Шиворот-навыворот

— Ну и что мне предпринять? — спросил Пахомов вслух. — Искать мне его, что ли?

Риторический вопрос. Где-то наверху переговаривались женщины, но Витька мог поклясться, что услышал голос Иштвана:

— Дергать надо, Пахом. Быстрее.

Виктор Николаевич потер слезящиеся глаза, почесал голову и понял, что ничего другого не остается. Он улегся на диван, привычным движением закинув под голову гобеленовую подушку. Прикрыл глаза, попытался сконцентрироваться на деталях. Пахомов не заметил, как от окна метнулась тень, и что-то тяжелое обрушилось прямо на голову. Витька автоматически отразил удар, сгруппировался и, упав на пол, моментально откатился в сторону. Тень бросилась в коридор, противно мяукая.

— Долли, твою мать, — проворчал Пахомов, потирая ушиб и провожая недобрым взглядом Галкину серую кошку. — Что ж тебе на окне не сиделось?

Сверху спустилась Нина, попросила вызвать такси.

— Я сам отвезу, — встрепенулся Витька, все еще не пришедший в себя от общения с Долли. — По пути расскажешь, что там с матерью?

Дорогой Нина долго объясняла про сердечную мышцу и митральный клапан, говорила, что с сердцем шутки плохи, советовала отправить родительницу в санаторий. А потом в своей дурацкой манере неожиданно осведомилась:

— А что, правда, Агапова в городе?

— Не слышал, чтобы она уезжала, — начал валять дурака Пахом с серьезным видом.

— Я о Лиле спрашиваю, — фыркнула Сердюкова.

— Аааа, даже понятия не имею, — на голубом глазу соврал Витька и тут же уточнил: — Откуда новости?

— Бабуля видела ее в магазине. С Манькиным мужиком.

— И чего?

— У сестры истерика второй день.

— Тоже мне подарок выискался, чтобы по нему так убиваться, — пробормотал Пахомов. — Пусть Маня себе другого найдет.

— А этого Агаповой отдать? Что-то быстро она Иштвана разменяла.

— Нин, ты чего? — оскорбился за подругу Пахом. — Причем тут Бессараб? Каким боком он к Лильке нашей? — устало полюбопытствовал Витя, заведомо зная правильные ответы. — Нужен Маньке этот тип, пусть добивается. А у Агаповой сейчас другие заботы, поняла?

— Как его добьешься? — всплеснула руками Нина, тяжело, по-бабьи, вздохнув.

— Тут я тебе не советчик, — огрызнулся Пахомов. — Вы, бабы, сами разные приемы знаете. В яслях вас этому учат, наверное. Одно скажу, а ты Маньке передай. Пусть на шею ему не вешается, а лучше попросит помочь. А может, и не она сама, а например, батя ваш. Иван ему не откажет. Ну, придумайте что-нибудь.

Пахомов затормозил около знакомой высотки.

— Спасибо, что подвез, — проворковала Нина, глянув победоносно. Витька еще со школы помнил этот ее взгляд, означающий, что Сердюкова уже закусила удила. Что, собственно, и требовалось.

Дома Пахом сразу прошел к бару и налил себе полный стакан виски. Отхлебывая потихонечку, он двинулся на кухню и заглянул в холодильник. Четыре Галкиных котлеты уже давно пропали в недрах желудка, и организм требовал к вискарю какой-нибудь закуски. Поймав себя на мысли, что даже при таком гнилом раскладе ему хочется есть, Витька поморщился. Тут же засаднила щека, и он интуитивно провел по ней ладонью. Так и есть. Царапина. Долли, злая гадина, оставила отметочку.

— Чтоб тебе, — снова выругался Виктор Николаевич. Он обмакнул палец в бокал и провел по ссадине. — Послезавтра на похоронах буду с расцарапанной мордой. Оля, доля, луг зеленый. — Внезапно вспомнилась детская считалочка. Он постоял с минуту, задумавшись. Потом быстро захлопнув холодильник и отставив виски в сторону, подхватил с базы телефонную трубку, позвонил заму.

— Гена, — велел Пахомов. — Срочно купи мне билет в Москву. На сейчас. А утром или днем обратно.

Дав указания, он отключился и снова начал рыться в контактах. Лихорадочно ткнул в нужный. Телефон долго издавал протяжные трели, а затем встревоженный голос спросил:

— Что случилось, Вить?

— Нужно поговорить, — не здороваясь, заявил Пахом. — Через три часа буду у тебя.

— А если я не одна? — зло осведомились из трубки.

— Оль, да мне наплевать. Я по делу. — Отрезал Виктор Николаевич и отключился.

Ночь обещала быть бессонной.

Звонок полковника застал Лобанова в душе. Он смачно выругался и, оставляя на паркете мокрые следы, рванул с рычага трубку.

— Слушаю. Лобанов, — рявкнул он.

— Слушай, Слава, — начал Шульгин без предисловий. — Только что сообщили, сегодня в Городе убит некто Корабельников, близкий друг нашего Цагерта. Ты отправляйся туда. Похороны назначены на завтра. Может, наша прекрасная вдова почтит сие мероприятие своим присутствием, а?

— Но мы же проверили всех ее знакомых и родственников. Она нигде не появлялась и никому не звонила. Их телефоны прослушиваются, мы бы знали.

— Могут быть еще кто-то…

— Кто? Друзья, о которых никто, кроме нее самой, не знает? Кто способен предоставить свой дом и содержать какое-то время?

— Все, собирайся, — устало сказал полковник.

— Пусть Костюк поедет, а? У меня же отпуск намечается, — попросил он с надеждой, заранее зная результат.

— Поедешь ты. Костюк к теще на Урал собрался, совсем его Вера запилила. И потом, кто берет отпуск летом? — изумился полковник. — Поезжай-ка поздней осенью в Кисловодск, попьешь водички, заведешь курортный роман.

— Ага, с вами поедешь, с вами заведешь, — буркнул Лобанов, положив трубку.

"Что мы имеем? — подумал Лобанов, возвратившись обратно под душ. — Картина выходила занятная. Самого Цагерта грохнули в собственном кабинете, это раз. Убийца пришел вместе с ним в офис, это два. Вдове кто-то угрожал и требовал что-то вернуть, это три. Она в милицию не обратилась, а просто исчезла под покровом ночи, это четыре. Похожую машину столкнули с дороги в пропасть, это уже пять. И после этого в каком помрачении ума нужно находиться, чтобы приехать на похороны какого-то друга детства погибшего мужа. Стоп, может, здесь собака порылась? Но, нет, мы проверили все связи Цагерта. Нигде он с этим Корабельниковым не пересекался. Остается вдова или кто-то третий. Но, как показывала практика, обязательно должна быть выгода. А в данном случае никому из окружения Цагерта не было смысла его заказывать".

Многие люди, с кем приходилось общаться во время следствия, объясняли несмышленому Лобанову о гениальности Иштвана Модестовича, о его великом предвидении и дальновидности, умении разбираться в финансовых инструментах, фьючерсах и числах Фибоначчи. И от этих объяснений чувствовал себя Лобанов полным идиотом. Одно понял Слава из бесед с цагертовским окружением, что он, Цагерт, управлял чужими деньгами и хорошо управлял. Опять нестыковочка. Если подделывались кредитные карточки, выписывались ни чем не обеспеченные векселя, то и сам Цагерт должен быть если не богатым, то и не самым бедным человеком. Далеко не самым бедным. Зачем тогда управлять чужим капиталом, когда есть свой? А в том, что он есть, Лобанов не сомневался.

Он опять выскочил из душа и кинулся к телефону.

— Юра, — закричал в трубку, — а куда делись деньги Цагерта? Ну, те, что он нагрел на векселях и банкомате?

— В деле все написано, — поддел Костюк. — В медицинский центр Гетеборга поступило в общей сложности четыреста тысяч долларов как пожертвование.

— А зачем ему такие бабки жертвовать? — оторопело спросил Лобанов.

— А он их и не жертвовал, — начал терять терпение Костюк. — А таким образом оплатил операцию дочки.