Шикша
Шрифт:
— Зоя, отойди, я сказал! — к нам бежал Митька.
— Это Нина Васильевна! — крикнула ему я.
Нина Васильевна застонала и открыла мутные глаза с полопавшимися капиллярами.
Подбежал Митька и тоже упал рядом на колени:
— Нина! — сказал он, — Ты меня слышишь, Нина? Кивни.
Она посмотрела на него более осмысленно и попыталась что-то сказать. На губах запузырилась кровавая пена.
— Она ранена? — испуганно прошептала я.
И тут Нину Васильевну аж выгнуло от боли. Она хрипло закричала, и мы увидели, что она зажимает живот, который аж намок от крови.
—
— Ы… ут…ы… — прохрипела Нина Васильевна, взглянув на нас осмысленным взглядом, изо рта у нее хлынула кровь, — ут… ы….
— Что? — нагнулся к ней Митька.
— У-у-ы… — сказала Нина Васильевна и её взгляд остекленел.
Глава 22
— Она мертва, — с тяжелым вздохом сказал Митька и посмотрел на меня обалдевшим взглядом.
Я зажала руками рот, чтобы не заорать от ужаса.
— Вот только не ори, — моментально разгадал Митька моё состояние, — помоги лучше мне положить её прямо.
Осторожно мы с ним перевернули Нину Васильевну (в смысле её труп), пока тело окончательно не закоченело. Митька отвёл её руки от живота и задрал пропитанный кровью, которая уже начала сворачиваться, подол куртки.
— Смотри, — тихо сказал он.
Я глянула — всё было в крови.
— Кровь, — сказала я и с недоумением посмотрела на него.
— Да нет же! Вот пулевые ранения, смотри, — поправил меня Митька, — кто-то ей в живот по крайней мере раза три выстрелил. Она истекла кровью.
Я всхлипнула, ужасная смерть.
— Надо её как-то перетащить к балку, — сказал Митька, — там ледник, мужики для хранения продуктов в прошлый раз выкопали. Положим её туда. Только вот как нам её тащить?
— Мить, — сказала я, — но этого же нельзя делать…
— Что нельзя? — удивлённо посмотрел на меня Митька.
— Труп нельзя переворачивать и трогать до прибытия милиции, — уверенно сказала я, — ты и так его перевернул и руки раскрыл ей. Это же улики. Они могут расценивать это, как сокрытие важных улик!
— Зоя! — тяжко вздохнул Митька и с жалостью взглянул на меня, — тебе таки сильно по голове прилетело, я смотрю. Ну какие улики могут быть среди тайги? Сама подумай, если мы её сейчас не заберём, то её или зверьё сожрет, или эти бандиты вернутся и труп спрячут.
Я кивнула. В его словах была определённая логика.
— Если ты прям вся такая правильная, — ехидно сказал Митька, — возьми и зарисуй положение трупа на местности. Типа картосхему сделай. Я видел, ты листы из блокнота прихватила, вот и пригодилось.
Я покраснела, поморщилась, показала Митьке язык, вытащила листочки и принялась старательно зарисовывать.
Тем временем Митька, осмотрев окрестности, спустился к берёзкам и принялся вырубать палки для волокуш.
Я рисовала картосхему и решила набросать портрет Нины Васильевны. Лицо её, сморщенное в последние минуты жизни от боли, сейчас разгладилось. И хоть его уже затянула желтоватая восковая бледность, но черты стали спокойные, умиротворённые, даже в чём-то приятные (если данное выражение уместно по отношению к трупу). Я-то привыкла всё время видеть её ехидно
поджатые губы и злой взгляд, а сейчас, когда этого не было, её лицо можно было даже назвать красивым.Вот как наше отношение к жизни искажает наше лицо!
Я продолжала старательно зарисовывать, досадуя на Митьку, что он выложил в лагере фотоаппарат из рюкзака. Вот бы он сейчас пригодился бы. Когда я дошла до рук и внимательно посмотрела — левая была сжата в кулак.
Оглянувшись, где Митька (он как раз стоял спиной ко мне и обтёсывал стволик берёзки, я нагнулась и с трудом разжала пальцы Нины Васильевны. Получилось только два пальца, но и этого было достаточно — в руке она сжимала небольшой изумруд!
Возможно, именно это послужило причиной её смерти.
Тихонечко, чтобы Митька не увидал, я сунула камешек в карман куртки, бросила взгляд на Митьку, не видит ли он, и продолжила тщательно рисовать.
Прошло примерно ещё полчаса, солнце взошло и стало припекать, над трупом Нины Васильевны начали собираться мухи, а Митька всё ещё возился с волокушами. Наконец, он соорудил что-то жуткое и влез на пригорок:
— Дорисовала? — спросил он меня.
— Угу, — кивнула я, пряча листочек в карман.
— Вот и ладненько, — миролюбиво сказал Митька и принялся перекатом затаскивать труп на волокушу.
Не буду описывать, как мы тащили это всё. Скажу только, что это было ужасно. И что несколько раз мы теряли по дороге труп — Нина Васильевна буквально слетала с волокуш на колдобинах.
В общем, она и при жизни была отнюдь не сахар, а сейчас вообще мы с нею капец как намучились.
Но всё рано или поздно заканчивается, закончился и наш страшный путь. Митька оттащил её в ледник, а я как была, так и буквально упала на лавку и всё никак не могла прийти в себя и отдышаться. Даже на мошку и комарьё, которые, словно сошли с ума, мне было уже плевать.
— Отдохни ещё немного, — сказал Митька, вернувшись, — потом попьём по быстрому чаю, и я пойду.
— Куда? — не поняла я. — следы смотреть? Я с тобой!
— Нет, я в наш лагерь пойду, — сказал Митька, а я на него уставилась как баран на новые ворота.
— Как в лагерь? Сам?
— Вот так, — отрывисто сказал Митька, демонстрируя, что, мол, всё, разговор окончен.
Но со мной такое не пройдёт.
— А почему в лагерь? — не поняла я.
— Надо мужиков поднимать, Зоя, и идти сюда, раз такие дела творятся, — пояснил Митька. — Понимаешь, если мы с тобой пойдём туда смотреть, где Нина схлопотали все эти пули, с нами будет то же самое, если не хуже. Эти бандиты очень жестоки. Поэтому нужно поднимать людей и идти сюда. Это же считай, война будет. Понимаешь?
— Понимаю, — медленно кивнула я, — но почему ты сам идёшь в лагерь? Ты меня тут что ли бросаешь?
— Потому, Зоя, — терпеливо, словно пятилетнему ребёнку, принялся объяснять Митька, — что с тобой я буду опять двое суток телимбаться, а сам я за день дойду. Тем более я пойду по старому пути, там хоть и разлилось, но я возьму отсюда кусок пенопласта и переплыву.
— Я тоже могу переплыть, — не могла поверить в такое Митькино вероломство я, — и я тоже могу идти быстро. Тем более, если мы старой дорогой пойдём.