Шип и хаос. Факультет отверженных
Шрифт:
Урса наклонилась ко мне, заговорила тихим голосом:
— Это был смелый план. Был лидер, который повёл всех за собой, — она чуть улыбнулась.
— Как его звали? — Я сгорала от любопытства и хотела знать все подробности.
— Его звали… Среди своих у него было прозвище — «Хаос»: сильный маг, отчаянный. И любимая у него была под стать: дерзкая, смелая ведьма.
— Любимая?! Они бились бок о бок?
Я восхищённо ждала продолжения истории, представляя, как тесню стихийников рядом с Гастоном: нити хаоса защищают наши тела, а богиня Глунадр парит над полем боя, разя врагов. Аж дух захватило!
—
— Почему же не вышло?!
— Среди хаотиков принято ценить жизнь сородичей. Это стало ошибкой. Америус отдал приказ никого не жалеть. Заложников стихийники убили первыми. Восстание было подавлено. Маги из подземелья ничем не смогли помочь: ослабленные, безвольные и пустые. Стало понятно, что без очищения от клейма ничего не выйдет.
— Америус настоящий ядовитый гад! — в сердцах я ударила кулаком подушку. — И что случилось с «Хаосом» и его любимой?
Урса замолчала, задумчиво сузив глаза, смотрела в окно не меньше минуты.
— Урса?
— Многих пытали и выжгли дар. После уничтожения дара маг умирает самой мучительной смертью. Так произошло с любимой «Хаоса». Пока она была жива, Америус предложил лидеру доказать верность власти стихийников, подчиниться. Ему был важно показать, что и самые отчаянные из нас — сломлены. За это ректор обещал отменить наказание для остальных: оставить в живых, но с метками послушания на теле.
— Как доказать? — Я не знала ответа, но уже задрожала от пугающего предчувствия.
— Убить кого-то из своих. Принести жертву на глазах у Америуса. Стать предателем и убийцей.
— «Хаос» сделал, как они хотели?
— Он выбрал ту, кого любил, — еле слышно ответила Урса. — Свою жену.
Я решила, что ослышалась.
— Как?! Как это возможно?!
— Она сама просила его о смерти. Америус не знал, что они договорились. Её лишили дара. Никаких надежд не осталось, только ожидание безумия и смерти.
— «Хаос» убил любимую?
— Один удар в сердце. Он подарил ей милосердную смерть и свободу.
Несколько минут мы сидели молча. Никак не выходило представить, что должен был чувствовать этот человек. Как у него не дрогнула рука? И какой смелой была та женщина, убедившая мужа принести в подарок Америусу собственную жизнь.
— Лидера казнили? — спросила я, всё ещё думая о той огромной беде, что случилась со всеми хаотиками.
— Нет, но его наказание страшнее смерти.
Я растерянно покрутила головой: мысли путались.
— А Гас… Господин Эссар сражался?
— Да, Кирстен, — Урса обняла меня. — Верь ему. Он не жалел себя, но пришлось усмирить гордость и ненависть к врагам, чтобы спасти живых и получить шанс на новые битвы.
— Я понимаю, понимаю.
Я задохнулась, ощущая, как в груди шириться нечто большое, горячее и волнующее. Захотелось немедленно увидеть Гастона.
Урса
вздохнула:— Если бы у нас была формула. Мы давно ищем, как стереть проклятую метку и одолеть врагов.
Меня будто подкинуло на кровати:
— Демоны! Я вспомнила!
43.
Ночь я провела в лазарете. Доктор Михель настоял на отдыхе в одиночестве, понимая, что в общей комнате меня немедленно издёргают расспросами и затискают девчонки. Он был недоволен, застав Урсу: мы горячо обсуждали формулу Константа Люика.
Я собиралась немедленно сорваться и бежать к Гастону, но наставница обещала сама всё рассказать декану. Обидно потерять такой шанс увидеть удивлённое и радостное лицо Гаса. Я почувствовала себя человеком, у которого собираются украсть его победу, но Михель обещал привязать меня к кровати. Спасибо, что не отобрать одежду: наставница как раз принесла мне новую рубашку взамен порванной Сваном.
Позже Урса заглянула в лазарет ещё раз: она не застала Эссара на месте, в корпусе его то же не было, а кто-то из мальчишек сказал, что декан уходил в сторону главного здания.
— К ректору пошёл, — заключила Урса. — Америус любит вечерние совещания. Поговорим утром.
Я даже обрадовалась: право преподнести декану новость снова переходило ко мне. Как же не терпелось показать Гастону ключ и вместе исследовать зачарованную дверь!
Я не могла заснуть, вертелась на узкой кровати, беспокоя лекаря. Михель несколько раз заглядывал ко мне, а я долго слышала его встревоженные шаги.
Заснув под утро, я не сразу осознала, что происходит. Звук разбитого стекла, громкий треск, следом лицо обдало жаром.
— Вставай, девочка! Поднимайся! — негромко, но требовательно сказал Михель, тут же подхватывая меня на руки.
Я ошарашенно таращилась на лекаря, не понимая, почему комната озарена всполохами огня. Запах палёных волос, горелой ткани и лекарств ударил в нос.
— Беги к выходу! — приказал Михель, ставя меня на ноги у двери.
Я успела заметить, что левая сторона лица врача сильно покраснела и пошла волдырями. Он метнулся вглубь лазарета, сорвал с ближайшей постели одеяло и принялся сбивать пламя, которое быстро пожирало деревянную обшивку и мебель. Треснуло и осыпалось стекло в оконной раме. На моих глазах в брешь со свистом влетел огненный шар, какие делают стихийники и ударил об пол, разбрызгивая горячую и липкую жижу. Доски немедленно занялись огнём.
С улицы донеслись крики и улюлюканье.
— Эй! Пустотелые убийцы! Пожарьтесь немного! — завопил молодой голос, а другие вторили ему. — Будете знать, как трогать наших девчонок!
— Жги их до хрустящей корочки! — взвизгнул высокий женский голосок.
— Ещё немного огнёвок! — Поддакнули несколько голосов.
Где-то на этаже громко лопнуло стекло и закричали.
— Беги! — проорал Михель и закашлялся, окутанный дымом.
Он прижал к лицу полотенце и отбежал от огня, так и не сумев побороть пламя. Я переступала босыми ногами, медленно осознавая, что происходит. От успокаивающих лекарств я соображала очень медленно. Мне повезло, что горячий шар не задел кровать, а я спала одетой. Вот только сапожки остались валяться где-то в углу.