на пустыре за станцией Йокохама. Там было небольшое болотце, поросшее бамбуком. Сэцуко вспомнила, как однажды Хадзимэ срезал самый стройный бамбук, чтобы отметить праздник Танабата1. Это было седьмого июля тысяча девятьсот тридцать седьмого года. Сколько с тех пор она написала патриотических писем на фронт, хладнокровно призывая незнакомых ей солдат отдать все силы для победы! Солдаты тогда смело уходили на войну, а провожающие махали им вслед флажками с изображением красного солнца на белом поле. Императорская армия в ту пору одерживала одну победу за другой, и даже траурные процессии с прахом погибших, шествовавшие под похоронные марши военных оркестров, были торжественно красивы. Война представала перед Сэцуко окутанной романтической дымкой. Теперь Сэцуко в своих письмах брату умоляет беречь себя и уже не призывает умереть за победу. Она начала понимать, сколь жестока была ее юная душа, когда она призывала незнакомых ей солдат не жалеть свои жизни.

Сэцуко простудилась и десять дней не ходила на завод. Она давно на встречалась с Наоми и перед тем, как выйти на работу, решила ее навестить. Когда Сэцуко вошла в гостиную, там спиной к дверям сидел пожилой мужчина.

— Извини, Наоми, я, кажется, пришла не вовремя, у тебя гости. Пожалуй, зайду в другой раз, — шепотом сказала она.

— Нет, оставайся. Послушаем вместе, что нам расскажет профессор Исидзука. Сэнсэй, позвольте представить мою подругу Сэцуко Оидзуми. Я вам о ней говорила. Сэцуко, это профессор Исидзука — старинный друг моего отца и мамин лечащий врач. Вы оба — мои самые близкие и дорогие друзья, поэтому чувствуйте себя свободно. — Голос Наоми звучал напряженно.

Сэцуко нерешительно присела на краешек стула.

— Сэнсэй, вам удалось что-нибудь узнать об отце? — спросила Наоми.

— Да, — кивнул профессор Исидзука.

Наоми было известно лишь то, что отец находился в Токийской тюрьме, но с прошлого года он перестал отвечать на письма и к тому же отказался от свиданий с женой. Это было невероятно, и Наоми просто не могла такому поверить.

— Сколько тебе сейчас лет, Наоми? — спросил профессор, грустно глядя на девушку.

— В этом году исполнилось пятнадцать.