Шизофрения. Том 1

Совершенно непонятно было, о чём говорить дальше, и вообще главенствует ли здесь какая-нибудь общая беседа или все болтают себе парочками, но приучивший, а со временем и привыкший чувствовать себя уверенно и комфортно почти в любой ситуации, Сергей предоставил новым знакомым прелесть испытать полагающееся случаю смущение, а сам демонстративно обратил взор на интерьер заведения, который, правда, уже успел до этого поверхностно изучить. Здесь были фотографии, книги на полках, пара репродукций с акварелей на какую-то морскую тематику в духе первых детских несмелых опытов Айвазовского, и всё было вроде очень даже стильно, но, как это часто бывает в претендующих на интеллектуальный досуг московских заведениях, не носило отпечатка единой атмосферы, установленной каким-то общим императивом. Это было похоже на качественную антикварную лавку, где мебель, гобелены и всяческая утварь расставлены со вкусом, но всё же слишком очевидно напиханы в небольшое по площади помещение с целью прежде всего демонстрации и продажи, а не ради создания уюта или какого-нибудь замысловатого фэн-шуй. Владелец кафе, по-видимому, вдохновлялся в маленьких питерских несетевых кофейнях и ресторанчиках, задавшись целью воссоздать в сытой, вечно спешащей столице особый невский антураж, забывая, что место делают прежде всего люди, его посещающие, а в этом отношении хотя и малость двинутая на собственной «культурности» молодёжь северной столицы могла дать хорошую фору собратьям-москвитянам.

Москва чурается утончённости, предпочитая быть предельно утилитарной, потому что служит, прежде всего, местом приземлённого зарабатывания денег или, в крайнем случае, воплощения юношеских мечтаний об известности и славе, и в этом непрекращающемся вихре событий полагает справедливо неуместным тратить драгоценное время на пустое бесцельное созерцание, находя его, по меньшей мере, недостойным претендующего на звание хозяина жизни. Классический москвич, то есть приехавший из непроизносимого далёка молодой зубастый карьерист, никуда не ходит просто так: если в ресторан, то с целью выпить и пожрать, вывести на свидание девушку или, наоборот, склеить новую пассию, которая в свою очередь приходит туда за тем же, и чем дальше он или она поднимаются по социальной лестнице, тем более в погоне за временем упрощается модель общения и поведения, приближаясь к простой формуле «товар-купец».

Безусловно, и в столице не перевелись ещё интеллектуалы-студенты, гуляющие по интересным выставкам и вообще проводящие время не только в погоне за успехом, но все они легко помещаются в один-единственный кинотеатр на Покровке и, выйдя из него, тут же бесследно растворяются в десятимиллионной толпе. Сергей откровенно не понимал, для чего Москва пытается натянуть на себя маску провинциально тихой венской булочной, когда этот порт пяти несуществующих морей несёт в себе мощнейшую энергетику большого города: злого, циничного и безжалостного, десятилетиями кующего из мягкотелых романтиков железных волей покорителей всего, что только ни попадается им на пути.

– Опять ты о чём-то задумался, – вывела его Аня из некоторого оцепенения, – раз ты так блестяще догадался о моём поприще, расскажи, чем сам занимаешься?

– Руковожу одной из папиных контор: утверждаю, так сказать, преемственность поколений, – коротко ответил он.

– И как, нравится? – подруга, видимо, решила не отставать от него сегодня весь вечер, тем более что остальные оживлённо болтали о чём-то между собой, как будто и забыв о них.

– Жаловаться не приходится: почти что гибкий график, деньги, уважение, почёт, что там ещё…

– Похвально, но я спросила – нравится ли. Или ты способен мерить только деньгами?

– Верно подмечено, – оживился Сергей, – я ведь и правда смотрю на всё с точки зрения объективных факторов: работа даёт мне деньги – хорошо, машина с водителем комфорт – тоже неплохо, красивая девушка – сексуальное удовлетворение. Но вот нужно ли мне всё это – я как будто и перестал размышлять. Ты, похоже, неплохой психолог, схватываешь на лету. На что ещё можешь открыть глаза? – почти всерьёз, хотя и улыбаясь, поинтересовался Сергей.

– Хватит с тебя на сегодня и этого. Мне тоже, бывает, хочется абстрагироваться от работы. А то, что я так лихо догадалась, так это не обманывайся: болезнь поколения, мы разучились желать чего-то сами, существуя в мире навязанных образов.

– Тебе, прости за нескромность, сколько лет, девочка – для эдакой-то жизненной мудрости?

– Хамите, парниша.

– Да уж больно интересно.

– То есть в твоём понимании это оправдание?

– А в твоём разве нет?

– Да, смотрю, тебе палец в рот не клади, – засмеялась Аня, – следовало бы поиздеваться над тобой и лукаво спросить, сколько дашь. Хотя, такой как ты, пожалуй, и вправду ляпнет, что думает: тогда придётся обижаться, потом мириться, а если ты, зараза, не подыграешь, то и вообще тебя отставить. Как-то хлопотно, ты не думаешь?

– Всецело поддерживаю данную точку зрения, – нарочито вычурно ответил ей Сергей.

– Двадцать четыре. Хочешь, познакомлю тебя подробнее с остальными?

– Нет, мне и так неплохо. Успеется: я так понимаю, ваша секта собирается регулярно. Мне двадцать восемь, – предварил он вопрос.

– А смотришься так прямо мальчиком. Здоровый образ жизни?

– Я бы сказал – нездоровая тяга к жизни.

– Неплохо скаламбурил, мне кажется.

– Согласен. Хотя девушка, способная произнести это слово вслух, по нынешним временам ещё больший каламбур.

– А язык у тебя подвешен. Читаешь?

– Всё больше в туалете.

– По нынешним временам даже это попахивает высокодуховностью.

– Пусть будет среднедуховностью. Я не больно-таки и тщеславен.

Тут они почти одновременно не выдержали роли и рассмеялись, привлекая задорным смехом внимание остальных. Как-то чересчур быстро появилась эта обоюдная взаимная симпатия, к тому же без видимого участия гендерной составляющей, что, как ни странно, показалось Сергею особенно приятным. Милое сообщество поборников духовности, однако, не удержавшись, вскоре скатилось к самой что ни на есть практической деятельности, зарегистрировав официально своё общественное движение и принявшись активно претворять в жизнь воспетые многократно истины. Пришлось, к сожалению, покинуть гостеприимное собрание отчасти потому, что отец, мягко говоря, не приветствовал его сколько-нибудь активного участия в политической жизни, но более – вследствие быстрой эволюции группы самодостаточных людей до обуреваемых тщеславием завистливых индивидов, спешивших раздавать интервью второсортным интернет-изданиям, выбрасывать ударные дозы новой мудрости через блоги и сети, поучать, лениво презирать и активно пиариться, стараясь набрать как можно больше очков в погоне за тем, что ещё недавно признавали лишь прахом на подошвах своих итальянских полуботинок. Удивительнее всего оказалось то, как единодушно и быстро шагнули они из одной крайности в другую, так что мнительному наблюдателю могло показаться, что всё делалось по изначально согласованному плану.

Милейшая Анюта, обрастая день ото дня новыми поклонниками, оценившими симбиоз интеллекта и красоты, хотя и не переставая смотреть на них всё также брезгливо-покровительственно, лично себя вдруг стала ценить неожиданно высоко, так что и с Сергеем, на свою беду когда-то весьма оперативно заполучившим её в постель, сделалась подчёркнуто холодна и даже позволила несколько колких выпадов в его адрес, на что последний лишь пожал плечами и удалился из её жизни навсегда. К тому моменту он не жалел уже совершенно ни о чём, а, быть может, даже и радовался искренне, что судьба уберегла его от оказавшегося на поверку фальшивым увлечения, в очередной раз продемонстрировав, насколько безупречно организм большого самовлюблённого города переваривает в однородную серую массу любые проявления свободной мысли.

Михаил смутно помнил подробности последних двух-трёх часов, которые были наполнены сначала озлоблением, потом непонятной жаждой любой совершенно деятельности, затем почти агрессией, которая, по счастью, быстро сошла на нет, поскольку он и трезвый-то был так себе боец, а пошатнувшаяся координация пьяного и вовсе почти гарантировано обещала ему приземление разбитым лицом в асфальт в случае конфликтной ситуации; итого все симптомы палёного вискаря были налицо. Как он умудрился не почувствовать это сразу, оставалось загадкой, к тому же характеризующей его как весьма безответственного потребителя: чтобы дотянуть в трезвости до конца рабочего дня, Михаил заставил себя влить благородный напиток в стакан с колой, дабы от получившейся низко-градусной смеси не окосеть раньше времени, но судьба справедливо наказала его за малодушие, в результате чего он за два часа до отбоя вдруг, практически одномоментно сделался не то чтобы пьяным, но каким-то дурным и к тому же вялым, так что руки и ноги хотя и слушались, но как-то неохотно, всё время пытаясь выкинуть какой-нибудь фокус – то промахнувшись мимо кружки и столкнув её на пол, то предательски швыряя вбок его согбенное по случаю уборки осколков тело, и тогда лишь хрупкая гипсокартонная стена спасала его от перспективы распластаться на полу.

Ситуация получалась настолько же дурацкая, насколько и смешная: многоопытный алкаш не учуял дешёвой бормотухи, по слухам, изготовляемой с применением димедрола, который и обеспечивал такой скорый и сильный эффект. В позвонивший телефон он начал говорить уверенно и чётко, но по ходу стал очевидно коверкать слова, так что из «следует» получилось «слеедут», а «отправить» эволюционировало до «отрватрить». К счастью, звонила подчинённая, а потому он быстро закруглился со словами: «Птом. Счасть змынят» и повесил трубку, оставив девушку в лёгком недоумении касательно полученного ЦУ.