Широки врата

«Скажи мне, mon garзon!» — выпалил он, — «Как я должен верить этому? Я бы отдал свое состояние, чтобы знать, но никто мне не скажет — я никому не могу доверять!» Его голос поднялся до крика, и он протянул руки посетителю. Этот вид не скоро забудется — десять костлявых пальцев, обтянутых бурым морщинистым пергаментом, колыхались перед лицом Ланни! Да самое большое состояние в Европе — Робби Бэдд говорил, что оно по-прежнему самое большое — предложено за простую мелочь, как рассказ, что будет с нами, когда мы умрем!

«Если бы я мог знать только одно из двух!» — умолял старик. — «Если бы я знал, что увижу её, я бы ушёл сегодня без капли сомнений. Но если я ее не увижу, я буду сидеть здесь и лелеять свои воспоминания, это лучше, чем ничего!»

Страдальческий тон молил ответ, и Ланни пытался дать самый сердечный, какой мог придумать. — «По крайней мере, для всех нас это непреложный факт, сэр Бэзиль, если нет будущего, то мы никогда о нём не узнаем. А время, прежде чем мы существовали, нас слишком сильно не беспокоит».

— Для меня этого не достаточно, Ланни. Я не хочу забвения. У меня есть так много обязательств, а я не вижу никого, кто компетентен их выполнить, и даже того, кто имеет какие-либо представления о них. Всю жизнь вы держите вожжи в руках, а затем вынуждены их выпустить, и уверены, что всё полетит в канаву или с обрыва. Вы хотите прокричать предупреждение, но мир не слышит или, возможно, вы потеряли свой голос! Вы допускали ошибки, и они научили вас, а вы можете научить кого-то? Никогда, никогда! Мир повернулся к вам спиной! Никто к вам не приходит. Только, чтобы получить деньги! А если и есть кто-то, кому вы можете доверять, то он слишком бесхребетен, ему не хватает амбиций, чтобы как-то использовать власть. Так что все прошло, все!

Старый паук, старый волк, старый черт фактически рыдал, всхлипывая вслух, и слезы текли из его глаз. Посетитель был смущен, ибо, в конце концов, здесь был командор ордена Бани Британской империи, и это не укладывалось в ритуал. Напротив, несомненно, такого нельзя было ожидать от жителя Леванта! Ланни не мог быть более озадачен, если бы старый плутократ сорвал бы с себя свою зеленую домашнюю куртку с пурпурным воротником и манжетами, светло-коричневые фланелевые брюки и расшитые золотом тапочки, а затем исподнее, каким бы оно бы не было — короче говоря, всё до нитки, что прикрывало когда-то толстую, но теперь сморщенную наготу.

«Жизнь слишком жестока, скажу я вам, mon fils! Это последовательность ловушек и подводных камней. Непостижимо, это невыносимо, это непростительно!» — Захаров говорил по-французски, и этот длинный ряд быстрых слогов выглядел своего рода литанией протеста. — «Что там, в Библии о суетности и досаде?»

Эрудиция двоюродного деда Ланни Эли Бэдда позволило ему с достаточной степенью точности процитировать цитату: «И оглянулся я на все дела мои, которые сделали руки мои, и на труд, которым трудился я, делая [их]: и вот, всё- суета и томление духа, и нет [от них] пользы под солнцем!» [157]

157

157 Екклесиаст 2:11

«Именно так», — сказал старик. Затем его голос, как бы умирая, произнёс: «Это последнее слово». После паузы, ему, видимо, пришла ему в голову мысль, что такое поведение не вполне соответствовало приличию. «Вы меня извините», — сказал он. — «Я теряю свои силы. Это страшная вещь, надо признать, и я боролся против этого, но я не могу больше воевать. Я одинокий и измученный старик, идущий ни с чем в могилу».

«Это может случиться с любым из нас, mon ami», — сказал младший. Снова пауза, а потом старший спросил: «Что еще случилось во время сеанса?»

Ланни не мог ссылаться на Труди, поэтому он начал рассказывать о Бхиккху и монастыре на усаженном пальмами берегу. Думая, что его постоянный взгляд мог бы смутить хозяина, он смотрел на собаку и увидел, как опускается старая голова, и закрываются старые глаза. Когда он понял, что погрузил собаку в крепкий сон, то покосился на хозяина и обнаружил, что сделал то же самое и для него. Гордая голова, которая когда-то правила тайными советами Европы, свесилась далеко вперед, насколько могла, а глаза, которые видели так много возможностей получить прибыль, были наглухо закрыты.

Ланни снизил свой голос до шепота, и когда он затих полностью, встал и вышел из комнаты. Ни хозяин, ни собака не пошевелились, а Ланни открыл дверь в коридор, где в ожидании сидел дежурный. «Le maоtre s’est endormi» ", — сказал он.

«Oui, Monsieur,'' ' '— ответил человек. — «C’est sa continue. II est devenu trиs faible [158] .»

Посетитель на цыпочках подошел к входной двери и пошел к своей машине.

158

158 «Хозяин заснул» «Да, месьё» «Это бывает. Он стал слишком слабым» (фр.)

КНИГА СЕДЬМАЯ Кнут палача

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ Лавина бедствий [159]

I

Среди клиентов, которых Ланни приобрел в Мадриде, был некий сеньор Сандоваль, экспортер различных испанских продуктов в Северную и Южную Америку. Он владел полудюжиной картин французской импрессионистической школы, и обеспокоенный повышением налогов и другими финансовыми проблемами, хотел от них избавиться. Но предложенная им цена Ланни не заинтересовала. Теперь сеньор нашёл пристанище в Париже и написал Ланни в Бьенвеню, сообщая, что готов сократить свои цены наполовину. Получив это письмо в Париже, Ланни заехал к нему, и обнаружил испанского джентльмена в слишком сильной тревоге, чтобы её можно было скрыть.

159

159 Уильям Шекспир, Генрих VIII, Перевод В.Томашевского: Cardinal Wolsey though perils did Abound, as thick as thought could make «em, and = Вулси Пускай лавина бедствий самых страшных,

Войска генерала Франко шли на Мадрид, а бомбардировщики были посланы вперед, и один из них сбросил вестника смерти на дом прямо через дорогу от особняка сеньора. В результате он захотел продать не только полдюжины французских картин, но все свои предметы искусства, свою антикварную мебель, и даже сам особняк! Он был горячим сторонником Франко, но это не принесло ему ничего хорошего, потому что лоялисты хотели драться, Франция тайно посылала оружие, и Мадрид должен был быть уничтожен. Такое, во всяком случае, было убеждение, которое сеньор вынес из чтения различных парижских газет. Предположим, что его дворецкий был трусом и уже сбежал вместо того, чтобы защищать имущество своего хозяина! Предположим, что он был предателем и передал собственность правительству! Хозяин не слышал от него в течение недели, хотя он приказывал писать каждый день.

Ланни не намеревался стать спекулянтом художественных произведений. Но он получил удовольствие от того, что он сделал с Командором, и, следовательно, подвергся искушению. Он видел, как легко вывезти картины из Испании. Как дилер в искусстве он возмущался законом запрета вывоза, как формой ложного патриотизма и препятствия распространению культуры. Чем больше народу увидит старых мастеров в Америке, чем в Европе, тем они больше принесут пользы! И вообще он хотел передать вырученные деньги на испанское дело. Если бы он был в состоянии объяснить это правительству, то они дали бы свое согласие. Так как в этом кризисе он не мог этого сделать, он взял на себя смелость действовать за них — характерный американский взгляд на жизнь.