Историческая проза

Яремей, а как по прозвищу – Ермак, третьим был сыном у Тимофея Аленина, самым отчаянным. Созвал батюшка сыновей в курене и повелел вынуть по прутику из веника. У кого будет короткий прут, тому уйти из куреня в Астраханское воеводство, которое охраняло Дон от бусурман-турок и от татар крымских. Вынул Яремей короткий прут, ушел в войско, удалью и смелостью прославился, атаманом стал; награду поимел от воеводства – шашку турскую ковки дамасской в золоте с прописью. Как было потом, никто не ведает: ушел…

Чтобы в моем сочинении не возникли неясности, мне придется, наступив на горло собственному эгоцентризму, прежде всего познакомить читателя с родословной моих героев. Необходимо рассказать, как они жили до того времени, когда я стал, так сказать, участником событий. Вы спросите, откуда я узнал обо всех подробностях тех давних происшествий? Терпение и еще раз терпение. Дочитайте до последних страниц, тогда, я надеюсь, вы все поймете… Пришло время сообщить кое-что о себе самом, иначе мое появление…

– Я не обсуждала этого вопроса с ней, – резко отозвалась Минни. – Трёхсотлетие Дома Романовых касается всех членов династии, и поэтому решать должен Ники, а не его жена. Ты вовремя разузнал, что празднование именин Аликс начнётся обедней в церкви гвардейских улан, шефом коих она состоит… – немного мягче продолжила она. – И хоть меня пригласили только на парадный завтрак в Александровском дворце, мы с тобой правильно рассчитали, что с Ники будет всего лучше поговорить об этом не за столом, где много…

Голова у него была совсем круглая, уши топориком, нос морковкой, брови домиком, а каковы глаза и рот, все уже увидели. Волос на голове водилось немного, зато вокруг лба, висков и потылицы поднимались острые костяные выросты. – Да ты кто будешь? – спросил старый Быня. – На же – не признали! – обиделся выходец из грязи. – Вы глаза–то бесстыжие протрите! Я же ваш прирожденный князь, грозный Жупел Кипучая Сера! Укрепляя его правду, в воздухе и впрямь завоняло. В Многоборье никаких князей не знавали…

– Эт мы могем! – добродушно отозвался Митрич, привстал с облучка и раскрутил над головой кнут. – Уй-ю-юй! От визга кони прижали уши и коренник перешел в галоп, а пристяжные, не сбиваясь с рыси, наддали ходу. Быстрее замелькали сосны, ветер кольнул в лицо морозными иглами, и Дюжев наглухо закрылся воротником шубы. Раззадорился Митрич, расшевелил коней, тройка неслась, как ласточка, оставляя за собой клубки белесого пара. Длиннохвостая сорока сорвалась с ветки, застрочила в сторону Огневой Заимки,…

Дорога метнулась на косогор, с вершины его он увидел сельцо Вражское, темно-зеленую тучу соснового бора, тусклое зеркало пруда, сельскую церковь, похожую на облако из каменных кружев. Вдоль пруда разметались избы, сараи, амбарушки, конюшни, виднелись сады вперемежку с огородами, соломенные ометы, скирды пшеницы, прясла изгородей с почерневшими снопами конопли. На берегу, окруженный голыми вязами и яблонями, стоял просторный деревянный дом. Бледная красота родных мест властно овладела душой. Тухачевский…

Из кустов выскочил атаман Грозный. — Эге-ге… Соньку забижать? Ладно… — Он созвал всех на раду, в круг, взял булаву с объеденным кем-то яблоком. Васька присужден был к розгам. Спустили с него штаны и дали дерку. — Плакать не моги, а то камень к ногам да в воду… Сонька торжествовала. С умилением она посматривала на длинноусого запорожца, защитника своего, атамана Грозного. — Сеча, спать! — приказал Емельян. — А чуть тревога, все вскакивать. Сей ночи будем брать в полон Царьград с турецким…

Були самі палаци для громадян?. Юний Александр завоював Індію. Невже сам? Цезар розбив галлів. А чи мав коло себе бодай кухаря? Філіп іспанський плакав, Коли затонув його флот. Невже ніхто більше не плакав? Як багато історій. Як багато запитань. Б. Брехт, Запитання читача-робітника Найперше мусимо з допомогою мікроскопа дослідити всі відхилення від предмета П. Пикассо. (Всі епіграфи Пікассо на титулах-з його п'єси «Пожадання, впіймане за хвіст», написаної…

В основном цитаты из Библии взяты из синодального перевода, стихи классиков переведены русскими поэтами или профессиональными переводчиками. Все примечания сделаны переводчиком и находятся на его совести. Все измерения переведены в метрическую систему. Сейчас уже трудно понять, почему редактора перевода 1947 и 1948 гг. Г. Гальперина и О. Холмская не включили в свои тексты некоторые части оригинала. В настоящем переводе никаких пропусков не будет. А может быть, в будущем удастся сделать перевод…

Верстах семи от этого дома был Петергоф, где в те годы двор проводил большую часть лета. В Петергофе и тогда был уже большой сад с великолепными фонтанами и водомётами; но дворец представлял невзрачное здание с низкими и маленькими комнатами, в которых, впрочем, было много хороших, но испортившихся картин вследствие небрежного за ними присмотра. Кроме дворца в Петергофе были уже построены два хорошеньких домика, называвшихся Марли и Монплезир; этот последний был отделан ещё Петром Великим в голландском…

Мокрый, продрогший до мозга костей, Иисус крепко держался за поручень. Когда трирема опустилась в пучину между двух крутых валов, он спокойно взглянул на этот вход в царство смерти. «Если бы жизнь была такой же простой!» – с горечью успел подумать Иисус, прежде чем морская пена хлестнула ему в лицо. Неистово бушевавшее море было настоящей крестильной купелью. Оно смывало воспоминания о компромиссах и унижениях, о развращенных священниках и честных проститутках, о больных детях и постоянно стонущих…

— Ты ешь слишком много жирной пищи и не разбавляешь вино водой, — упрекнул его Томас. — О-о-ой, брат, не хватай же так сильно за сустав, ты мне его словно щипцами сжал! — взвыл толстяк, и Томасу ничего не оставалось, кроме как дать ему питье из ивовой коры и сок, выжатый из безвременника осеннего. — Спасибо тебе, брат, огромное! Я буду за тебя молиться и поставлю за тебя свечку в часовне, если когда-нибудь смогу снова ходить. Ой-ей-ей!.. — Я оставлю тебе пузырек…

(...Толстой [7] говорит мне, что Шафиров [8] человек талантливый, но очень горячий. Последний обвиняет первого в неумении хранить что-либо в секрете. Остерман [9] средний между ними и хитрее обоих). Тут готовятся к большому маскараду — в лодках, на льду реки... Андри де Кампредон [10] , полномочный министр Франции — кардиналу Дюбуа, январь 1722 года 7 Толстой Пётр Андреевич (1645—1729) — дипломат, посол в Турции, Известен тем, что по поручению…

А в Варшаве и во всей Польше 1830–1831 годов это увлечение развернулось так ярко, было подкреплено таким рядом тяжелых жертв и самоотвержения, что одно это стоило самого подробного описания и разбора, заслужило полного увековечения в памяти людей. И что же мы видим на самом деле? Пять-шесть имен, скорее случайных в историографии, хотя бы славянской, как бы невольно раздвигающих рамки "мемуаров, воспоминаний и дневников" до объема исторического труда… В первых рядах тут Мирославский, Бжозовский,…

Открывая для себя XVII век, я понял: новейшую историю Отечества кощунственно начинать с петровских преобразований. Лик России, душа России совсем не те, что внушены нам учебниками и литературой. «Столп» — роман, завершающий мои работы о XVII веке. Тридцать пять лет я жил страданиями и счастьем наших пращуров. Первые три повести («Хождение встречь солнцу», «Клад атамана», «Сполошный колокол») были для меня освоением эпохи. Постепенно удалось объять XVII век. «Василий Шуйский»,…

В работе над третьим томом мне также помогали замечательные книги. Это «Другая жизнь» Майкла Корды, «От жизни по карточкам до рок-н-ролла» Стюарта Хилтона, «Британия времен Елизаветы: 1926–1986» Филиппа Зиглера и «В моде» Джорджины Хауэлл. Последняя из упомянутых, пожалуй, помогла мне больше всего. Как и в прошлые разы, выражаю свою безграничную благодарность Роси де Курси – блестящему, изумительному редактору. С ее профессиональными качествами могут соперничать лишь ее терпение и тактичность,…

И как помнилось теперь, сколь сразу постарел отец: щеки обвисли, отчего круглое «котиное» лицо стало едва ли не квадратным, а под глазами легли тяжелые круги, и в глазах, полных по-прежнему властной силы, уже не вспыхивала озорная, юношеская удаль, что так привлекало к нему женщин и отчего у нее самой, у девочки-дочери, начинала сладко кружиться голова. Отец был торжествен и хмур. Он готовился к разгрому хана Темир-Кутлука, намеревался стать господином всей Русской земли. Он не замахивался, как польские…

Товарищи вокруг Павла тоже боролись со сном и стужею. И когда Павел подходил к баррикаде, кто-нибудь присоединялся к нему и сдержанно говорил: — Тихо кругом. Пожалуй, ничего нынче не будет. — Пожалуй... — соглашался Павел и всматривался в безлюдье и пустынность улицы. Под утро, когда стало холоднее, словно холод шел от белесого рассвета, где-то в стороне, далеко отсюда, захлопали редкие выстрелы. Дружинники разом вскочили и столпились возле баррикады. — На Знаменской перестрелка! —…

Сын и сноха встретили Александра Николаевича без ласки. На ночь Зинаида постелила свекру на полу — и это бы еще ладно, но как постелила! Бросила старую Митькину шинель и накрыла ее газетами. А могла бы снять тюфячок с кровати с пружинным матрацем, и будто уж лишней-то пары простыней у нее не было! Укрывался Александр Николаевич своим пальто. Вот так-то он и познакомился со снохой. На следующий день вместе с Дмитрием он вышел из дома, у подъезда курсов попрощался, поблагодарил за встречу и пошел…

У него в ту пору было три добрых коня. Казаки их оседлали, повели со двора, оставив взамен двух запаленных, загнанных коняг. Пробовал не давать куда там! Отшвырнули с дороги, как мешок с мякиной, нагайкой по заду полоснули. От изгальства такого, от горя помутился у него рассудок. Кинулся на казаков с кирпичом в руках. Не успел ударить. Скрутили руки и так уделали, что полгода кровью харкал. С тех самых пор вся середка нездорова, отбили окаянные. «Через них, душегубов, раньше срока в могилу схожу».…