Шипы молчания

Делать особо было нечего. Было слишком холодно, чтобы выходить на улицу, а декабрьские температуры здесь были достаточно низкими, чтобы промерзнуть до костей. Когда мы росли в Калифорнии, мы видели снег только тогда, когда искали его, что случалось не так уж и часто.

Я проучился всего месяц до моего первого года обучения в колледже в Париже, когда мне пришлось взять отпуск по болезни. Бабушка использовала свою голливудскую известность и влияние на декана, чтобы меня не выгнали. Она даже добилась от канцлера разрешения на занятия онлайн.

Мои дни с тех пор, как бабушка привела меня в эту клинику, после того как я придумал какую-то сложную историю, требующую уединения, были заполнены текстовыми сообщениями, общением по FaceTime с сестрой и друзьями и работой над учебой.

Она была настолько убедительна, что все поверили, даже Папа.

Я бы сошел с ума без модулей курса. Когда я вернусь, мне еще предстоит наверстать упущенное, но бабушка дала понять, что я не уеду с ребенком на руках.

Но все же я надеялся. И все же я хотел.

Я продолжала говорить о своем желании оставить ребенка, хотя и была в ужасе. Я никогда даже не держала на руках ребенка, я даже никогда раньше не меняла подгузник. Я ничего о них не знал.

«Ты слишком безответственен. Ты опозорил себя и нашу семью». Бабушка повторяла это снова и снова. На самом деле ее слова заключались в том, что она оставит меня без гроша в кармане, чтобы я почувствовал вкус настоящей жизни. Это было бессердечно, но она назвала это жесткой любовью.

Если бы это произошло, мой ребенок умер бы от голода. Я не могла так поступить со своим ребенком. Это было бы жестоко и эгоистично.

Я медленно соскользнул с больничной койки, одной рукой схватившись за спину, а другой потирая большой живот. Я сунул ноги в больничные тапочки и подошел к окну, глядя на тот же вид, что и последние три месяца. Как только моя шишка стала слишком заметной, чтобы ее можно было скрыть, бабушка, не сказав больше ни слова, отвезла меня в это учреждение.

За исключением того, что сейчас снег покрыл территорию, из-за чего было почти больно смотреть, скрывая любой намек на цвет, насколько мог видеть глаз. Напоминая мне о том, что времена года меняются без меня.

Почему он не пришел?

Боль в моем сердце ощущалась так, словно кто-то широко разрезал мое сердце и душу, а затем оставил меня истекать кровью. Боль была острой, поглощающей меня так же, как и Данте много месяцев назад.

Положив руку на живот, я почувствовал, как внутри меня движется жизнь. Это может произойти в любой день.

Я полезла в карман платья для беременных в поисках аварийного устройства. Это определенно было подходящее время, чтобы использовать его.

Бабушка отказалась идти на компромисс; они бы забрали у меня ребенка. Никто больше не знал о ребенке, и я не могла втянуть в это сестру и друзей. Поэтому я хранил свою тайну при себе, хотя мои губы горели желанием рассказать об этом миру. Вместо этого все, что я сказал, было ложью.

Я опустил взгляд на маленькое устройство, вертел его в руках и изучал. Это должно было спасти меня. Почему это не удалось?

Нажмите. Дышать.

Нажмите. Он пришел за нами.

Нажмите. Время истекало.

Я потерла живот, боль была невыносимой. Я хотела, чтобы наш ребенок был счастлив, родился в окружении любви, а не стыда.

— Он придет за нами, — беззвучно произнесла я, стекло от моего дыхания запотело, надежда в моем сердце потускнела. «Мы втроем будем вместе».

Мои легкие сжались, сжимаясь в груди.

«Если бы только Рейна была здесь», — подумал я в миллионный раз. Бабушка пригрозила, что заберет мои деньги на колледж, если я ей расскажу. Она не хотела, чтобы моя шестнадцатилетняя сестра была запятнана моей распущенностью. Единственная причина, по которой я согласился, заключалась в том, что я не хотел, чтобы моя младшая сестра расстраивалась. Она работала изо всех сил, и последнее, что я хотел видеть, это то, чтобы бабушка забрала и у нее деньги на обучение.

"Слишком молод. Слишком глупо. Слишком слеп. Слова бабушки, сказанные ранее, заполнили мой череп, и мне ненавистно было то, что она была права. Чертовски. Ненавидел. Это. «Вы с Рейной должны разорвать порочный круг», — выплюнула она, разочарование окрасило ее лицо. «Сможем ли мы когда-нибудь положить конец этому циклу внебрачных детей?»

Ее разглагольствования продолжались и продолжались на протяжении всего полета над Атлантикой. Это заставило меня вспомнить маму и их аргументы. С моих губ сорвался сдавленный протест, и я снова вернулся к пятилетнему возрасту.

«Бесполезно. Позор." Я до сих пор помнил, как смятение мелькнуло во взгляде мамы при резких словах бабушки. Как слезы наполнили ее глаза. Это были одни из последних слов, которые я когда-либо слышал перед тем, как моя болезнь взяла верх.

Прежде чем мир замолчал.

Я проснулась от пота на висках, боли в сердце и чьего-то тела, прижавшегося ко мне.

Рейна крепко спала у меня на руках, наркотики покинули ее организм. Я до сих пор не мог поверить, что она была под крышей. Все могло закончиться намного хуже, чем произошло, и хотя я знал, что это несправедливо с моей стороны, я винил в этом братьев Леоне.

Им следует лучше проверять своих людей. В клубе должно быть больше вышибал, чтобы женщины не подвергались риску быть обманутыми. Я улыбаюсь впервые со вчерашнего вечера, просто думая о том, как Рэйвен показала этого ублюдка. Она разбила ему череп пивной бутылкой, и в обозримом будущем он, вероятно, не сможет нормально функционировать.

Если предположить, что Амон Леоне не убивал его.

Никаких жалоб от меня. Пусть этот ублюдок умрет.

Рейна зашевелилась в моих руках, ее кудри рассыпались по моим ногам и рукам, и я сосредоточился на том, что у меня было.