Широкий Дол (Вайдекр, или темная страсть) (др. перевод)

— Мне тоже так кажется, — подтвердила Селия. — Она ничего не говорила. Только улыбнулась и заснула.

— Разве с нею была ты? — удивленно переспросил Гарри. — Я думал, Беатрис.

— Нет, — сказала Селия, и я опустила ресницы, чтобы скрыть удовлетворенный блеск глаз. — Беатрис пошла спать, разбудив меня. Я была с твоей мамой, когда она умерла.

Я подняла глаза и увидела, что Джон стоит в дверях гостиной, прислушиваясь. Поверх сорочки на нем был надет халат, а лицо и волосы еще блестели после умывания. Он выглядел встревоженным и настороженным. Я напряглась, словно кролик, увидевший горностая.

— Ей дали правильную дозу? — вмешался Джон. Говорил он запинаясь.

— Как ты велел, — отозвалась я. — Селия сделала все в точности как ты сказал.

— Селия? — переспросил он опять, щурясь от дневного света, и поднял руку, чтобы заслониться от яркого солнца Вайдекра. — Я думал, что это ты была там прошлой ночью.

— Слушай, ступай-ка в постель, — холодно вмешался Гарри. — Ты вчера оставил Беатрис и меня с матерью без всякой помощи, и Селия заменила меня. От тебя самого было мало толку.

Джон рухнул на стул у двери и уставился в пол.

— Четыре капли, — едва выговорил он. — Четыре капли через каждые четыре часа. Это не могло оказаться слишком много.

— Понятия не имею, о чем ты говоришь, — ледяным тоном произнесла я. — Ты дал мне флакон и велел напоить этим маму. Селия так и сделала. И она умерла. А теперь ты говоришь, что произошла ошибка.

Джон смотрел на меня, прищурив светлые ресницы, будто пытался разглядеть что-то, таящееся в его памяти, но ускользающее от него.

— Я никогда не делаю таких ошибок, — настойчиво повторил он.

— Никакой ошибки и не было, — нетерпеливо оборвал его Гарри. — Иди-ка спать. Мама умерла. Тебе следует уважать ее память.

— Извините. — Едва поднявшись со стула, он опять повалился на него.

Гарри пришел ему на помощь, поддерживая его с одной стороны, и махнул мне, чтобы я поддержала его с другой.

— Не прикасайтесь ко мне, вы двое! — воскликнул Джон и вскочил со стула.

Но это движение оказалось слишком резким для него, и его колени подогнулись. Он бы упал, если б его не подхватил Гарри, а я не поддержала бы его под другую руку. Мы почти волоком дотащили обвисшее тело Джона в его комнату и уложили в постель.

Я повернулась, чтобы выйти, но Джон с неожиданной силой сжал мое запястье.

— Ведь я сказал, четыре капли, правда, Беатрис? — прошептал он. Его глаза неожиданно сверкнули. — Знаешь, я понял, о чем она говорила и что увидела, когда пошла за книгой. Беатрис и Гарри. И я сказал тебе четыре капли, но ты велела Селии дать ей целый пузырек, так ведь?

Я чувствовала, как тонкие кости моей руки начинают трещать, но не сделала ни одного движения, чтобы вырваться. Я была готова к этому, он мог сломать мою руку, но не мое упорство. Мне было так стыдно лгать единственному человеку, который честно полюбил меня, но я смотрела ему в глаза, и мой взгляд сверкал зеленым пламенем. Я боролась за Вайдекр. Против меня он был слишком слаб.

— Ты был пьян, — горько сказала я. — Так пьян, что даже не мог найти лекарство, твоя сумка упала на пол, и все рассыпалось. Селия видела это. Ты не понимал, что делаешь. Я поверила тебе, так как думала, что ты — великий врач. Но ты был так пьян, что даже не мог осмотреть маму. Если она умерла из-за этого, то тебя следует повесить, потому что ты — убийца.

Он выронил мою руку, будто обжегшись.

— Четыре капли, — снова повторил он. — Я не мог сказать тебе ничего другого.

— Ты ничего не помнишь, — убежденно проговорила я, — но если возникнет хоть какое-нибудь сомнение, хоть тень вопроса о смерти моей матери, то одного моего слова будет достаточно, чтобы тебя повесили.

Его светлые глаза расширились от отвращения, и он откинулся на подушки так резко, будто от меня пахнуло серой.

— Ты ошибаешься, — прошептал он. — Я все помню. Я в этом уверен. Это было как в бреду, но я все хорошо помню.

— О, как напыщенно! — Внезапно мое терпение иссякло. И я повернулась, чтобы уйти. — Я пришлю тебе другую бутылку виски, — брезгливо сказала я. — Похоже, тебе она понадобится.

А затем я заколебалась.

На протяжении всего времени, что я готовилась к маминым похоронам, звала гостей, устраивала церемонию, обсуждала обеденное меню с Селией и организовывала траурный эскорт слуг, меня одолевали сомнения. По меньшей мере раз в день я подходила к двери Джона. Я научилась любить его так недавно. Я все еще любила его каким-то крохотным уголком моего лживого сердца, и любила очень сильно.

Но затем я останавливалась и замирала, думая о том, что Джон знает обо мне. Я с ужасом представляла, что будет со мной, если его грязные домыслы дойдут до ушей Селии. Если они вместе начнут гадать, кто отец Джулии. И я уходила прочь с каменным лицом. Он видел меня насквозь. Я различала свое отражение в его глазах, а этого я перенести не могла. Он знал ту унизительную цену, которую я заплатила за Вайдекр, и перед ним я была беспомощна и уязвима.

При всей суете пышных вайдекрских похорон я не забывала приказывать Страйду посылать очередную бутылку виски наверх доктору Мак-Эндрю в его кабинет или в спальню каждый полдень и к обеду. Глаза Страйда встречались с моими в безмолвном сочувствии. «Мужественна до мозга костей» — таков был вердикт, вынесенный мне на половине слуг, и хотя просьбы Джона о свежем стакане или теплой воде немедленно удовлетворялись, слуги начали презирать его.

Слухи о его некомпетентности, повлекшей мамину смерть, распространились из Вайдекра в Экр и на мили вокруг. Они достигли ушей знати через болтающих горничных и лакеев. И если б Джон надумал вернуться в нормальный мир визитов, балов и обедов, он бы увидел, что все двери перед ним закрыты. Для него не было входа в этот единственный мир, который он знал, до тех пор, пока я не ввела бы его обратно с помощью своей власти и очарования.

К нему не обращались как к врачу даже семьи йоменов [16] в Чичестере и Мидхерсте. Сплетни достигли ушей торговцев, и в каждой деревне на сотню миль вокруг все знали о его пьяной оплошности в случае с леди Лейси и о горе, которое он причинил мисс Беатрис, украшению всего графства.

16

Йомены — крестьяне, имеющие собственное хозяйство.

В течение нескольких дней мое горе действительно было неподдельным. Но страх перед Джоном и боязнь позора сделали меня равнодушной к нему. Уже в день маминых похорон, всего через неделю после того, как я пугала своего мужа виселицей, я знала, что ненавижу его и не успокоюсь, пока он не исчезнет из Вайдекра.

Я надеялась, что Джон напьется в день похорон, но, когда я садилась в карету, поддерживаемая Гарри, он вы шел из дверей тщательно одетый, в аккуратном, хорошего покроя костюме и с черной траурной лентой. Он был бледен, очень бледен и мерз, несмотря на солнце. Во всяком случае, он задрожал, когда увидел меня. Но судя по выражению его глаз, он намеревался держать себя в руках. По сравнению с ним Гарри выглядел толстым, обрюзгшим и самодовольным. Джон ровным шагом подошел прямо к коляске, как некий ангел мщения, и сел напротив нас, не говоря ни слова. Я почувствовала укол страха в сердце. Пьяный Джон был публичным унижением мне, его жене. Но Джон трезвый и жаждущий мщения мог погубить меня. Он имел полное право приказать контролировать меня. Он имел законное право следить за каждым моим шагом и проверять, где я спала. Он мог войти в мою комнату, лечь в мою постель в любое время дня и ночи. Больше того — и это просто невыносимо, — я сцепила руки в черных перчатках, чтобы они не дрожали, — он мог уехать из Вайдекра и принудить меня к публичному разводу, если я откажусь следовать за ним.

Похитив его имя для моего ребенка, я лишила себя свободы. Мои дни и мои ночи должны принадлежать этому человеку, моему мужу, моему врагу. И если он захочет заключить меня в тюрьму, избить меня или увезти из дома — он сделает это с полного благословения закона. Я лишилась даже ограниченных прав своего девичества. Я была его женой, и если мой муж ненавидит меня, то меня ожидает жалкое будущее.

Джон наклонился вперед и коснулся руки Селии, лежащей поверх молитвенника.

— Не грустите так, — нежно сказал он. Его голос звучал хрипло от недосыпания и пьянства. — Она умерла легкой мирной смертью. А пока была жива, она наслаждалась вашей любовью и любовью маленькой Джулии. Не надо так горевать. Каждый из нас может только надеяться прожить такую достойную жизнь и иметь такую легкую кончину.