Шимпанзе горы Ассерик

Только тогда я заметила у нее на колене кровоподтек. Я подошла к ней и протянула брюки. Рафаэлла была бледна и слегка вздрагивала от волнения. Смущенно улыбнувшись, она поспешно натянула брюки и, закатав правую штанину, стала рассматривать свою рану. Это не был след от укуса — Рафаэлла разбила колено о камень, когда Уильям толкнул ее. Мы медленно пошли в хижину. Рафаэлла села на кровать, Рене принес теплой воды, и я промыла ей рану. Это была глубокая ссадина, достигавшая в длину четырех сантиметров. Внимательно осмотрев ее, Рафаэлла спросила, нет ли у нас в лагере инструментов для наложения шва. У меня была маленькая коробочка с разнообразными иглами и кетгутом, но никакого обезболивающего средства не нашлось. Это не остановило Рафаэллу, и она решительно взяла в руки иглу.

С чувством ужаса и восхищения я наблюдала за тем, как она наложила четыре шва на собственное колено. Рене и Джулиан не верили своим глазам. Когда Рафаэлла как следует закрепила первый шов, Джулиан вышел из комнаты и до конца операции оставался в кухне. В полдень вернулся Уильям. Рафаэлла подошла к нему, села рядом и принялась перебирать его шерсть. Потом она долго играла с ним, произнося каскады итальянских слов. Оба, казалось, совершенно забыли о недавней ссоре или по крайней мере простили друг другу взаимные обиды.

27 Шаг в будущее

Юла и Камерон делали немалые успехи. Они уже без труда различали деревья, если им хоть однажды доводилось полакомиться их плодами. Но гораздо больше меня радовала их способность распознавать очертания тех деревьев, у которых съедобными были только листья или кора. Едва завидев дерево кенно или молодые побеги капока, Юла и Камерон начинали как бы в предвкушении издавать звуки пищевого хрюканья, а добравшись до ствола, с готовностью карабкались наверх и принимались кормиться. Они научились неплохо лазить по деревьям и сделались почти такими же ловкими и подвижными, как и другие шимпанзе. Однажды, недооценив прочность ветки, Юла подломила ее и свалилась на землю. Она слегка струсила и заработала пару синяков, но, к моему облегчению, не оставила попыток взбираться на высокие деревья, а лишь стала после падения более осторожной.

Подошвы ног у выращенных в неволе шимпанзе постепенно огрубевали, и это позволяло нам понемногу удлинять наши прогулки. Поначалу Юла каждый раз просилась на руки, но мало-помалу отвыкла от этой привычки и приучилась ходить самостоятельно. Правда, при этом она должна была обязательно идти передо мной, так что я с трудом приноравливалась к ее шагу. Если же я обгоняла ее, Юла начинала громко кричать. Я понимала, что она поступает так из боязни отстать или потеряться, и пропускала ее вперед. Камерон, напротив, обычно тащился далеко позади — не от усталости, а от того, что не привык идти за кем-нибудь и не чувствовал необходимости находиться под покровительством человека. Несколько раз мне приходилось возвращаться за ним или ждать, пока он нас догонит, — я боялась, что он может заблудиться и не найдет обратную дорогу в лагерь. Камерону еще предстояло многому научиться, прежде чем я сочту его достаточно подготовленным, чтобы разрешить ему передвигаться самостоятельно, если он того пожелает.

Недели через три Камерон отказался от низко висевших гамаков и стал искать место для ночлега повыше. Вначале он выбрал крышу хижины. Прихватив из гамака охапку свежесрезанных листьев, он залезал на брезентовый верх, раскладывал их там в виде гнезда, а затем ложился и засыпал. Юле понадобилось значительно больше времени, чтобы отказаться от гамака и перейти на более высокий помост. Зато потом она почти сразу стала пользоваться старым гнездом, сооруженным кем-то из шимпанзе.

Через четыре месяца после приезда Юлы и Камерона я серьезно заболела, и мне пришлось на некоторое время отправиться домой в Гамбию. Я с неохотой покидала шимпанзе, в особенности еще не вполне акклиматизировавшихся Юлу и Камерона, но мне не было страшно, что они останутся без присмотра, — на смену приезжал Найджел. Я вернулась обратно гораздо раньше, чем предполагала, по телеграмме Найджела, в которой он сообщал, что Камерон ушел из лагеря вместе с Тиной и пропал. К тому моменту, когда я вернулась, он отсутствовал уже девять дней. Мы с Найджелом еще три дня повсюду искали его, но не нашли никаких следов. Юла уже хорошо себя чувствовала в группе и, казалось, не скучала по отсутствующему брату.

Найджел рассказал мне, что Камерон очень привязался к Тине и все время держался возле нее. Они кормились вместе, занимались обыскиванием и проводили друг с другом больше времени, чем в обществе других шимпанзе. Уильям неоднократно пытался помешать их дружбе, и, хотя оба самца ни разу по-настоящему не сталкивались, отношения между ними оставались довольно напряженными. Камерон так и не научился вести себя соответственно своему подчиненному положению. Это раздражало старшего по возрасту и рангу самца, и он вымещал свою досаду на младших шимпанзе, так что им зачастую доставалась хорошая трепка от него.

Однажды днем Найджел с шимпанзе возвращался с прогулки. Тина и Камерон шли последними и, вместо того чтобы вскарабкаться по склону к лагерю, остались в долине. Это не встревожило Найджела — они остановились всего метрах в двухстах от лагеря. Уильям дошел со всей группой почти до конца, но потом внезапно повернул обратно и спустился — к Камерону и Тине, подумал Найджел. Через два часа Уильям один вернулся в лагерь. К этому моменту Найджел уже слегка беспокоился о Камероне и решил посмотреть, все ли в порядке. Обычно Камерон не любил задерживаться надолго вне лагеря.

Найджел спустился в долину — она была пуста. Он не смог обнаружить никаких следов Тины или Камерона и вынужден был вернуться из-за наступления темноты. Не появились пропавшие шимпанзе и на следующее утро… Рене, Джулиан и Найджел провели в долине весь день: повсюду разыскивали Тину и Камерона, громко кричали и звали их. С каждым днем поиски постепенно уводили их все дальше от лагеря, но не приносили успеха. На третий день Тина вернулась, однако Камерона с ней не было.

В конце концов мы с Найджелом решили прекратить розыски. Найджел вернулся в Гамбию, а я вновь осталась в лагере со своими постоянными помощниками — Джулианом и Рене. Я скучала без Камерона и во время наших прогулок пыталась обнаружить его следы. Мне трудно было представить, что с ним случилось что-то недоброе. Вероятно, он отправился с Тиной по одному из ее дальних маршрутов, но по дороге устал и остановился. А может быть, Тина бросила его, пока он спал. Как бы там ни было, оставшись один вдали от лагеря, Камерон наверняка заблудился. Я не сомневалась, что он сумеет прокормиться. Стоял сезон дождей, и вокруг было полным-полно всевозможных плодов. Что касается воды для питья, то он мог легко утолить жажду из любой лужи. Но Камерон еще не осознавал тех опасностей, которые таил в себе лес, и едва ли мог противостоять всем превратностям одинокой жизни вне лагеря.

Я не исключала вероятности и того, что он присоединился к группе диких шимпанзе. Камерон был еще очень молод и при желании мог быть принят в состав их сообщества. Если это действительно так, продолжала мечтать я, то он вместе со своими дикими собратьями может забрести в нашу долину, а оказавшись в знакомом месте, нанести визит в лагерь. В общем, мне оставалось только ждать и надеяться.

Хотя Юла никогда не искала Камерона и, казалось, не замечала его отсутствия, после его исчезновения она сделалась менее инициативной и еще более зависимой от меня. Я стала центром всей ее жизни. Я довольно легко приучала ее к новой пище, если речь шла только о том, чтобы залезть на дерево и съесть какой-нибудь плод. Но когда я попыталась показать ей, как нужно разбивать плод баобаба или раскрывать стручок афзелии, дело пошло гораздо хуже. Поняв, что плоды баобаба надежно укрыты плотной твердой оболочкой, которую она не в состоянии разломить, Юла наотрез отказывалась лазить за ними по деревьям. С аналогичными трудностями мы столкнулись и при сборе стручков афзелии. Юлу они попросту не интересовали. Когда же я поднимала ее на дерево, она с безразличным видом сидела на ветке, словно мечтала о чем-то или дремала. Я думала, что на Юлу может подействовать пример Пуха и Бобо, которые карабкались на деревья, собирали стручки и спускались с ними вниз. Однако прошло три недели, а Юла по-прежнему оставалась безучастной ко всему. Ее нельзя было назвать глупой — в некоторых отношениях она отличалась исключительной сообразительностью, но, когда дело касалось плодов баобаба или афзелии, производила впечатление полной тупицы.

Однажды мы подошли к дереву афзелии, на которое можно было легко забраться. Я решила все-таки заставить Юлу проследить за всеми стадиями сбора плодов: как нужно залезать на дерево, срывать стручки, открывать их. Вместе с Юлой я вскарабкалась на дерево, села рядом с ней на ветку и, показывая на стручок, протянула к ней руку. Юла хорошо знала эти жесты: если я показывала на какой-то предмет и одновременно протягивала руку ладонью вверх, это означало, что я прошу ее дать мне этот предмет. Я явно просила у нее стручок. В ответ Юла простодушно посмотрела на меня. Я еще раз показала на стручок, опять протянула руку и настойчиво произнесла: «Дай мне стручок, Юла! Дай мне стручок!» Я снова и снова повторяла эти слова, одновременно издавая звуки пищевого хрюканья. Юла по-прежнему равнодушно сидела рядом и наблюдала за движениями моих губ.

В это время на дерево вскарабкался Бобо. Он приблизился к нам и сорвал сразу три стручка. Ради Юлы я принялась громко хвалить его. Бобо оглянулся и удивленно посмотрел на меня. В знак того, что он оценил неожиданное внимание с моей стороны, спускаясь с дерева, он на минутку остановился и часто задышал прямо мне в волосы. Надеясь, что пример Бобо поможет Юле, я стала снова просить у нее стручок и снова не встретила никакого понимания.

Тогда я взяла ее руку и сжала пальцы так, чтобы она обхватила ими стручок. При этом я продолжала бодрым голосом хвалить ее. Не переставая говорить, я убрала свою руку. Юла продолжала держать плод, а затем выпустила его и дотронулась до моей ладони, как бы имитируя тот жест, которого я от нее добивалась. Я снова вложила ей в руку стручок, а другой рукой обхватила ветку, с которой он свисал. Потом, взяв ее руки в свои, дернула: короткий стебелек, к которому был прикреплен плод, так и остался висеть на ветке, а сам стручок оказался в руках Юлы. Я заключила Юлу в объятия и крепко прижала ее к себе, расточая явно преувеличенные похвалы в ее адрес. Юла удивленно взглянула на меня, как бы не понимая причин моего волнения, но выглядела, несомненно, польщенной. Я протянула руку, и Юла положила стручок мне на ладонь. Я снова обняла ее и стала громко урчать, имитируя пищевое хрюканье. Посадив Юлу на спину, я тотчас спустилась с дерева, подошла к плоскому камню, стукнула по стручку другим камнем, открыла его и протянула Юле. Стручок был полон гладких хрустящих лиловых семян.