Шевалье д'Арманталь
Шрифт:
Александр Дюма
ШЕВАЛЬЕ д’АРМАНТАЛЬ
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
I
Капитан Рокфинет
22 марта 1718 года, в четверг, на третьей
Он уже около получаса провел в ожидании, с нетерпением поглядывая на часы башни Самаритен, когда наконец с удовлетворением остановил свой взор на человеке, который, выйдя с площади Дофин, повернул направо и двинулся в его сторону.
Тот, кто имел честь привлечь таким образом внимание всадника, был дородный молодец пяти футов восьми дюймов ростом, без парика, с чащей тронутых проседью черных волос, наполовину в штатском, наполовину в военном платье, с бантом, который первоначально был пунцовым, но под действием дождей и солнца стал оранжевым. Он был вооружен длинной шпагой, висевшей горизонтально и нещадно бившей его по икрам; на голове у него была шляпа, которую, по-видимому, когда-то украшали перо и позумент и которую, вероятно в память о былом великолепии, ее владелец так заламывал на левое ухо, что, казалось, она лишь чудом держится в этом положении. На вид этому человеку было лет сорок — сорок пять. Он шел вразвалку, никому не уступая дороги, одной рукой подкручивая ус, а другой подавая коляскам знак проезжать, и в его лице, походке, осанке — словом, во всей стати — сквозила такая беспечная удаль, что всадник, следивший за ним глазами, не мог удержаться от улыбки и проговорил сквозь зубы:
— Кажется, это то, что мне нужно!
Придя к этому выводу, молодой человек направился прямо к вновь прибывшему, явно намереваясь с ним заговорить. Тот, хотя и не знал всадника, но, поняв, что зачем-то ему понадобился, тотчас остановился напротив башни Самаритен и, выставив правую ногу в третью позицию, одну руку положив на эфес шпаги, а другой подкручивая ус, стал ждать, что скажет незнакомец, ехавший ему навстречу.
В самом деле, как и предвидел человек с оранжевым бантом, молодой вельможа остановил коня перед ним и, прикоснувшись к шляпе, сказал:
— Сударь, по вашей внешности и осанке я решил, что вы дворянин. Не ошибся ли я?
— Нет, черт возьми, сударь! — ответил тот, к кому был обращен этот странный вопрос, в свою очередь коснувшись рукой шляпы. — Поистине, я очень рад, что моя внешность и моя осанка так красноречиво говорят за меня, ибо если вы соблаговолите обращаться ко мне по званию, которое мне принадлежит, то можете называть меня капитаном.
— Весьма счастлив, сударь, что вы военный, — снова кланяясь, сказал всадник. — Это внушает мне еще большую уверенность, что вы не способны оставить порядочного человека в затруднительном положении.
— Милости прошу, если только этот порядочный человек не хочет прибегнуть к моему кошельку, потому что, признаюсь вам со всей откровенностью, я только что оставил последний экю в кабачке на пристани де ла Турнель.
— Речь идет отнюдь не о вашем кошельке, капитан. Напротив, поверьте, мой кошелек в вашем распоряжении.
— С кем я имею честь говорить, — спросил капитан, явно тронутый этим ответом, — и чем я могу быть вам полезен?
— Меня зовут барон Рене де Валеф… — ответил всадник.
— Простите, барон, — прервал его капитан, — но, помнится, я знавал во времена фландрских войн одну семью, по фамилии де Валеф.
— Это моя семья, сударь, ведь я родом из Льежа.
Собеседники снова раскланялись.
— Итак, да будет вам известно, — продолжал барон де Валеф, — что шевалье д’Арманталь, один из моих близких друзей, этой ночью вместе со мной затеял ссору, которая должна кончиться сегодня утром дуэлью. Наших противников было трое, а нас только двое. Поэтому я с утра отправился к маркизу де Гас и к графу де Сюржи, но, к несчастью, ни тот, ни другой не ночевали дома, а так как дело откладывать нельзя, поскольку я через два часа уезжаю в Испанию, и нам во что бы то ни стало нужно найти секунданта, вернее, третьего участника, то я встал на Новом мосту с намерением обратиться к первому проходящему дворянину. Вы прошли, я к вам и обратился.
— И прекрасно сделали, клянусь богом! Вот вам моя рука, барон, я к вашим услугам. А скажите, пожалуйста, на какой час назначена встреча?
— На половину десятого
утра.— Где она должна состояться?
— У ворот Майо.
— Черт возьми, нам нельзя терять времени! Но вы верхом, а я пеший. Как же мы это уладим?
— Есть одно средство, капитан.
— Какое?
— Окажите мне честь — сядьте сзади меня, на круп.
— Охотно, барон.
— Только предупреждаю вас, моя лошадь немного горяча, — прибавил молодой вельможа с легкой улыбкой.
— О, я это вижу, — сказал капитан, отступая на шаг и бросая взгляд знатока на благородное животное. — Если не ошибаюсь, ее родина где-то между Гренадских гор и Сьерра-Мореной. Я ездил на таком коне в Альмансе и не раз одними шенкелями заставлял его ложиться, как барана, когда он хотел понести.
— Тогда я спокоен. Так на коня, капитан!
— Я готов, барон.
И, не тронув стремени, которое освободил для него молодой вельможа, капитан одним движением вскочил на круп.
Барон сказал правду. Лошадь не привыкла к столь тяжелой ноше и сначала попыталась избавиться от нее; но и капитан не солгал, так что животное скоро почувствовало, что ему не совладать с таким седоком, и после двух или трех скачков в сторону, своей бесполезностью лишь подчеркнувших в глазах прохожих ловкость обоих всадников, пришло к повиновению. Валеф и его спутник проехали крупной рысью вниз по Школьной набережной, которая в то время еще была всего лишь пристанью, поскакали тем же аллюром по набережной Лувра и набережной Тюильри, миновали ворота Конферанс и, оставив слева дорогу в Версаль, помчались по авеню Елисейских Полей, которая теперь ведет к Триумфальной арке на площади Звезды. Подъехав к Антенскому мосту, барон де Валеф несколько замедлил бег своей лошади, потому что увидел, что вполне успеет добраться до ворот Майо к условленному часу.
Капитан воспользовался этой передышкой, чтобы сказать:
— Могу ли я, сударь, теперь спросить, не проявляя нескромности, по какой причине мы будем драться? Вы понимаете, мне нужно быть осведомленным об этом, чтобы сообразно вести себя по отношению к моему противнику и знать, стоит ли его убить.
— Совершенно справедливо, капитан, — ответил барон. — Вот как было дело. Мы ужинали вчера вечером у Фийон… Ведь вы, конечно, знаете Фийон, капитан?
— Еще бы, черт возьми! Я-то и вывел ее в люди в 1705 году, перед тем как отправился в итальянский поход.
— Ах, вот как! — со смехом сказал барон. — Вы можете похвастаться своей воспитанницей, она вам делает честь! Итак, мы ужинали у нее с глазу на глаз с д’Арманталем.
— Без особ прекрасного пола? — спросил капитан.
— Представьте себе, да. Нужно вам сказать, что д’Арманталь это какой-то траппист [1] . Он ходит к Фийон только из боязни прослыть человеком, который к ней не ходит, любит не более одной женщины в одно время и в настоящую минуту влюблен в маленькую д’Аверн, жену лейтенанта гвардии.
1
Траппист — член средневекового монашеского ордена, отличавшегося особой строгостью устава.
— Прекрасно.
— Итак, мы ужинали, разговаривая о своих делах, когда услышали, как в смежный кабинет вошла веселая компания. Поскольку то, о чем мы говорили, никого не касалось, мы замолчали и невольно услышали разговор наших соседей. И вот что значит случай! Они говорили именно о том, о чем нам не следовало бы слышать.
— Быть может, речь шла о возлюбленной шевалье?
— Вы угадали. При первых славах, которые донеслись до меня, я поднялся, чтобы увести Рауля, но, вместо того чтобы последовать за мной, он положил мне руку на плечо и заставил меня снова сесть. «Так значит, — говорил один из собеседников, — Филипп [2] влюблен в малютку д’Аверн?» — «Со дня именин супруги маршала д’Эстре, когда она, переодетая Венерой, поднесла ему перевязь для шпаги со стихами, в которых сравнивала его с Марсом». — «Но ведь с тех пор прошла уже неделя», — послышался третий голос. «Да, — ответил первый. — О, она в некотором роде оборонялась, то ли потому, что в самом деле дорожит этим беднягой д’Арманталем, то ли потому, что регент, как ей известно, любит только то, что не дается ему в руки. Наконец сегодня утром, получив корзину цветов и драгоценностей, она соблаговолила ответить, что примет его высочество».
2
Герцог Филипп Орлеанский — регент Франции, правивший страной в годы несовершеннолетия Людовика XV.