Широки врата

Пятнадцать лет прошло с тех пор, как Ланни впервые увидел этого избранника судьбы в Сан-Ремо, худого, бледного паренька с маленькими черными усами в черном костюме и галстуке. Изменивший делу бывший социалистический редактор, проклятый публично одним из людей, которых он предал. Теперь, идя по набережной с Ирмой и своими друзьями, Ланни рассказал историю об этой встрече, и то, что он узнал о «Блаженном маленьком недовольном голубке» от пары его бывших соратников. Перед первой мировой войной он появился в Милане, убогим полуголодным молодым человеком, скулившим о своём сифилисе. Социалисты взяли его, накормили, и научили его всему, что он знал. Теперь эти социалисты были мертвы, или были в изгнании, или медленно умирали на бесплодных каменистых островах в Средиземном море. А этот новый Цезарь вырос настолько великим, что стал появляться на освещенных балконах, и когда американцы хотели сказать, что они думали о нем, они называли его «Мистер Биг».

IX

В каждом городе, где проходили конференции, всегда находилась английская семья с приемлемым социальным статусом, постоянно там проживающая. В их доме утомленные государственные мужи восстанавливали свои потраченные силы. Секретарь Уикторпа позвонил мистеру Бэдду, сказав, что он и его жена были приглашены в такой дом на берегу озера. Там они были приняты пожилой леди и ее двумя незамужними дочерьми и представлены другим англичанам. Хозяйка заводила друзей или смертельных врагов путем приглашения на такие мероприятия или отказа в этом. Члены дипломатического персонала заходили в дом без предупреждения, в том числе седой и усатый премьер-министр, которого Ланни Бэдд считал жалким ренегатом. Но ренегат об этом, конечно, ничего не знал, и любезно поклонился, говоря: «Ах, амер-р-рикнцы! Я в востор-р-р-рге от вашей стр-р-р-раны». Чай был подан в прекрасных дрезденских чашках, и в дополнение к кексам были булочки в честь премьер-министра, который был выходцем из Лоссимута. Булочки провезли вокруг на плетеном столике, установленном на резиновых колесах и называвшимся «викарием», потому что его изобретение лишило большинство симпатичных молодых англичан их основной социальной функции.

Уикторп был рад их видеть, и был особенно внимателен к Ирме, оказывая ей предупредительность и уважение. Он всегда вел себя таким образом, и мать Ланни, наблюдая за ним, тактично намекала на это сыну. Но Ланни не собирался волноваться по любому такому поводу, Ирма часто бывала в гостях у своих друзей, и женщин, и мужчин, и как люди могли не восхищаться ею? «Седди», то есть, Седрик Мастерсон, четырнадцатый граф Уикторп, представил ее выдающимся лицам, в том числе длинному, канцелярского вида сэру Джону Саймону. Ланни увидел дам, склонивших головы друг к другу, и знал, что они говорят: «Вот Ирма Барнс, американская наследница». А взглянув на Ланни, добавят: «А парень ее муж, что-то вроде брокера от искусства, так говорят». Нет смысла ожидать, что в светском обществе за вашей спиной скажут что-то доброе, ибо там охраняют социальные позиции и не позволят чужакам ворваться в священные стены.

Это было в субботу днем, и у всех, казалось, было много времени. Два известных дипломата играли в крокет с барышнями на лужайке, а другие сидели группами под цветущими магнолиями и говорили о друзьях, оставшихся дома. Уикторп представил Ланни паре молодых ребят, которые выполняли ту же роль секретаря-переводчика, которую играл американец в Париже в возрасте девятнадцати лет. Они и Его светлость говорили свободно о том, что происходило на Изола Белла. Всё было решено утром и, казалось, конференция была готова закончиться. Независимость Австрии должна быть гарантирована, и три державы обязались противостоять «всеми практическими способами» злой вещи, называемой «односторонним расторжением договоров». Это означало, конечно, последнее заявление Гитлера о перевооружении. Ланни это сильно обрадовало, пока он не начал думать о слове «практическими».

Он был достаточно долго среди дипломатов, чтобы понимать, как они говорят что-то, которое, казалось, означает что-то, но самом деле не означает ничего. Как они выбирают слова, которые должны убрать сущность из любого заявления.

«Что прямо сейчас означает слово практическими, Седди?» — спросил он. И ответ был: «Ну, ты знаешь, мы не хотим ввязываться в войну».

«Я надеюсь, что нет», — сказал Ланни. — «Но предположим, Гитлер не остановится на чем-то меньшем?»

— Ну, он должен, старина. Если мы будем бороться с Гитлером, мы оба будем играть в игру Сталина.

— Да, я знаю. Но если вы не будете драться, может быть, вы оба будете играть в игру Гитлера.

У них не было времени для дальнейшей дискуссии. Уикторп, уходя, заметил: «Я говорю, Ланни, ты понимаешь, всё, что мы говорили, строго между нами».

«Да, конечно», — ответил другой с болью за своего друга Пита. — «Но, если всё решено, почему бы вам не объявить об этом?»

«Ну, ты понимаешь, некоторые из наших ведущих газет не выходят в воскресенье, поэтому мы задержим заявление до утра понедельника».

X

Заявление было сделано в назначенное время, и дипломаты устремились в Женеву, где должен был открыться Совет Лиги, который, можно надеяться, займёт твердую позицию против нарушителей закона. Духовые оркестры играли для делегатов, покидавших Стреза, марширующие толпы фашистов пели им о будущей славе Италии. Ланни и Ирма попрощались со своими друзьями и направились через альпийские перевалы к Вене. Это был сезон весенних паводков и лавин, которые не принимают во внимание социальное положение. Но Ланни был опытным водителем, а Ирма не была нервной особой, поэтому им удалось насладиться самыми знаменитыми пейзажами в мире.

В Вене у него была назначена встреча с одним из представителей знати старой империи, который, в конце концов, согласился назвать цену некоторых его художественных сокровищ. Они были приглашены на чай в один из этих полузаброшенных мраморных дворцов на Рингштрассе. Там посмотрели на старых мастеров и поспорили, что они могут принести на американском рынке. Ирме Барнс пожилая аристократическая пара предстала в худшем свете. Но у них были титулы и манеры, и не может быть никаких сомнений, что они когда-то были «чем-то».

Бедные души, они проиграли войну, и надо было оказывать им большое внимание. То, что казалось небольшой суммой для дочери коммунального короля, имело для них первостепенное значение. И они страдали в процессе переговоров, которые Ланни чувствовал необходимым провести до конца. — «Если вы действительно хотите, чтобы я продал ваши произведения, вы должны назвать их цены». А им так хотелось получить предложение цены. Но Ланни был неумолим. — «Я не называю цен. Я вам скажу, что по названной вами цене я постараюсь найти вам покупателя, но вы должны назвать цену». В конце концов, почти со слезами, они уступили.

Ночь провели в опере, и на следующий день автомобилисты были уже на польской границе. Они не захотели ехать прямо к Мейснерам без остановки, Ланни позвонил Курту и, узнав, что тот собирается в Берлин дирижировать одним из своих произведений, пригласил его довезти на автомобиле. По пути в Штубендорф, Ланни сказал: «Давай ничего не говорить о том, что мы останавливались в Стреза. Они рассматривают эту конференцию, как анти-германский заговор».

Ирма, удобный человек, довольная устройством мира, желавшая, чтобы люди не ссорились, и не нарушалось всеобщее спокойствие. Она была склонна принять точку зрения тех, с кем она была. По крайней мере, пусть думают, что она делает это. Она была уверена, что должно быть какое-то разумное урегулирование претензий Германии, но она не настаивала на этом, распивая чай с четырнадцатым графом Уикторпом и его коллегами. Она соглашалась с Мейснерами, что Штубендорфу нужно разрешить вернуться в Германию. Но ей не пришлось столкнуться ни с одной из польских семей района, ну, и она не представляла другую точку зрения. Обе стороны имели заводы, и обе нуждались в угле, который шел из шахт в этих холмах. «Почему они не могут купить его друг от друга?» — хотела она знать, и Ланни заметил, что прибыль идет к тем, кто владеет, а не тем, кто покупает. «Ты должна это знать!» — сказал он.

XI

Прибытие этой светской американской пары всегда создавало ажиотаж в Штубендорфе. Его светлость отсутствовал, и поэтому они заночевали в доме отца Курта, генерального управляющего большого поместья. Они спали в довольно небольшой комнате, которая принадлежала Курту, и в которой Ланни проживал вместе с ним в его первой рождественский визит более двадцати лет назад. Мейснеры были душевными людьми, и он им по-прежнему казался весёлым и ладным пареньком, который показывал им танцы Далькроза и забавлял их своим американским акцентом. Он не знал, что он у него был. Конечно, и они никогда не говорили ему об этом, но повторяли его причудливые фразы после того, как он уехал. Теперь он был здесь со своей женой наследницей, и так как пара несколько раз были гостями в замке, то было сомнительно, может ли семья простого Beamter [61] принимать их. Было много суеты и приготовлены специальные блюда.

61

61 служащего (нем.)