Широки Поля Елисейские

И, по закону подлости, в первую же вылазку я наткнулся на свою ненаглядную вторую половинку.

Нет, собственно, ничего противозаконного я не делал: учился. Она тоже не погрешала против супружеской верности: учила. Во время моего жениховства она верно сказала: после замужества её непременно должны повысить в статусе. По-моему, статус выражался в том, что ни в какие обвёртки она не куталась, хотя длинное платье облегало её фигуру как перчатка. Притом что самих перчаток, как и башмаков или там сандалий, как раз не было: абсолютно голые конечности. Как не наблюдалось и ничего, хоть отдалённо могущего сойти за головной убор.

И ещё: глядела моя жена прямо перед собой и ни на чьи призывные мужские взгляды не откликалась.

Оттого я перевёл их (то есть взгляды) на соседний платок с весьма затейливой оторочкой. Стоящая там фигурка для игры в шатрандж мимолётно глянула мне в лицо, затем на руку, тотчас же, убедившись, что носовой утирки я не держу, улыбнулась чуть заметней прежнего и только попробовала было сдвинуться с позиции навстречу...

Как меня плотно взяли пониже локтя и произнесли самым мелодичным альтом изо всех возможных:

– Кажется, досточтимый Исидри-ини прикидывает свои шансы на рынке? Оттого и растопорщил кружевные пёрышки и сладострастные рубиновые глазки. Эх, если уж любодействовать - так с размахом. Подруги жены состоят на службе и изменой супруге не считаются. Женатиков они не обходят стороной в равной мере с холостыми и желторотыми.

Я обернулся куда более резко, чем диктовала ситуация.

То был Фируз с его рыжими кудрями и скользкой улыбочкой. Одет он был соответственно месту: в светлое и невыразимо восточное.

– Не думаю, что я преступил какую-нибудь важную заповедь, - возразил я.

(Только чуть ревновал. Без тени или остатка любви. Бывает ведь?)

– Я тоже не думаю, что преступили, - он улыбнулся ещё ласковей. - Имею в виду как вас, так и про себя самого. Оттого и говорю вам сии слова, мой прекрасный мужчина в полном соку. Почему бы вам не принять приглашение и не стать моим гостем?

– А вы приглашаете? - спросил я тупо.

– Вот именно. По всей форме. Вас ведь супруга предупреждала насчёт условий открытости и приватности? В смысле, что для меня закон не писан? Учтите, завлекаю к себе я далеко не всякого избранника, предпочитая навязываться прямо на месте. Вам оказана редкая честь.

Его пальцы на моём предплечье были бледней сосулек и казались такими же прохладными, несмотря на разгоревшийся по всему лицу румянец. Это было приятно - какая-то неземная истома протекла по моим жилам и костям, словно меня, ещё малыша, только что вымыли в жестяной ванночке и завернули в пышное, заранее согретое полотенце. "Поблазнило, - говорила тогда бабушка, в смысле что я увидел наяву некий приятный морок.
– Ишь как разомлел парниша, головка клонится и оченятки прямо закрываются".

Бабуся у меня была махрово-деревенского воспитания, чем-то похожая на то самое, во что меня кутали по самый нос.

Мы не стали брать подъёмник - как будто это могло сбить у обоих некий настрой. Но я чувствовал, будто лечу на крыльях: прямо сквозь этажи, минуя узкие марши лестниц, ввинчиваясь в пространство.

И - на самую верхнюю площадку зиккурата.

Здесь росли цветы наподобие огромных астр и хризантем, а также деревья с мелкими, прихотливо изрезанными листьями и плосковатой кроной, откуда свисала бахрома как бы из широких зелёных ладоней, повисших в изнеможении. Смоковница и виноград, мелькнуло в моём уме, хотя особого внешнего сходства я не приметил. Знаки царства, обещанного праведникам, а сами они будут коротать последние часы в тени лозы виноградной.

Так и было: в этом месте я впервые после венчального ритуала увидел стариков, что сидели на корточках или удобно вытянулись на траве лужаек. И те, и другие дремали, и Фируз с лёгким смехом указал мне на них:

– Ждут. Пока их позовут под золотую кровлю или сам я с моими детьми к ним снизойдём.

Ну конечно: кровля. И стены, и колонны, что подпирают крышу не очень большого Дворца Съездов. Той самой беседки, которую я заметил с земли, не так уж сильно преувеличив её размеры.

Дворец, вернее, большой павильон, слегка напоминал трехъярусную пагоду, крытый зал с уступами галерей, замысел некоего храма, который не состоялся. И нисколько не навевал мысли о тяжких трудах в поте лица и тела.

– Орихалк, - с лёгкой похвальбой представил здание хозяин.
– Природный сплав родом из Атлантиды, в одно и то же время литой камень и загустевший металл. Пламя, которое обрело форму рудной жилы. Его бурлящая чистота наполняет земные недра, жилы выходят на сушу или в глубины морские через жерла вулканов. Ты знаешь, что Земля внутри состоит из чистейшего орихалка? Пробовал черпать магму, пока она не остыла и не выродилась, мой Исидри?

Я хотел возразить, что нет, да и невозможно такое для смертного, но не осмелился.

Он же продолжал разглагольствовать:

– Истинный орихалк - остановленное мгновение, в нём жизнь неразделима со смертью. То две стороны одной монеты, и переплавить одно в другое умеют лишь такие, как мы.

– Кто - мы?

– Такие, как я сам. Вертдом именует нас Мерцающими. Ты сделал ошибку в местоимении, мой Исидри, следовало бы не "мы", а "вы", однако я имел в виду и тебя - немного и в некоем смутном будущем, когда ты станешь вровень с остальными.

Как я понял, определить себя он не желал, оттого и заговаривал зубы.

Внутрь дома вело подобие арки, откуда лестница вела сразу на первый этаж, минуя подвальный, и упиралась в резную двустворчатую дверь с полукружьем наверху.

Как ни удивительно, я мало что за ней разглядел. Знай бы, как живут в Вертдоме герцоги и амиры, - было бы с чем сравнить. Скажу одно: масляные лампы в канделябрах из того же вездесущего металла светили тускловато, стульев не оказалось ни одного, а ковровый ворс был нам с Фирузом по щиколотку. Его домочадцы и почтительно расступались с дороги: судя по внешности, то не была его родня, но и для слуг они были слишком хороши собой и слишком нарядно одеты.

Мы обменялись то ли приветствиями, то ли кивками в сочетании с рассеянной улыбкой и свернули на внутреннюю лестницу, явно ведущую в тот самый подвал.

Снова следует уточнить: не подвал дворца, а спортивно-развлекательный клуб по интересам. Причём убивали время тут очень своеобразно: сплошные цепи, кандалы, наручники, наножники, кресты, прямые, косые и Т-образные, как майка-тишотка, шведская стенка с редкими перекладинами, широкие, в две ладони, борцовские пояса и обитые натуральной кожей скамьи, слишком массивные, чтобы на них было можно отдыхать без задних мыслей. И, разумеется, факелы, обвитые пламенем самого зловещего вида. Интерьер был как две капли похож на тот, к которому я привык в своём аду, гостюя у нашего экзекутора, поэтому я не особо запаниковал, а лишь спросил: